“Город" и "предприятие" - это не абстрактные структуры. Это конкретные люди, которые либо готовы поддерживать горожан и самих себя в месте, где они живут, либо нет. "Хозяин" города - это не только права на физическое владение или на контроль за городскими процессами, но и ответственность за них.

В России у жителей долго и поэтапно на разных уровнях власти отбирали чувство связи с их территорией и понимание, что они могут на что-то влиять и быть частью процессов управления городским пространством. Эта связь давно разрушена. Но есть места, для которых разрушение этой связи и неспособность поделить зоны ответственности уже приводят к катастрофическим последствиям - для природы, жителей и самих предприятий. Это урбанизированные территории на вечной мерзлоте.

Тающие города

Российская Арктика постоянно мелькает в медиа последние несколько лет. Экологическая катастрофа в Норильске, произошедшая в конце мая, стала одной из крупнейших в истории России, но аварии и ЧП разной степени тяжести в Арктике происходят регулярно. Из недавних на слуху - обрушение моста в Мурманской области, пожары в Ноябрьске, разрушение зданий в Якутске и Кировске, вынужденный снос быстро разрушающегося нового жилья в Норильске, прошлогоднее повышение радиационного фона в Северодвинске из-за взрыва возле Неноксы. Большинство аварий затрагивают объекты инфраструктуры и жилой фонд, что в ряде случаев опосредованно приводит к экологическим последствиям.

И природная, и антропогенная чрезвычайная ситуация - явление комплексное. Такие ЧС всегда более разрушительны для мест, в которых дома давно не ремонтировались, где дороги разбиты или их мало, где есть недостаток транспорта, а школы, больницы, общежития совершенно не подготовлены. Именно поэтому российская Арктика вызывает столько опасений и тревог у экспертов и ученых: ощутимое влияние глобального потепления, изменения состояния вечномерзлых грунтов накладываются на расшатанную систему мониторинга за окружающей средой, непрозрачную зону ответственности градообразующих предприятия и ветхие города.

По данным BBC, МЧС Красноярского края в 2016 оценивало, что из-за деградации вечной мерзлоты деформация жилого фонда в Игарке, Диксоне, Вилюйске, Норильске составляет 60%, в Воркуте - 40%, в более мелких национальных поселках может достигать и 100%. В зданиях появляются трещины, фундаменты не выдерживают нагрузки, сваи, на которых стоят здания, “плывут” из-за увеличения глубины безморозного слоя почв. К этому приводит не только износ жилого фонда, но и неправильная перепланировка (например, подвалов и первых этажей), а также неправильная прокладка коммуникаций, труб.

В то время как советская градообразующая инфраструктура моногородов изнашивается, предприятия прекращают выполнять ранее определенный социальный договор, местные власти (часто – неместные по происхождению) не играют активной роли в развитии территорий, выступая лишь модераторами интересов жителей, предприятий и федеральных властей. В этих условиях жители моногородов оказываются в особенно уязвимом положении - они полностью зависят от предприятий и их отношений с городскими властями.

"Намордник для жителей"

Моногородов в Арктике на самом деле не очень много: три в Архангельской области, семь - в Мурманской, один - в республике Коми, и еще один в Красноярском крае (как раз Норильск). Все они возникали в разные этапы колонизации севера и востока СССР и связаны с разными периодами советской индустриализации. Один из главных историков российских городов Вячеслав Глазычев в “Глубинной России: 2000-2002” отказывает советским моногородам в статусе “города” в европейском понимании: "Большевики предпочли надеть на горожан форму города как намордник", - пишет он и подчеркивает, что многие функции обустройства жителей и города были отданы руководству предприятий, на которых и так давили сталинские планы и нормы производства.

Не секрет, что часто эти планы достигались принудительном трудом узников ГУЛАГа и спецпереселенцев. Первым “идеальным соцгородом”, построенным заключенными, были Березники в Пермском крае. В Норильском лагере по разным оценкам содержалось около 20 тысяч заключенных. В одном из крупнейших лагерей страны - Воркутинском - более 70 тысяч. Все они были заняты на строительстве градообразующих предприятий - современных АО "Воркутауголь", Норильском горно-металлургическом комбинате (“Норильский Никель”), АО “Апатит” в Кировске.

В советское время строительство и функционирование индустриальных моногородов на новых осваиваемых территориях контролировалось Высшим советом народного хозяйства, а за коммунальное хозяйство отвечало Главное управление коммунального хозяйства, подведомственное НКВД. На практике власть в городе и благополучие его жителей зависели только от дирекции завода (в 1930-е гг. в Магнитогорске около 60% всего жилого фонда принадлежало комбинату). Во многих моногородах роль Горисполкомов сводилась только к формальному исполнению приказов районного начальства.

Какими бы ни были отношения между местными жителями, предприятием и городской властью в советское время, они были четко определены, а зоны ответственности в управлении городами разделены и понятны, хотя качество жизни в советских моногородах часто отличалось от проправительственной радужной пропаганды. После перехода с плановой экономики на рыночную общественные отношения между градообразующим предприятием, социальной инфраструктурой и жителями моногородов стали меняться, причем очень часто - без того, чтобы зоны ответственности переходили "из рук в руки", без комплексного открытого пересмотра этих отношений.

“Моногорода - это классические company towns, где предприятия контролировали как рабочие пространства, так пространства повседневной жизни. В Советское время градообразующие предприятия распределяли жилищный фонд, а также содержали социальную инфраструктуру - детские сады, школы, больницы. Сейчас же градообразующие предприятия приватизированы и во многих случаях снимают с себя ответственность за объекты городской инфраструктуры, хотя городская и заводская инфраструктура и застройка остаются тесно переплетены. При этом у самого города просто не хватает средств, ресурсов, а часто - полномочий - чтобы содержать городское хозяйство и городскую среду в надлежащем состоянии. Например, заброшенное и разрушающееся здание цеха, которое снижает привлекательность и безопасность среды, город просто не может взять и снести. Основная причина - невозможность работать с частной собственностью, помимо того снос и рекультивация - это довольно дорого, а денег в городских бюджетах постоянно не хватает ”, - так описывает в разговоре с oDR проблемное наследие моногородов Мария Гунько, эксперт по малым городам и депопулирующим территориям, кандидат географических наук, сотрудник Института географии РАН.

Предприятия с ограниченной ответственностью

После распада советского договора на муниципальные власти по умолчанию увеличилась нагрузка - и социальная, и инфраструктурная. Насколько предприятия хотят взять на себя социальные обязательства перед жителями - вопрос сложный. Институт репутации (вспомним рекламу "Газпрома" с детскими площадками) в России развит не так сильно, как на Западе, и вряд ли будет решающим и для компании, и для работника. История создания предприятий руками заключенных ГУЛАГа тоже не особо афишируется, и никакого “пересмотра” или дистанцирования от советского этапа своего существования не проводится (яркий кейс - лаконичный таймлайн Норникеля).

В сегодняшней России раскол города и предприятия произошел по-своему в каждом новом месте, и участвует ли предприятие в жизни города – вопрос открытый. Если получается выстроить адекватный диалог и разделить зоны ответственности (за городскую инфраструктуру, дороги, жилой фонд, мониторинг и защиту от опасных природных явлений), то город держится на плаву; если же предприятие складывает с себя ответственность, то происходит неминуемая деградация среды, культуры и отток населения.

Делать обобщения сложно. Норильск, несмотря на произошедшую катастрофу, является довольно “устойчивым” городом, с небольшим по сравнению с другими городами оттоком населения, но все равно часто воспринимается как “пересадочный пункт”.

Похожая ситуация, например, в Мурманске, который ощущается как очень “близкий” к центральной России арктический город. Близость к Скандинавии и Петербургу способствует оттоку, хотя в городе есть осознанно оставшиеся (или вернувшиеся) молодые люди, которые меняют и создают новую экспериментальную культурную среду - например, проект Fridaymilk. “Колониальные” или внешние культурные инициативы не всегда оказывают такое же сильное влияние на город и среду - попытки возродить Териберку московской компанией “Лавка-Лавка” с треском провалились, вызвав резкое отторжение у местных жителей. Резиденция современных художников в Ноябрьске выглядит более успешно, но ее влияние на среду ограничено экспедиционным, временным характером проектов.

Правительственные стратегии

Вопросы депопуляции и отток населения волнуют федеральные власти, ведь Арктика дает порядка 10% ВВП и 20% экспорта (за счет газа, нефти и цветных металлов). Арктические моногорода сейчас оказались под влиянием двух правительственных программ - стратегии развития Арктической зоны и стратегии развития моногородов. Цели обеих этих программ - моногорода должны перестать быть таковыми за счет привлечения новых инвесторов и крупных компаний, а отток людей из Арктики должен прекратиться. Для достижения этих целей правительство предложило существенные налоговые льготы и ряд инвестиционных программ так называемым “резидентам Арктики” - инициаторам проектов в арктической зоне с бюджетом больше миллиона рублей.

Помимо этого государственная программа социально-экономического развития Арктической зоны Российской Федерации подразумевает “обеспечение национальной безопасности в России в Арктике" - то есть усиление военного присутствия в регионе. В рамках программы также планируется выделить многомиллионные бюджеты на создание плавучих научных станций, возобновления речного флота и развитие Северного морского пути, как для грузовых перевозок (к 2024 году объем грузоперевозок должен увеличиться как минимум в три раза по сравнению с показателями 2019 года), так и туристических (планируются круизы из Анадыри до Мурманска).

Все эти планы, если им суждено быть хотя бы частично реализоваться, означают новый этап российской колонизации (или, как говорили в Советское время – освоения) северных и восточных периферий страны. Программы правительства неизбежно должны привести в города российской Арктики новую жизнь, людей, объекты инфраструктуры и возможно даже реанимировать советские города-призраки типа Тикси или Игарки. Однако эти планы вызывают очень много вопросов и опасений исходя из того, что происходит на уже существующих объектах в Арктике. В отличии от советского вспахивания целины, эти программы относятся к территориям со сложной инфраструктурой, иногда в прямом смысле - заброшенным. Наконец, в отношении коренного населения российская власть даже не начала процессы пересмотра советских политик (как это было сделано в Канаде или Швеции).

Пока эксперты довольно пессимистичны в отношении результатов: "Программа по моногородам оказалась неэффективна. (Алексей) Кудрин о ней хорошо высказался - "Мы продолжаем тащить на себе эти города", - отмечает Мария Гунько.

Лавки в тундре

Моногорода, в том числе арктические, не обошло и всероссийское благоустройство. Минстрой и конструкторское бюро "Стрелка" разработали программу “пять шагов благоустройства повседневности”, которую, согласно отчетам, все моногорода провели провели к 2018 году.

Реализованные принципы звучат оптимистично: “... Стильные инсталляции, удобные лавки, освещение, когда на крупных транспортных развязках старые дорожные указатели меняются на новые - люди ощущают эти перемены на себе”; “У молодежи должно быть свое место в городe”. Один из пяти пунктов - “Найди прошлое и гордись им” - вызывает, впрочем, саркастический вопрос: было ли реализовано в рамках этого пункта спонсирование поисковых отрядов массовых захоронений убитых заключенных или региональных мемориалов? Ведь, как гласит программа, “для любого человека история его города - не пустой звук. Она дает повод для гордости за родной край, объединяет поколения”.

Частично рациональные идеи, например, лежащая на поверхности задача по созданию среды для молодежи, не всегда бьют в цель - возможно, из-за плохой реализации или из-за неудачно выбранных проектов для финансирования.

Наталья Федянина, директор “Музея Норильска”, куратор резиденции PolArt для современных художников, называет себя "социокультурным проектировщиком": "Моногород создает ощущение почти монолита, единомыслия. Нужно создавать площадки для сложных, умных, думающих людей, за них бороться надо, в этом - конкуренция территорий. Такие люди не просто должны быть в городе, им нужны соответствующие места и работа". Сейчас команда музея реализует несколько амбициозных проектов: Арктический музей современного искусства и музейную тропу - экспозицию под открытым небом.

Пока желающих остаться, вернуться или переехать в моногорода, либо просто в арктический поселок - единицы. Моногорода - это сложные и весьма проблематичные территории с точки зрения управления и развития, в том числе ввиду значительной депопуляции. “Уезжают отовсюду и из моногородов тоже. В целом, за исключением городов, связанных с нефтегазовой отраслью, в городах российской Арктики наблюдается разной интенсивности отток населения и естественная убыль”, - говорит Гунько.

65% территории

Помимо социальных и инфраструктурных задач в арктических моногородах есть еще одна составляющая, которая в теории должна вызывать повышенный интерес городских проектировщиков и властей - природа. Но реализованные программы не решают проблему элементарного мониторинга окружающей среды и часто приводят к "пространственным мемам" в духе паблика "Эстетика е***ей", когда в деградирующей северной среде, в которой явно много первоочередных задач - экономических, социальных, экологических - деньги вкладываются в создание "публичного пространства", лавочек, качелей и инсталляций. Благоустройство не приходит в пустую тундру; оно происходит в сложных городах с неоднозначной историей, на Крайнем Севере, который более чем любая другая точка нашей Земли подвержен изменением климата. Игнорировать это просто опасно.

Постсоветская неразделенность сфер ответственности и отсутствие сотрудничества в городской среде касается и мониторинга состояния окружающей среды, вечной мерзлоты и защиты от природных катастроф. В Арктике ситуацию усугубляет отсутствие специалистов по мониторингу природных условий в северных городах (именно на урбанизированной территории). В разговоре с оDR профессор Вашингтонского университета Дмитрий Стрелецкий, много лет занимающийся проблемами деградации вечной мерзлоты, отмечает эту несогласованность:

“Предприятия следят за состоянием окружающей среды, в том числе вечной мерзлоты, на территорий месторождений, и часто делают это на очень высоком уровне; у Росгидромета нет специализации на городской среде и часто нет опорных скважин в городах. А специалистов и службы, которая бы занималось мониторингом опасных природных явлений, состоянием вечной мерзлоты, перераспределением снежного покрова в результате застройки - их просто нет. Как нет и open data - обмена данными... Нужна единая система - может быть с разными уровнями доступа для экспертов, ученых и жителей - мониторинга состояния вечной мерзлоты, особенно в городах".

По мнению Стрелецкого, проблема также и в образовании: “Когда мы первый и последний раз слышим о вечной мерзлоте в нашей стране, которая составляет более 65% от территории России - в 9 классе школы, так ведь? Тогда почему мы должны ожидать от экономистов, юристов и управленцев понимания особенностей этой территории?

С популяризацией географического знания в России ситуация действительно плачевная. Национальная программа развития Арктики предполагает “увеличение числа граждан Российской Федерации, осведомленных о деятельности государства в Арктической зоне Российской Федерации, до 45%”. Но даже в Высшей Школе Урбанистики, на одной из главных программ, готовящих урбанистов в нашей стране, курса по особенностям проектирования, управления или необходимости мониторинга городских территорий, расположенных на мерзлых грунтах, просто нет. Общего знания о том, что это особенная территория, требующая повышенного внимания и мониторинга, тоже нет. Как нет специалистов и системы, которая могла бы регулярно поставлять кадры и решать проблемы мониторинга вечной мерзлоты, предписывать определенные действия (проверку, ликвидацию или переоборудование помещений, рекомендовать конкретные технические решения) предприятиям или городу. Ее надо растить - как на управленческом, так и на экспертном уровне. А пока этого не происходит, вечная мерзлота продолжает оттаивать; зимы продолжают теплеть, а объекты инфарстуктуры находятся под постоянном риском "поплыть" и привести к авариям.

Происходящая и все никак не произошедшая смена роли градообразующих предприятий в моногородах России тянет за собой цепочку неопределенностей, которые способствуют не только деградации городской инфраструктуры, среды и культуры, но напрямую влияют на состояние окружающей среды и приводят к техническим и экологическим кризисам. Среда перестает быть “устойчивой” к грядущим амбициозным изменениям, запланированным и уже частично реализуемым федеральной властью в Арктике, которая методично закрывает глаза на проблемы этих территорий.

Подъем летних и зимних температур, увеличение сезонного талого слоя вечной мерзлоты и ее постепенная деградация требуют мониторинга, реакций со стороны научного и экспертного сообщества и принятия оперативных решений на городском муниципальных уровнях.