Владимир Васильев на встрече с Владимиром Путиным в Кремле, 3 октября 2017 года. Фото: CC BY 4.0/Kremlin.ru. Некоторые права защищены. Приветствовать ли антикоррупционную борьбу, развернутую Москвой в регионах – вопрос столь же неоднозначный, как и вопрос "стоит ли участвовать в выборах?" У оппозиционно настроенных сторонников и противников голосования множество логичных аргументов, но заранее известный результат процедуры лишает смысла саму дискуссию.

Похожая ситуация и с антикоррупционной повесткой. С одной стороны, все очевидно: коррупция – зло, которое нужно искоренять любыми законными способами. С другой – за благими намерениями государства скрывается губительная перспектива сверхцентрализации власти. Как и в ситуации с выборами, общество оказывается перед проблемой легитимизации методов правления Кремля.

Атака на кланы

Неожиданный визит Владимира Путина в Дагестан 13 марта подтвердил предположения экспертов, что назначение Владимира Васильева временно исполняющим обязанности главы республики в октябре прошлого года связано в том числе с предстоящими президентскими выборами.

– На последних выборах – в Народное собрание республики в сентябре 2016 – пришлось не допускать до участия в связи с неуправляемым ростом популярности "Народ против коррупции", партию, связанную с Духовным управлением мусульман Дагестана и объединившую многих оппозиционеров. А по итогам власть получила множество обвинений в массовой фальсификации – реальные результаты были бы катастрофой и для [экс-главы Дагестана Рамазана] Абдулатипова, и для "Единой России", – напомнил, в частности, известный социолог Денис Соколов, комментируя по горячим следам назначение Васильева.

По сложившейся уже в Дагестане традиции Васильев начал свою деятельность с громкой антикоррупционной кампании. В январе-феврале были арестованы мэр Махачкалы Муса Мусаев, главный архитектор города Магомедрасул Гитинов, и.о. премьера республики Абдусамад Гамидов, его заместители – Шамиль Исаев, Раюдин Юсуфов и экс-министр образования Шахабас Шахов. Высокопоставленные чиновники обвиняются в махинациях с землей и хищении бюджетных средств, выделенных на социальные программы.

Рамазан Абдулатипов. Фото CC BY 3.0: Википедия. Некоторые права защищены.Таким же ярким был дебют предшественника Васильева – Рамазана Абдулатипова. В конце января 2013 года Путин подписал указ о его назначении врио главы. И уже через полгода, 1 июня, на площади Махачкалы приземлился военный вертолет, ставший впоследствии олицетворением решительной борьбы федерального центра с региональными элитами. В тот день вертолет забрал в Москву харизматичного мэра столицы Дагестана Саида Амирова, прозванного в народе Бессмертным (за 22 года во власти он пережил 15 покушений). Суд приговорил его к пожизненному сроку за терроризм.

В ночь на 27 июля 2015 года силовики арестовали главу Кизлярского района Андрея Виноградова и оцепили дачу бывшего руководителя этого района – главы Пенсионного фонда Дагестана Сагида Муртазалиева. Последнему удалось скрыться и бежать в ОАЭ. Муртазалиев, близкий друг Рамзана Кадырова и олимпийский чемпион по вольной борьбе заочно арестован за финансирование терроризма.

При Абдулатипове началось и уголовное преследование мэра Дербента Имама Яралиева. В этот же период вынужден был покинуть пост мэра Хасавюрта и согласиться на должность министра транспорта, энергетики и связи в республиканском правительстве Сайгидпаша Умаханов, возглавлявший город с 1997 по 2015 год. Кроме того, в декабре 2013-го в автокатастрофе погиб вице-премьер Дагестана Гаджи Махачев, чей путь в большую политику начался в начале девяностых с основания аварского народного движения имени имама Шамиля. Всего, по заявлению Абдулатипова, за время работы на посту он "поменял 26 глав районов, два раза поменял правительство". Но в итоге и он, как считают в Дагестане, был втянут в борьбу кланов.

Элита в законе

Известный кавказовед Сергей Маркедонов обращает внимание, что так называемые кланы "не были созданы из-за какой-то особой северокавказской архаичности или отсталости". По его словам, в Дагестане они вышли на первый план, "когда сложнейшие социально-политические процессы развивались без должного контроля со стороны государства, а светский суд и правоохранительные структуры не гарантировали защиты и безопасности".

– Под разговоры о том, что "террористов надо мочить в сортире", высокие чиновники в Кремле мало рефлексировали на темы, откуда идут деньги на вооружение и провиант для тех же дагестанских ополченцев. Не лучше дело обстояло и с результатами голосования за правящую партию на выборах как республиканского, так и общероссийского уровня. Мало кого интересовало, например, резкое падение результатов дагестанского отделения КПРФ, имевшего некогда в республике значительную популярность, – отмечает Маркедонов.

Рамазан Абдулатипов по этому поводу скажет: "Здесь, в Ботлихе началось политическое становление Владимира Владимировича Путина".

"Мочить в сортире" стала первой крылатой фразой Путина-политика. Произнес он ее в сентябре 1999 года, комментируя бомбардировку Грозного российской авиацией. За месяц до этого боевики Шамиля Басаева и Хаттаба вторглись на территорию Дагестана. 8 августа 1999 в республике побывал глава правительства РФ Сергей Степашин, а на следующий день он подал в отставку со словами: "Очень тяжелая обстановка, пожалуй, мы можем действительно потерять Дагестан". И.о. премьера был назначен Владимир Путин. В дагестанский Ботлих он приехал 27 августа, сразу после отступления боевиков. Спустя 15 лет Рамазан Абдулатипов по этому поводу скажет: "Здесь, в Ботлихе началось политическое становление Владимира Владимировича Путина".

Саид Амиров. Источник: Википедия.В боях с бандформированиями окончательно сформировалась и новая дагестанская "элита". Упомянутые выше Гаджи Махачев, Саид Амиров, Сайгидпаша Умаханов в непростые для региона дни возглавили отряды народного ополчения. Они уже были амбициозными политическими игроками, заработавшими свой престиж в порой кровавой борьбе с многочисленными конкурентами. Но с момента, которое Путин охарактеризовал как "начало возвращения государственности, авторитета страны", изменились способы реализации репутационного капитала "пехотинцев Путина". На Кавказе они стали ассоциироваться с самой государственностью.

"Неограниченная война за власть и деньги трансформировалась в ограниченную негласными правилами игру за должности и бюджеты. Благородный грабеж, отъем недвижимости, браконьерская добыча икры и киднеппинг уступили место управлению инфраструктурными предприятиями, пенсионным фондом, медико-социальной экспертизой, деньгами Россельхозбанка, администрированию распределения земли под застройку", – описывает начало 2000-х в Дагестане Денис Соколов. Иначе говоря, силовое предпринимательство в Дагестане стало легитимным и институционализированным.

Невыносимость сансары

Спайка власти и криминала шла и в других республиках. Когда в сентябре 2004 года калмыцкие оппозиционеры заняли центральную площадь Элисты, требуя отставки президента республики Кирсана Илюмжинова, высокопоставленные представители правоохранительных органов, по словам участников акции, угрожали им расправой от рук бойцов криминальных группировок. Протестующие расходиться отказались. И тогда за дело взялся сводный отряд ОМОНа, спецназа и внутренних войск МВД. В современной истории России произошел первый силовой разгон мирной акции протеста. Один человек погиб. Остальные – сполна ощутили на себе серьезность намерений главы государства, объявившего после теракта в Беслане курс на укрепление вертикали власти.

Надо сказать, к тому времени в Калмыкии уже около десяти лет главы районов не выбирались, а назначались. Кроме того, в 1994 году с подачи Илюмжинова республика приняла Степное уложение (Основной закон) и официально отказалась от принципов и символов государственности, превратившись из "демократического правового государства" в "равноправный субъект Российской Федерации". Недовольство вертикальной моделью управления и вывело тысячи людей на уличный протест. Но, как оказалось, окно возможностей для диалога с властью уже захлопнулось.

Разгон демонстрации "Калмыкия против Илюмжинова" на пл. Ленина, Элиста. Источник: "Новая газета".Проанонсированное Путиным беспрецедентное "укрепление государственных структур" предполагало расправу с политической оппозицией на всех уровнях. Регионы познали тотальную бесперспективность ницшеанской реальности, описанной Миланом Кундерой: "В мире вечного возвращения на всяком поступке лежит тяжесть невыносимой ответственности". Первые опыты демократических выборов априори могли быть успешными лишь в виде исключения. Но, доверив однажды руководство республикой Кирсану Илюмжинову, калмыцкая общественность была лишена возможности исправить ситуацию. Он вновь и вновь назначался "свыше" – до тех пор, пока не изменилась стратегия Кремля в отношении национальных республик.

В 2010 году Илюмжинова сменил на посту главы Алексей Орлов – калмык, чей карьерный рост происходил в Москве. По такому же принципу происходили назначения в большинстве южных республик. Экс-глава Кабардино-Балкарии Арсен Каноков, его преемник Юрий Коков, глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, бывший глава Карачаево-Черкесии Борис Эбзеев – все они как профессионалы сформировались за пределами малой родины. И, по идее, не могли быть вовлечены в клановую систему. В логике этого тренда в 2013 году главой Дагестана стал и Рамазан Абдулатипов.

Однако за новыми декорациями скрывалась все та же беспощадность цикличной вселенной. Кремлевского назначенца Магомедсалама Магомедова сменяет назначенец Абдулатипов, который заявляет, что "пришел освободить дагестанцев от двадцатилетнего рабства", – и начинает свою деятельность с громких арестов "баронов". Затем на сцену выходит назначенец Васильев с лозунгом: "В Дагестан пришел не я, а остальная Россия" – и теперь уже в наручниках увозят соратников Абдулатипова.

Из ферзей – в пешки

На этом фоне назначение варяга-Васильева на пост главы в столь сложной республике выглядит довольно рискованным шагом со стороны Кремля. Если и за его командой прилетят вертолеты, то в глазах жителей республики ответственность за новый виток коррупции будет лежать уже непосредственно на Москве. Но надо понимать, что слова Васильева про "остальную Россию" – не метафора. В Дагестан пришло государство, где Магомедов после отставки работает заместителем руководителя администрации Путина, а Абдулатипов – спецпредставителем президента по вопросам сотрудничества с прикаспийскими государствами. Где фильмы-расследования о генпрокуроре "Чайка" и премьер-министре "Он вам не Димон" – демонстративно игнорируются властью.

Ожидания перемен – это проблемы ожидающих. Путин решает совершенно иную задачу. Еще более четверти века назад, будучи заместителем губернатора Санкт-Петербурга, он заявлял, что "деятели Октября 17-го года заложили мину замедленного действия под здание унитарного государства, которое называлось Россией". Два года назад президент почти слово в слово повторил эту мысль с небольшим уточнением про негативные последствия "автономизации". Неудивительно, что, комментируя "разгром дагестанских кланов" и "усмирение татарской элиты", эксперты сегодня приходят к выводу, что "национальные республики скоро могут прекратить свое существование".

Калмыцкая оппозиция еще три года назад возмущалась тем, что приезжие из других регионов занимают в республике половину руководящих постов в госорганах

По большому счету, неважно, будет ли референдум об изменении Конституции. Республики давно лишены всяческой самостоятельности, а региональная политическая элита превратилась в настолько малозначимую прослойку, что внешнее управление с точки зрения менеджмента кажется оправданным. Калмыцкая оппозиция еще три года назад возмущалась тем, что приезжие из других регионов занимают в республике половину руководящих постов в госорганах, в том числе во всех силовых структурах. Васильев, как только укрепил свои позиции, тоже привел в Дагестан "варягов" – премьера и прокурора.

Полная лояльность к центральной власти больше не гарантирует истеблишменту национальных республик безопасность. "Зачистки" происходят не только в Дагестане. В начале марта суд заключил под стражу влиятельного бизнесмена, бывшего сенатора от Карачаево-Черкесии Вячеслава Дерева. В июле прошлого года был арестован первый вице-премьер Калмыкии Петр Ланцанов. Но местные администрации любыми способами продолжают обеспечивать рекордные цифры на выборах. Потому что другого пути у региональных "элит" нет. В глазах народов они предатели, в глазах федеральной власти – пешки, которые могут тешить себя иллюзией перспективы превратиться в ферзь, но, как правило, становятся разменными фигурами.

Об утраченном ресурсе в виде народной поддержки открыто сожалеют лишь те, кому уже нечего терять, как Гамидову, повеселившему соцсети заявлением, что его арест – это "унижение всего дагестанского народа". Оставшиеся у власти либо помалкивают, либо осторожно зондируют почву, как это делает Умаханов, пространно объясняя, почему "Дагестану нужны новые аварские лидеры". И хотя у "героев вчерашних дней" нет шансов вернуться в реальную политику с "черного хода", сам факт ностальгии по единству "партии и народа" – пусть и во многом мнимому – заслуживает внимания.

Упразднение политики

Для начала устраним ложную дилемму. Критика укрепления позиций федерального центра в регионах не предполагает апологии вседозволенности "баронов" в республиках. Влияние региональной знати было востребовано Кремлем на начальном этапе строительства вертикали власти. Именно Москва вырастила гигантского спрута, для борьбы с которым потребовались военные вертолеты и прочая спецтехника.

Проблема в том, что за время взаимовыгодного сотрудничества столичной бюрократии и национальных элит из политики был почти исключен народ. Почти – потому что уцепившиеся за принадлежность к этносу и религии нацменьшинства потенциально остаются политическими субъектами. Возможно, единственными в России.

Разглядеть это не дают идолы Бэкона – предрассудки и заблуждения. Согласно общепринятому мнению, управляемость – благо. Отсюда выстраиваются логические цепочки, которые приводят к заключению, что "в Дагестан пришла Россия" – в целом процесс позитивный. Стало быть, политика государства в этом вопросе верна. Но такой вывод сводит политическое к государственному, в то время как эти понятия находятся, скорее, в оппозиции друг к другу.

Французский философ Жак Рансьер и вовсе считает, что принцип государственной практики заключается в вытеснении политики. При этом, по его мнению, "именно политические отношения позволяют помыслить политический субъект".

Власть, выдающая себя за "остальную Россию", способна предложить регионам лишь порядок господства и прокладывает к своей цели кратчайший путь

Так называемая национальная политика современной России, декларирующая формирование "гражданско-политической" нации и нацеленная в конечном счете на трансформацию федерации в унитарное государство, на самом деле упраздняет само политическое пространство. При этом политические отношения с большой долей вероятности могли возникнуть как раз в национальных республиках, где этническая мобилизация до последнего времени выступала "не только политическим инструментом местных элит, но и единственным средством защиты собственности и контрактов" для не имеющего иных ресурсов населения.

Многолетняя борьба жителей кумыкских поселков за свои земли более последовательна и продуктивна, чем манифестации столичного "креативного класса". А дагестанские джамааты (сельские общины), самостоятельно решающие вопросы медицинского обслуживания и качественного образования, наглядно демонстрируют, что забытый властями этнос существует как демос. На равнине, где нет географических препятствий для распространения государственной "заботы", этносы – в том числе и государствообразующий – значительно легче обращаются в плебс.

Локальные выступления против власти в "более продвинутых" регионах не приводят к возникновению политических отношений и появлению политических субъектов. На Кавказе такими субъектами выступают джамааты.

Считается, что это архаика. Но политическое разворачивается с учетом искривлений пространства-времени – в отличие от государственного, существующего по законам Евклида. Власть, выдающая себя за "остальную Россию", способна предложить регионам лишь порядок господства и прокладывает к своей цели кратчайший путь. Управляемость и унификация в таких условиях приведут к уничтожению самой перспективы политики. В мире вечного возвращения у несогласных останется только одна альтернатива: беспорядок мятежа.