Наметившийся было конфликт вокруг женского обрезания вроде бы затих – по крайней мере на какое-то время. (c) Владимир Вяткин / РИА Новости. Все права защищены.Месяц спустя после публикации резонансного доклада общественной организации «Правовая инициатива» по результатам исследования «Производство калечащих операций на половых органах у девочек в Республике Дагестан» Генпрокуратура РФ поручила правительству Дагестана проверить информацию о женских обрезаниях. 

Результаты проверки наверняка вызовут такую же бурную реакцию в соцсетях, как и отчет правозащитников. Любые репрессивные меры государства будут подвергнуты резкой критике со стороны мусульман, которые без того не чувствуют себя полноценным гражданами. Попытку опровергнуть обнародованные данные или списать все на традиции, в свою очередь, не поймут ни либералы, ни государственники.

Пока горячие споры не возобновились, самое время проанализировать дискуссию о возмутившем российскую общественность обычае. Почему значительная часть дагестанских мусульман отнеслась враждебно к публичному обсуждению проблемы – причем даже тех, кто впервые слышал об этой практике, то есть априори не мог быть ее сторонником?

Ответ на этот вопрос позволит приблизиться к пониманию главного: почему большинство опрошенных женщин собираются подвергнуть своих дочерей травмирующему обряду, через который когда-то прошли сами? 

Перспектива обрезания 

Исследование «Правовой инициативы» проходило в основном в высокогорных районах и равнинных селах, где живут горцы-переселенцы. Кроме того, были опрошены эксперты в Махачкале, Кизилюрте и Ростове-на-Дону.

Авторы доклада пришли к выводу, что сегодня женские обрезания практикуются преимущественно локально «в таких районах, как Цунтинский и Бежтинский участок (операции подвергаются почти все, по крайней мере, все опрошенные), Ботлихский район (практически полный охват), Цумадинский и Тляратинский районы (частично, около половины). Среди старшего поколения женское обрезание, практиковавшееся там до 1970-1990-х гг., встречается и в Гумбетовском, и в Унцукульском районах. Южный Дагестан (Табасаранский и Агульский районы) в географию данного исследования не попал, но эксперты-врачи отмечали, что и там встречается достаточно большой процент женщин, переживших обрезание». 

Тревогу правозащитников вызывает то, что женское обрезание полностью поддерживается коренным населением практикующих его районов

Выявлено три вида операций. В большинстве случаев это ритуальная практика – надрез и пускание крови: «делали царапину, пускали кровь и все»; «мне делали в детстве, и там ничего почти не обрезали, из-за чего столько разговоров». Но респондентки рассказывали и об удалении кусочка клитора: «впереди острый кончик отрезали, пошла кровь», «там что-то торчит – срезают», «одна бабушка ножницами впереди кусочек отрезала»; а также удалении клитора и малых половых губ: «клитор и малые половые губы надрезали и убрали».

Тревогу правозащитников вызывает то, что женское обрезание полностью поддерживается коренным населением практикующих его районов: «в настоящее время оно считается обязательным ритуалом, через который должна проходить каждая девочка, и его необходимо сохранить в будущем». Причем «трансляция практики подкрепляется ее религиозным обоснованием со стороны официального духовенства, считающей ее требованием религии (шафиитского мазхаба)». 

Мечеть в Гимрах, Дагестан. CC Varvara Pakhomenko/International Crisis Group / Flickr. Некоторые права защищены.Масштабы проблемы исследователи оценить затруднились. Женское обрезание не афишируется внутри сообщества, так что в интервью эта тема обсуждалась неохотно. По предположительным оценкам, речь идет о десятках тысяч женщин. «Пиетет респонденток в отношении этой традиции свидетельствует о том, что обрезание активно практикуется и – в перспективе – будет практиковаться в Дагестане», – констатируют авторы доклада.

Согласно опросам, цель операций – контроль над сексуальным поведением женщин (чтобы «не гуляла», «не бесилась»). При этом обрезают девочек в основном в возрасте до трех лет, в редких случаях – до 12 лет. 

«Женщины, подвергшиеся обрезанию, отметили проблемы в сексуальной сфере, и больше половины были морально травмированы после женского обрезания, – отмечают правозащитники. – Память о боли и чувство несправедливости со стороны взрослых по отношению к ребенку осталось, но принадлежность к большой семье и поддержка репутации тухума не дает женщинам права выбора, и поэтому они ретранслируют данную практику на следующие поколения». 

Авторы исследования считают необходимым ввести уголовную ответственность за женские наказания. В качестве инструментов, в частности, предлагаются уже имеющиеся в УК РФ статьи: 111 – «причинение тяжкого вреда здоровью», 115 – «умышленное причинение легкого вреда здоровью», 131 – «изнасилование», 132 – «насильственные действия сексуального характера».

Кроме того, по мнению правозащитников, следует уделить особое внимание информационной работе – через систему образования, религиозное просвещение и средства массовой информации. 

Шутки в сторону 

На общероссийский уровень дискуссию невольно вывел председатель координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаил Бердиев, высказавшийся в поддержку женских обрезаний: 

«Необходимо снизить сексуальность женщин. Если бы это было применительно ко всем женщинам, это было бы очень хорошо. Женщину Всевышний создал для того, чтобы она рожала детей и их воспитывала. А это [обрезание] не имеет к этому никакого отношения. Женщины от этого не перестают рожать. А вот разврата было бы меньше».

На территории Дагестана уживаются два дисциплинарных общества – каждое со своими социальными институтами

Коллегу по религиозному цеху поспешил поддержать известный священник Русской православной церкви Всеволод Чаплин, пожелавший муфтию не отступать от своей позиции «в связи с воплями и истериками, которые сейчас начнутся». Однако вскоре и муфтию, и священнику пришлось оправдываться.

17 августа Бердиев заявил, что он пошутил, «но люди не так поняли». А через два дня и Чаплин на своей странице в Facebook открестился от прежней позиции по острому вопросу: «Признаю: то, что я узнал за последние пару дней об этой процедуре – по крайней мере в ее крайних формах – побуждает меня изменить к ней отношение. <…> Упомянутая процедура, опять же особенно в крайних формах, – плохо вяжется с человечностью».

CC-BY 3.0 Unported / Пресс-служба Президента Российской Федерации. Некоторые права защищены.Стоит отметить, что к тому времени доклад правозащитников уже прокомментировали в правительстве – министерство здравоохранения безоговорочно осудило практику обрезания. Кроме того, материалы в Генпрокуратуру РФ направили Совет по правам человека при президенте России и председатель комиссии Общественной палаты РФ по поддержке семьи, детей и материнства Диана Гурцкая.

А депутат Госдумы РФ Мария Максакова («Единая Россия») внесла на рассмотрение законопроект, согласно которому «предлагается включить в Уголовный кодекс РФ нормы, ограждающие женщин и девочек от унизительной меры частичного или полного удаления гениталий, совершаемых в религиозных целях, что является очевидным пережитком прошлого и чему не может быть места в цивилизованном обществе». 

Приведенных примеров достаточно, чтобы понять, на каком уровне велась политическая дискуссия. Куда интереснее – общественная

Поспособствовало резонансу и то, что доклад был опубликован в разгар предвыборной борьбы. Прокремлевское издание EADaily сразу же выдало версию о тайных заказчиках исследования: «Симптоматично, что по дате публикации сенсационный доклад про повальную клитеридэктомию в Дагестане совпал с кампанией, развернутой Максимом Шевченко против дагестанских властей, которые сняли главного редактора «Кавказской политики» с выборов в Госдуму от Дагестана. Тема женского обрезания созвучна и программным установкам другого «демократического» кандидата в Госдуму — Юлии Юзик». 

При этом сам Максим Шевченко обвинил в «выдумках про женское обрезание» либеральную оппозицию в целом и Юлию Юзик в частности: «Стукачи и сексоты, будьте вы прокляты! Нет никакого женского обрезания в Дагестане, слышите вы, либеральные азефы и гапоны!» 

Нерабочие инструменты

Приведенных примеров достаточно, чтобы понять, на каком уровне велась политическая дискуссия. Куда интереснее – общественная. И дело не в том, что приводились какие-то значимые аргументы за или против. Обсуждение темы любопытно консолидацией социальных групп, которые в других обстоятельствах относятся друг к другу враждебно. 

Это касается, с одной стороны, условных «либералов» (к которым общественное сознание относит всех критиков государства), выступивших вместе с властями за ужесточение правоприменительной практики. С другой – «традиционных» мусульман и «салафитов» (этим термином маркируют представителей различных исламских течений, не разделяющих позицию официального духовенства), в один голос призывавших оппонентов заниматься проблемами «своего» общества и не учить дагестанцев, как им жить. 

В итоге обе стороны, надо отдать должное, попытались найти компромисс. Журналисты Светлана Анохина, Владимир Севриновский и кавказовед Ирина Стародубровская в коллективной статье разъяснили, почему при сопротивлении сельских сообществ законодательные инструменты вряд ли будут эффективно работать:

«Операции будут проводить ещё более скрытно, в ещё худших условиях. Зато подобные нормы вполне могут использоваться, например, как инструмент в клановой борьбе, когда появятся требования залезть под юбку дочерям оппонентов, чтобы проверить, не обрезаны ли они. И тем самым вызвать дополнительную напряженность на и так уже конфликтных территориях.

Подобные задачи необходимо решать в первую очередь «изнутри», силами самого общества. И здесь большая ответственность лежит на мусульманах Дагестана, на его Духовном управлении». 

В муфтияте Дагестана, в свою очередь, заявили, что займутся изучением проблемы, и порекомендовали читателям своего сайта для ознакомления с вопросом статью, в которой со ссылкой на различные богословские источники доказывается, что мусульманам предписано делать только самый щадящий вид обрезания – резекцию капюшона клитора: «это приводит к улучшению гигиены половых органов и увеличению сексуального удовлетворения». 

Наметившийся было конфликт вроде бы затих – по крайней мере на какое-то время. Однако тот факт, что «водораздел» прошел по линии «мусульмане – не мусульмане», на мой взгляд, заслуживает более пристального внимания. 

Тот факт, что «водораздел» прошел по линии «мусульмане – не мусульмане», на мой взгляд, заслуживает более пристального внимания

Следует оговориться, что, когда мы говорим о «водоразделе», речь идет, скорее, об общем тоне дискуссий в соцсетях, о самых расхожих аргументах. Хотя была со стороны мусульман и предметная критика доклада. Точно так же как и «по ту сторону баррикад» находились те, кто старался не поддаваться эмоциям.

К примеру, известный журналист Павел Пряников предложил рассмотреть проблему в более широком ракурсе, в контексте «одного из самых важных вопросов XXI века – а обладает ли ребенок субъектностью»: «Я понимаю возмущение либералов и особенно либертарианцев практикой женского обрезания. Но <…> решая этот вопрос, мы подвергаем сомнению правомочность опекунства (и ответственности) родителей над ребёнком и в итоге — сам факт родительства».

Права человека vs права гражданина 

Здесь самое время вернуться к вопросу, который в начале статьи мы назвали главным. 

Если исследование «Правовой инициативы» проведено корректно, – а мы, напомним, анализируем только дискуссию, – то почему женщины, сами испытавшие травму, приводят на обрезание своих дочерей? Достаточно ли одной лишь приверженности традициям, чтобы подавить в себе материнские чувства и не попытаться избежать обряда? Не отказывают ли правозащитники в той самой субъектности женщинам, которых взялись защищать? Не рассматривают ли их исключительно как функцию религиозного сельского сообщества?

Да, мусульманская умма имеет все признаки дисциплинарного общества. Профессор социологии Нью-Йоркского университета в Абу-Даби Георгий Дерлугьян видит в исламе даже «матрицу партизанского лагеря»: «Молитва, причем коллективная, пять раз в день — это способствует поддержанию дисциплины в лагере, от побудки до отбоя. <…> Женщины внутри воинского лагеря не должны носить броское, они не должны вызывать ревности и соперничества среди воинов».

Портреты имамов в школьном музеи, Гимры, Дагестан. CC International Crisis Group / Flickr. Некоторые права защищены.Но, как известно из работ Мишеля Фуко, дисциплинарным является любое современное общество. И в тоталитарных государствах, и в демократических – «власть-знание» проникает все глубже в общество через непрерывный сбор информации об индивидах. Обеспечивается эта фундаментальная власть не столько государственными структурами принуждения, сколько за счет социальных институтов (семья, школа, церковь, университет), формирующих мировоззрение и одобряемые обществом стандарты поведения. Аппелируя к заботе о безопасности, биовласть опирается, скорее, не на закон, а на понятие «нормы». И в первую очередь нормализации подвергаются тела субъектов.

На территории Дагестана уживаются два дисциплинарных общества – каждое со своими социальными институтами. Одно ориентировано на мусульманские нормы и имеет идеологическую основу, второе, более технологичное, выступает проводником стандартов государства и глобального рынка; в первом случае дисциплинарные практики всячески подчеркиваются, в другом – тщательно маскируются. 

Надо понимать, что права человека и универсальные ценности как таковые в восприятии многих мусульман – один из инструментов чуждой для них власти

Консолидация «правильных» и «неправильных» мусульман, как и объединение «либералов» и государственников, во время дискуссии о женском обрезании указывает на то, что ощущение принадлежности к тому или иному дисциплинарному обществу имеет настолько важное значение, что иные политические разногласия отходят на второй план. Возможно, интуитивно участники дискуссии понимали, что женское тело стало полем борьбы за власть в республике.

Именно поэтому попытка сбора информации с позиций «власти-знания» – когда гуманитарий, агент этой власти, изначально предполагает, что знает о субъекте больше, чем сам субъект – будет восприниматься враждебно мусульманским обществом. Это вовсе не значит, что правозащитная или журналистская деятельность потеряла здесь всякий смысл. Но надо понимать, что права человека и универсальные ценности как таковые в восприятии многих мусульман – один из инструментов чуждой для них власти.

В этом есть своя правда. Современный философ Джорджо Агамбен в книге «Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь» обращает внимание на то, что «так называемые священные и неотъемлемые права человека лишаются всякой защиты и перестают быть реальными в тот самый момент, когда оказывается невозможным изобразить их как права граждан какого-либо государства». 

Для Дагестана в частности и Северного Кавказа в целом это злободневный вопрос. И до тех пор, пока не обеспечены гражданские права мусульман, пока действия власти в логике чрезвычайного положения в некоторых республиках СКФО воспринимаются как норма, дискурс о правах человека будет прочно ассоциироваться в их сознании с репрессивным методами российского государства на Кавказе и западных стран на Ближнем Востоке.

Субъекты дисциплинарного общества в большинстве своем подчиняются власти неосознанно. Одно лишь понимание техник биовласти от нее не освобождает. И раз уж мы, будучи управляемыми «властью-знанием», считаем себя способными принимать важные решения, то должны признавать эту способность и за членами иного дисциплинарного общества. 

Другими словами, жительницы горных сел могут совершать обрезания своим дочерям не только из-за слепого следования традициям или давления социума. Наверняка в этом есть и момент осознанного выбора – к какому миру будет принадлежать ребенок.

Стоит почаще задумываться – что с нашим обществом не так, если матери готовы навсегда лишать своих дочерей сексуального удовольствия, лишь бы не впустить их в «дивный новый мир»? Выбирать им приходится не между абстрактным правовым государством и утопией халифата, а между конкретными, уже существующими в республике и стране системами. 

Очередное убийство силовиками ни в чем не повинных молодых людей, произошедшее в конце августа в одном из высокогорных районов Дагестана, не оставляет сомнений, что в ближайшем будущем горянки будут делать выбор в пользу «пережитков прошлого».