Задержание в Москве художницы Катрин Ненашевой. Фото (c): Romb TV. Все права защищены.

Совместный проект OpenDemocracy Russia, ОВД-Инфо и "Ромб-ТВ" о задержанных на митингах в Москве.

Детство

В детстве я хотела стать клоуном или журналистом – эти профессии одинаково эксцентричны для города, в котором я родилась – Краснодара. Мне 23.

Мама у меня фармацевт, а папа, когда я была маленькой, работал в cлужбе судебных приставов. И класса до второго я большую часть времени проводила у папы на работе. Мы с его коллегами, с чуваками, целыми днями рубились в Counter-Strike – сеть была во всех, кажется, кабинетах.

Наверное, я была папиной дочкой. И одевалась как мальчишка, и вела себя как мальчишка, и дралась с ними на равных, и голос у меня всегда был очень низкий. Однажды в пятом классе учительница вызвала меня к доске и сказала: "Вот, посмотрите, девочки, никогда не надо быть такими, как Ненашева. Вы так никогда не станете женщинами. Я вообще не понимаю, как Ненашева будет иметь детей, посмотрите, какая она супержесткая, она же вообще не похожа на девочку".

Родителям я про тот случай ничего не рассказала. Просто поняла, что мир против меня, и мне надо с ним сражаться, бороться.

Примерно тогда же началась и моя эпопея со старшими девочками. Я шла по району, а девочки, они года на четыре были старше, тыкнули в меня пальцами, сказали какую-то гадость и засмеялись. Можно было бы пройти мимо и забить. А я ответила. Оскорбила в ответ. Они охренели и начали меня постоянно преследовать: обступали по углам и угрожали. А поскольку росли мы на одном районе, то длилось это, пока девочки не закончили 9 класс и куда-то не свалили. В общей сложности, больше трех лет.

Просто поняла, что мир против меня, и мне надо с ним сражаться, бороться

Это была постоянная необходимость защищаться, она просто вот так разливалась по телу. Но благодаря ей я увлеклась книгами и литературой. И позже стала выигрывать кучу районных и городских олимпиад по литературе.

Первый раз меня задержали в 13 лет. У нас в центре города есть фонтан, который в городе почему-то называют "проституткой". Мы сидели там как-то с подругами, я была с учебником по литературе. К нам подошли сотрудницы полиции и стали нас допрашивать, довольно резко: что вы тут делаете, не обдолбанные ли. Подруги отвечали, а у меня включилась такая подростковая суперспесь. Решила, что не буду им отвечать, потому что они не знаю… слишком агрессивные. Они такие: слышь ты, давай поверни сюда голову, че ты не разговариваешь с нами. Я ни в какую. Ну, и меня забрали в отделение, а подруг нет. Потом несколько недель по всей школе шептались, что "О, Ненашеву задержали", типа все такое. Потом меня еще раза 4 задерживали. В основном, за такое же неповиновение.

С бедами взрослой жизни я столкнулась в 14, когда пошла работать. Работала посудомойкой и помощником повара – в общей сложности года три. И на кухне слушала истории взрослых женщин, которые работали рядом – матери-одиночки, впахивающие по 15 часов в день и выживавшие на зарплату в 12 000 рублей.

Цензура

Когда я заканчивала школу, пришло время для главной олимпиады, которая бы обеспечила поступление на наш главный краснодарский журфак. Я была фаворитом предстоящей олимпиады и придумала себе крутую тему для сочинения.

У нас в центре города есть кладбище, где похоронены солдаты Второй мировой. С 90-х никто этими могилами не занимался: они были суперраскопаны, таблички затоплены в каком-то болоте. Я собиралась сделать материал об этом. Мы пошли на кладбище с подругой – я попросила ее  пофотографировать. И мы увидели там онаниста, который дрочил на могилу солдата. После этого мы с подругой 3-4 дня не могли разговаривать. И на мужиков я смотреть не могла. Мне было уже 16 лет, но у меня не было отношений на тот момент, я не ходила на тусовки, вела какой-то свой образ жизни. Больше всего поразило даже не то, что он мастурбировал, а то, что он делал это на могилу. Я даже не знала, что есть такие, которые не некрофилы, а прям на могилы. И я довольно долго хотела понять, что с этим делать.

Я написала письма в несколько инстанций, в том числе губернатору Ткачеву. А потом решила, что именно про дрочащего чувака буду писать сочинение на олимпиаду. Для меня описание этого события стало таким методом рефлексии.

И заняла последнее место. А до этого занимала на всех городских олимпиадах только призовые места. Поступила, помню, девушка, которая написала про школу танцев. Оказалось, что на нашем журфаке не принято даже минимально критиковать власть. Вот так я впервые столкнулась с цензурой.

Зато благодаря этой ситуации я решила поступать в литературный институт в Москве. И поступила.

"Завтра"

Я переехала в Москву в 2012 году. Мне было 18, и я долго искала себе какое-то место и в городе, и в институте. Сразу поняла, что бухать с народом из общаги мне скучно, и решила, что буду работать.

Я пачками стала рассылать резюме. И меня каким-то чудом взяли работать в Союз писателей Москвы. А надо понимать, что для людей из провинции  Союз писателей  - какое-то священное место. Так что представьте мое состояние, когда я пришла на работу и увидела двух суперстранных секретарш, не имевших отношения ни к искусству, ни к литературе. Двух менеджеров с маленькой зарплатой в старом особняке. Работа этих секретарш заключалась в том, чтобы мило улыбаться к приходившим к ним писателям, забирать их книги, обещая что-то сделать, а потом выкидывать книги в специальную похоронную кучу и перемывать писателям косточки. Одна из них носила такие высокие сапоги. Через два месяца она спиздила кассу и съебалась.

Моя работа заключалась в том, чтобы обзванивать членов союза писателей и предлагать им печататься в календаре за 10 000 рублей. Это было очень смешно, потому что быстро выяснилось, что 80% членов союза писателей умерло. Еще 10% уже давно не пишут. Из оставшихся 10% половина считала большим успехом напечатать в календаре свои фотографии. Я умирала со смеху и продолжала рассылать резюме.

Моя работа заключалась в том, чтобы обзванивать членов союза писателей и предлагать им печататься в календаре за 10 000 рублей. Это было очень смешно, потому что быстро выяснилось, что 80% членов союза писателей умерло

Откликнулась газета "Завтра". Сейчас я знаю, что они красно-коричневые – то есть православные сталинисты. Но тогда для меня это была просто газета, которая согласилась опубликовать мою статью о закрытии моего любимого музея Маяковского на Лубянке. Согласилась, несмотря на то, что в заметке я наезжала на мэра Собянина. Я стала ходить на все выставки, на которые только можно ходить, и присылала в "Завтра" заметки, а они их публиковали без всякой цензуры. Я знала, что старые репортеры были не в восторге от этих заметок. Но что мне было с того. В планерках первые месяцы я вообще практически не участвовала, общалась напрямую со своим редактором – сыном главреда Проханова, который давал мне полную свободу.

И вот однажды меня отправили на митинг на Болотную. Не дали никакого редакционного задания, не стали навязывать идеологию, попросили просто типа написать репортаж. Я была в шоке, когда пришла на площадь – мне не доводилось прежде бывать на таких больших мероприятиях, меня испугала толпа. Я стала подходить к людям, спрашивать их имена и просить рассказать, зачем они сюда пришли. Большинство говорило, что пришли случайно и ничего не понимают, а плакаты держат, потому что друг попросил подержать. А ближе к сцене все как зомби повторяли одни и те же речевки. Я увидела какой-то цирк и честно все это описала в материале.

Сейчас я понимаю, что это была Болотная образца 2013-го. Что уже прошли первые аресты и обыски, что людей начали увольнять за посещение митингов, что в отличие от меня эти люди понимали про репутацию газеты "Завтра" и, вероятно, воспринимали меня как врага. Но в тот момент я ничего не знала про митинги, у меня не было друзей из оппозиционной тусовки. Я была шокирована и написала довольно разгромный репортаж про митинг. Мне до сих пор больно об этом думать.

Война

Потом началась война на Донбассе. Но ощущение пропаганды пришло не сразу.

Я по-прежнему писала об искусстве и на какие-то неполитические, социальные темы. Сначала стали просить взять комментарии у каких-то странных чуваков – историков, например. Потом попросили написать текст про губернатора  Крыма - обычную биографию по открытым источникам. Потом я заметила, что старые репортеры, с которыми мы были в контрах, обзывали кого-то из оппозиционной тусовки без фактов и доводов не только в личных разговорах, но и в текстах. Потом я заметила призывы к войне в текстах. Но не в своих, я как бы чувствовала себя ни при чем. Даже несмотря на то, что на Донбассе у меня жил дед.

Потом я заметила призывы к войне в текстах. Но не в своих, я как бы чувствовала себя ни при чем. Даже несмотря на то, что на Донбассе у меня жил дед

А однажды меня отправили взять интервью у некой девушки Лены. У нее только что умер муж где-то там в боях. Она была преподавательницей, он был болотником, пытался разобраться в происходящем. И поехал с друзьями в Луганск. А его буквально через два дня абсолютно случайно завалили. Я помню, мы сидим в этой квартире, где все его вещи, где они всего неделю назад тусили и пили вино. Лена рассказывает, как пыталась опознать труп по татуировке – лица было не узнать. И тут я поняла, что сама не заметила, как вся наша каждодневная работа в газете превратилась в разжигание войны. Что даже тот мой вроде безобидный текст про губернатора Крыма – тоже был нужен для разжигания войны. Что я из-за своих текстов тоже несу ответственность за происходящее и, возможно, за смерть мужа Лены.

И после этого я уволилась. А перед уходом попросила удалить мою фамилию из-под всех текстов на сайте газеты "Завтра". Мне было стыдно.

Благотворительность

Я пробовала стажироваться в Агентстве социальной информации и в "Снобе". Но все это было не то.

Я нашла вакансию сторожа в православном центре для детей с особенностями в развитии, который делал фонд "Милосердие". И на собеседовании меня попросили ответить на вопросы, в какой храм я хожу, когда заканчивается пост, про какие-то библейские символы. А я была крещеная, но не воцерковленная.

Ну и мне предложили попоститься и походить на службы – воцерковиться, одним словом. Я с каким-то воодушевлением отнеслась ко всему этому. Очень переживала, когда как-то не так съела просфору – без причастия. И вот пошла первый раз на исповедь, постилась перед причастием – для меня это было большим событием. А оно неожиданно превратилось в какой-то ад. На исповеди я сказала, что сплю со своим мужиком, со своим парнем. Покаялась в этом как во грехе. А чувак, священник, выгнал меня за это с исповеди. Я этого супер не ожидала. И для меня это стало таким разочарованием, что больше я туда никогда не приходила и не ходила на исповедь.

На исповеди я сказала, что сплю со своим мужиком, со своим парнем. Покаялась в этом как во грехе. А чувак, священник, выгнал меня за это с исповеди

Потом я все-таки устроилась работать в благотворительный фонд – не подконтрольный церкви. Там была одна из программ, которая называлась "Я жду тебя, мама". Детей, чьи мамы были в колониях, возили к этим мамам. Так я первый раз оказалась в колонии, она находилась во Владимирской области, ИК-1.

Там была женщина Люба, она очень просила сделать портретную фотографию, потому что ее никто не снимал уже больше пяти лет, и ее родственники даже не знали, как она выглядит. Но руководство колонии почему-то было категорически против.Вместо этого Любу отправили на кухню готовить нам пироги. Ну и атмосфера была как на любой большой кухне: женщины в фартуках замешивают тесто, всюду стоят противни с огромными масляными пирогами с джемом. Я спросила женщин, почему они не едят пироги с нами. А они ответили, что им запрещено есть сладкое.

И эта кухня стала для меня такой чертой, границей между свободой и несвободой человека. Когда свобода в пироге и портретной фотографии. Тогда-то я и придумала свою первую акцию.

Акции

Я подумала: окей, если вы не можете быть запечатлены на фотографиях, то пускай я приму этот образ заключенной. И буду в течении месяца носить тюремную одежду на улицах Москвы и смотреть на реакцию людей. Пусть мое тело станет символом ваших коллективных тел, ваших боли и одиночества. Буду фотографироваться везде, где смогу и отправлять эти фотографии в колонию.

Надо сказать, что у меня был большой опыт публичных выступлений – я же мечтала стать клоуном. В школе я играла в КВН и занималась в кружках по вокалу и актерскому мастерству. В Москве с моим другом поэтом Глебом Осиповым у нас была поэтическая группа "Но". Мы проводили всякие перфомансы. Устраивали выставки в заброшенных особняках с художником Денисом Семеновым.

В колонии мы побывали в апреле 2015 года, а свою первую акцию я начала уже в июне. 12 июня был День России. Мне показалось важным выйти в моей робе на Болотную площадь и сшить из красного, белого и синего кусков ткани флаг. Ко мне решила присоединиться Надя Толокно из Pussy Riot. Мы только успели поставить стульчики и запрячь нитки в иголки, как подъехали мусора. Пошутили, что лучше бы нам шить в Битцевском парке – там мы, мол, и огребли бы сразу. Ну, и задержали нас.

Спектакль “Между здесь и там”. В очках виртуальной реальности Катрин Ненашева видит не Москву, а жизнь психологических интернатов. Фото (c): Romb TV. Все права защищены.

Это было мое первое задержание за акционизм. Я удивилась, как это все быстро и легко произошло и тому, какую беспомощность ты чувствуешь, когда закрываются двери ОВД. Мне суперповезло, что я была тогда с Надей. Она научила меня общаться с мусорами: например, говорить про 51 статью Конституции, по которой я имею право не свидетельствовать против себя, звонить адвокатам и в прокуратуру. Нас отпустили через 3 часа, не предъявив никаких обвинений.

В течение этого месяца, что я носила форму, кто-то реагировал агрессивно, мог толкнуть или обхамить, а кто-то задавал вопросы о жизни зэчек – и на улице, и даже в ментовке. И все почему-то были уверены, что зэчки должны быть обязательно лысыми, что их бреют.

Так что в свой последний день акции я решила торжественно снять с себя форму на Красной площади и одновременно с этим побриться налысо. И тут меня опять задержали. А заодно и подругу, которая должна была меня побрить. Суд обвинил нас в несанкционированном митинге и арестовал на трое суток. Самое смешное, что в протоколе были написаны какие-то сюрреалистичные вещи – будто брили меня музыкальным инструментом. А саму машинку для стрижки так и не вернули.

Все это здорово возмутило директора благотворительного фонда, где я работала. Он хотел меня уволить. Но передумал.

Самое смешное, что в протоколе были написаны какие-то сюрреалистичные вещи – будто брили меня музыкальным инструментом

Следующее задержание было осенью 2015 года, когда мы стирали военную форму, испачканную настоящей кровью наших украинских друзей на Конюшенной площади в Петербурге. Это было 4 ноября – в День народного единства. Тогда даже протокол не стали составлять.

Потом было задержание в марте 2016 года на выставке "Немир" в Москве. Туда пришли художники и политические активисты и принесли работы, которые символизировали события на Украине. Мы хотели пройтись с этими работами по улицам Москвы и посмотреть на реакцию. Я люблю использовать улицу как художественный инструмент. Начать планировали с Курской, но, когда приехали туда, там уже стояли автозаки. Мы попытались спрятаться на территории Винзавода. Но оттуда нас прогнали охранники. И как только мы вышли за территорию, нас всех арестовали. Больше всего меня поразило, что все пошли в автозак добровольно, никто не попытался оказать сопротивление. Никто, в том числе, и я сама.

В ОВД от нас потребовали сдать работы, в противном случае обещали задержать на 48 часов. Мы сдали, но распечатали фотографии этих работ и раздавали всем в день суда. А перед зданием суда художники устроили флэшмоб – стали массово здание рисовать.

В последний раз меня задерживали в июне. Я ходила в очках виртуальной реальности, чтобы сравнить увиденное в реальности с тем, что видят люди, запертые в психоневрологических интернатах. Их в России более 150 тысяч, условия их содержания сильно хуже, чем у зэков в тюрьмах. Я шла в этих очках по Красной площади 22 июня, ну и меня схватили, конечно.

Сейчас любой человек, который выглядит как-то нестандартно, привлекает внимание полиции. Так что в России все, как в советские времена, живут по принципу "не высовывайся".