В результате вооруженного конфликта в Азовском море 25 ноября 2018, российские следственные органы уже несколько месяцев удерживают украинских моряков в тюрьме Лефортово. В данный момент моряки проходят по уголовному делу о незаконном пересечении границы, при этом трое из них ранены. В качестве реакции на эти события, 15 марта США, ЕС и Канада ввели новые санкции против российских гослиц и компаний.

Координатор адвокатской группы по защите моряков Николай Полозов считает, что их освобождение может состоятся только в том случае, если международные организации признают их военнопленными, а российские власти примут политическое решение.

oDR поговорил с Николаем Полозовым об условиях содержания моряков и о перспективах их освобождения.

Можете ли вы рассказать о состоянии здоровья раненых моряков?

Мы не владеем информацией о состоянии здоровья моряков. Очень большими усилиями нам удалось добиться того, чтобы их вывезли из тюрьмы в гражданскую клинику и провели обследование всех трех раненых. Но им не говорили, какие обследования проводят, у них не взяли письменного согласия на исследования и им не дали результатов.

После этого обследования одному из раненых, у которого сильно повреждена осколком рука, - Василию Сороке - была сделана операция. Ему уже лучше. В отношении других раненых тоже есть вопросы. Артеменко в глаз попали осколки - но ничего не предпринимается. Это большая проблема. Я об этом стараюсь напоминать как можно чаще, пока мы не видим путей решения этой проблемы с ранеными.

Из сообщений в масс-медиа стало известно, что доступ к морякам, находящимся в Лефортово, ограничен. Как бы вы могли описать ситуацию?

Дело в том, что Лефортово - особенная тюрьма, она отличается от других российских тюрем тем, что формально она входит в подчинение не региональному, а федеральному управлению ФСИН. Следственное управление ФСБ России, центральный аппарат, вплотную примыкают к этой тюрьме и полностью ее контролируют. Система посещений такова, что адвокаты и следователи могут встречаться в помещении тюрьмы в шести специальных комнатах. Учитывая, что в этой тюрьме находится несколько сотен человек, все это статусные дела: либо бывшие губернаторы, либо террористы, в общем, в основном те, чьи дела расследует ФСБ.

Приоритет при посещении отдается следователям, а не адвокатам, поэтому возникала ситуация, когда адвокаты начинали драку из-за того, что не могли попасть к подзащитным. В результате была выработана система жеребьевки. Раз в две недели собираются адвокаты, тянут бочонки из русского лото – и на основании этой случайной выборки составляется график. Я, например, не могу попасть в любой день, когда мне хочется, я должен прийти на жеребьевку, вытащить свой номер – и тогда я смогу прийти в следующий понедельник или во вторник, в конкретный день, с конкретным номером. Поскольку это происходит раз в две недели, у нас есть возможность посещать подзащитных дважды в месяц.

Помимо этого, с моряками проходят следственные действия. Их выводят к следователям - и это еще одна возможность увидеться. У меня есть договоренность, что в этих ситуациях каждый из нашей команды имеет право пообщаться с подзащитным 15-20 минут наедине. Хотя на деле это, конечно, не наедине – открытая дверь, следователь в нескольких метрах, мы можем немного пошептаться, но полноценным свиданием это назвать нельзя.

Это положение дел, конечно, нарушает право на защиту: мы не можем посещать раненых так, как нам хочется и узнавать о состоянии их здоровья. Но это лучше, чем ничего, потому что в Лефортово такая система, что попасть туда можно только на основании разрешения следователя. Если адвокат входит в дело, но следователь не хочет, чтобы он был, он может несколько месяцев его не впускать. За это время человека ломают.

Можете немного рассказать об условиях, в которых содержатся моряки?

Лефортово по сравнению с другими тюрьмами, наверное, наиболее благоустроенная тюрьма, но при этом и наиболее жесткая. Если в других тюрьмах бывает, что заключенные могут за взятку или другим способом получить себе телефоны, в Лефортово это исключено. Их всех разделили, они находятся в 24 камерах, камеры двухместные. Бывает в российских тюрьмах, что в камерах на двадцать человек люди спят по очереди - такого там нет. Но при этом, там очень жесткие условия. Например, когда заключенного ведут по коридору, у них есть специальные кликеры, они щелкают и все знают, что кто-то идет и нельзя даже смотреть на него: то есть заключенные не видят друг друга, когда их перемещают.

Своего рода психологическое давление.

Да, своего рода давление. К каждому из них подселили сокамерника, который является участником другого уголовного дела. Кто-то сидит с человеком, обвиняемым в контрабанде оружия, кто-то сидит с террористом, кто-то сидит с бывшим министром образования Дагестана. У каждого есть в камере холодильник, у каждого есть телевизор с двумя-тремя федеральными каналами, им разрешают брать из библиотеки книги.

Мы вместе с волонтерами смогли организовать хорошую логистику передачи им вещей и продуктов, причем, мы собирали индивидуальные посылки. Адвокат приходит к моряку, спрашивает, что каждому нужно (губка для мытья посуды, обувь, крекеры и т.д.) - и дальше мы передаем эту информацию нашим волонтерам, они собирают индивидуальные посылки и каждому передают. Есть определенные сложности с коммуникацией, потому что следователи принципиально не разрешают свиданий с родными, не разрешают телефонные переговоры, хотя заключенные и имеют на них право. Покупается специальная карточка для автомата, но, понятное дело, что это все прослушивается.

По российскому закону решение давать или не давать свидание принимает следователь и это используется как средство давления. Также есть проблемы с письмами, они все проходят цензуру, и на протяжении первых полутора месяцев письма вообще не давали. Мы даже договорились с родственниками, что все нумеруют письма, и потом, когда к заключенному приходят письма 3 и 5, мы выясняем, куда делось письмо 4. Это большая проблема, потому что они эти письма тормозят.

Пожалуйста, объясните почему письма и звонки важны.

Контакт с родными - это, прежде всего, моральная поддержка. Главная задача российских властей - найти среди моряков слабое звено, которое можно надавить, которое признает вину.

Если один признает вину – значит, все виноваты. А если они все держатся, то тогда позиция российских властей неубедительная. Когда была сформирована наша команда адвокатов - это произошло через две недели после задержания и перевоза в Москву - нам нужно было сформировать общую позицию, и все 24 моряка заявили "мы – военнопленные", хотя российские власти их рассматривают как обычных уголовных преступников. И для того, чтобы наша стратегия была успешной, мы должны поддерживать моральный дух моряков, что они не дрогнули, не признали вину, чтобы они оставались при своей позиции.

Единственная возможность для свидания с родственниками была на суде 15 января, когда морякам продлевали срок содержания под стражей. Но даже тогда они их увидели издалека, когда заключенных вели по коридору, им даже не дали пообщаться.

После захвата судна были опубликованы видео-показания трех моряков, где они рассказывают о том, как события якобы развивались. Потом была информация в прессе, что моряки были вынуждены дать свидетельства на камеру под давлением. Могли бы вы немного рассказать о состоянии моряков в первые дни захвата?

До захвата предшествовало многочасовое морское перемещение. Это началось в шесть утра и захватили их только в десять вечера - то есть, на протяжении более 14 часов они не спали, очень устали, после захвата им не давали спать, им не давали есть, к ним постоянно приходили разные люди, и я уверен, что на камеру записали не трех, а гораздо больше людей - просто потом показали только трех.

С юридической точки зрения эти показания не имеют никакой доказательственной силы, потому что они были без адвокатов, это не было оформлено как допрос. Это был элемент медиа-сопровождения этого дела, которое началось еще с того, как с корабля снимали таран.

Затем в Крыму им не давали спать двое суток. Впоследствии, после перевоза в Москву, на моряков тоже оказывалось давление. Я могу сразу сказать, что их не пытали, не избивали, но им не давали спать, не давали есть и оказывали сильное психологическое давление. Сейчас с ними периодически проводят оперативные мероприятия, это называется "беседа". Их вызывают из камеры, садится оперативник ФСБ и говорит "зачем тебе все это нужно, что здесь сидишь, признай вину, дай показания против командира и поедешь домой".

Другой метод называется "внутрикамерная разработка", когда специально подсаживают другого заключенного, который должен либо формировать какое-то мнение, либо получать информацию. Наши адвокаты проинструктировали всех моряков как себя вести в такой ситуации, и никто из моряков больше не общается с оперативниками без адвоката и без консула.

Первые дни заключения могут считаться как близкими к пыткам?

Не давать спать, не давать есть, проводить допросы без адвокатов - это и физическое, и психологическое давление. Поэтому при обращении в международные инстанции с нами работает еще одна команда юристов из Киева, мы распределили обязанности таким образом, что моя команда работает внутри России, но Министерство юстиции Украины создало еще одну команду адвокатов, которая работает с Европейским судом, с комитетами ООН. И естественно, мы будем передавать все эти факты, в том числе, о первых днях, в международные инстанции: и в Европейский суд, и в комитет по правам человека, и в комитет против пыток, и в рабочую группу по незаконным задержаниям.

28 декабря моряки заявили, что считают себя военнопленными. Принятая затем резолюции ПАСЕ от 24 января утверждает, что они не военнопленные, но должны быть освобождены в соответствии с женевской конвенцией. Также недавно вышел доклад Управления Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека, где говорится, что моряки “могут быть признаны военнопленными”. Как добиться того, чтобы моряки получили этот статус?

Россия подписала третью женевскую конвенцию 1949 года, причем подписала еще при СССР и в порядке преемства это перешло к России и к Украине. Обе эти страны являются подписантами.

Чтобы эти конвенции работали, не требуется чьего-то согласия или принятия, они просто есть. Есть военнослужащие на военном корабле, у них есть звания, нашивки, есть оружие, они выполняют приказ, у них есть субординация, они комбатанты. И есть комбатанты на другой стороне, на стороне России, они тоже военные, тоже выполняют приказ, тоже есть оружие. Когда комбатанты одной страны начинают стрелять в комбатантов другой страны, что это такое? Это вооруженный конфликт, не обязательно война. Если кто-то открыл огонь - это может быть пограничный инцидент, это может быть еще что-то, но это не ловля полицейскими преступников. И те, и другие имеют статус комбатантов. И когда комбатанты одной страны стреляют по другим и захватывают их, в этот момент начинает действовать третья женевская конвенция.

Согласия России или признания Украины или признания мирового сообщества не требуется, потому что конвенция уже подписана, норма международного права работает. Когда военные стреляют и лишают свободы военных другой страны, это означает, что они попали в плен: они же не могут встать и уйти, у них отобрали оружие.

Российский военный корабль под российским флагом открыл прямой огонь по украинскому кораблю в нейтральных водах. Это могло произойти в Черном море, могло произойти в Средиземном море, могло произойти в Атлантическом океане. Это могли быть не украинские, а британские и испанские военнослужащие. Почему же моряков не хотят называть военнопленными, в том числе в парламентской ассамблее?

Во-первых, говорят, что военнопленных отдают после войны - но вооруженный конфликт начался 25 ноября, когда их постреляли, и закончился, когда их захватили в плен. Но мы за скобками понимаем, что война идет уже пять лет.

Во вторых, российские власти отрицают статус моряков, они говорят - "это уголовные преступники, которые нарушили нашу границу, группа лиц умышленно зачем-то ее перешла". Здесь ключевая ошибка заключается в том, что российские власти не признают свою собственную Конституцию. В соответствии со статьей 15 Конституции РФ нормы международного договора имеют безусловный приоритет над нормами национального законодательства. Если в международном договоре написано, что они военнопленные, то российские власти должны посмотреть в Конституцию и сказать, что да, они военнопленные.

Но этого не происходит, потому что в делах, где есть политическая воля, происходит деформация правового поля. Мы это видели на десятках дел украинских политзаключенных, когда судебная система просто не работает. Суды выносят те решения, которые от них ждет власть. Наша общая стратегия по этому делу заключается в том, что мы не питаем иллюзии относительно того, что можно добиться их освобождения только правовыми инструментами. За пять лет в десятках дел украинских политзаключенных никогда правовые инструменты не приводили к позитивному результату. Позитивный результат был принят только благодаря политическому решению.

Исходя из этой логики, что может освободить моряков? Политическое решение, которое должен принять Кремль. Такие условия могут быть созданы. Необходимо создать внешнеполитическое давление на Кремль с целью вынудить его пойти на переговоры.

Как можно создать необходимую атмосферу для принятия решения?

Скажем так, одних только заявлений недостаточно. Вот ПАСЕ приняла резолюцию, а вы знаете, кто там больше всего был против слова "военнопленный"? Немцы. Я разговаривал с главой немецкой делегации, мы говорили больше полутора часов. Все эти полтора часа я очень жестко объяснял ему обстоятельства этого дела и почему для нас это так важно. Изначально они не хотели, чтобы звучали ни конвенции, ничего, просто освободить моряков и все. Нам удалось добиться упоминаний женевских конвенций, включая третью, благодаря чему мы можем ссылаться на этот документ.

Главное опасение у Запада – а не сделаем ли морякам хуже? Вот мы сейчас назовем их военнопленными, а Путин будет их держать. Я говорю "слушайте, Путин их и так держит, они и так в тюрьме, пытать их уже не будут".

Все-таки это главный аргумент называть их военнопленными, ведь их отпустят, когда война закончится.

Но Россия ведь говорит, что нет войны с Украиной, в чем тогда проблема? А вооруженный конфликт, который был 25 числа, он в этот же день и закончился, он не продолжался, даже военное положение в Украине закончилось. Эта позиция, что им может быть хуже, - абсолютно неконструктивная, им и так плохо. И все, что мы делаем, может только улучшить их положение.

Если мы говорим о внешнем давлении, необходимо сделать несколько важных вещей. Первое, резолюция очень важная и нужно правильно называть вещи своими именами. В конце концов, женевскую конвенцию подписали много государств и то, что они ее стесняются называть, означает то, что в следующий раз, когда их люди окажутся в такой ситуации, все остальные тоже будут стесняться. Этого делать нельзя.

Второе - резолюцию нужно закрепить не только в Совете Европы, но и в национальных парламентах. Это может быть парламент конгресса США, это могут быть национальные европейские парламенты, у них есть право выносить такие резолюции.

И третье, на основе этих резолюций принимаются конкретные санкции по морякам. Запад тем самым говорит "вы захватили военнопленных, вы нарушаете положение третьей женевской конвенции".

В чем польза этой конвенции для моряков? Им дается больше прав, чем обычным политзаключенным. Дает больше прав, чем Европейская конвенция по правам человека. Например, по этой конвенции их нельзя разделять, у них должна быть форма, знаки отличия, должны иметь субординацию, их нельзя судить гражданскими судами. Даже если их удерживают, то решение по из делу должен выносить военный суд. Кроме того, Россия должна оплачивать денежные содержания военнопленным. Например, офицерам выплачивается 50 швейцарских франков в месяц, это уже неплохо. Идея заключается в том, чтобы поднять политическую цену удержания этих моряков до уровня "держать их невыгодно".

Поэтому определение их статуса в соответствии с нормами международного права очень важно, это основа нашей стратегии, другого пути нет. Если бы были какие-то юридические возможности, мы бы ими пользовались, но возможность их освобождения лежит только в политическом поле и зависит только от одного человека. И наша задача сформировать такое давление на этого человека, чтобы он сказал "окей, я отдаю".

В первые дни задержания моряков люди в Крыму начали собирать деньги, еду, одежду и другие нужные вещи. А сейчас в Москве есть небольшая группа волонтеров, которая помогает заключенным. Как бы вы описали реакцию российского общества на этот дело?

Что касается Крыма, то в первые дни захвата ключевую роль сыграли крымские татары, которые уже пять лет ведут сопротивление российской оккупации. И на мой взгляд, перевод моряков из Крыма в Москву был обусловлен в том числе тем, что в Крыму возникла такая точка кристаллизации антироссийского и проукраинского волонтерского движения. Они испугались, что в Крыму вокруг моряков начнет собираться коммьюнити, которое будет помогать.

В Москве есть небольшое количество волонтеров, а что касается российского общества - то оно не заинтересовано вообще. Кремль учитывает ошибки прошлого. Например, когда была захвачена Надежду Савченко, из нее активно формировался образ врага, шла

медийная накачка, и мы эту медийность, узнаваемость использовали против российской власти. Сейчас они предпочитают не говорить о моряках, не показывать ничего, только когда проходит суд, но широкого обсуждения этой проблемы нет. Русским это неинтересно, они устали от Украины, каждый день 24 часа в сутки в телевизоре, как говорится, а что там у хохлов. Также их не интересует судьба русских, которые в Украине захвачены украинскими властями.