Случаи пыток в местах лишения свободы все чаще становятся достоянием общественности. Наряду с требованиями правозащитников ввести уголовную ответственность за их применение, звучат также предложения, как вообще избежать садизма со стороны тюремщиков. Одна из идей заключается в том, что все помещения в пенитенциарных учреждениях необходимо оборудовать видеокамерами. Однако простота такого решения обманчива. Как непосредственный участник эксперимента ФСИН по внедрению видеонаблюдения в зонах, я расскажу вам почему.

Большой брат следит за тобой

Начну с того, что сами тюремщики систему видеонаблюдения рассматривают исключительно как инструмент тотального контроля за жизнью заключенных. И упор они, конечно, делают на внутрикамерном видеонаблюдении.

В продвинутых управлениях ФСИН – таких, как красноярское – уже давным-давно каждая камера в следственном изоляторе (СИЗО) и каждое жилое помещение в исправительных колониях оборудованы дорогостоящими видеокамерами с высоким разрешением и функцией ночного видения. Такое не снилось даже Иеремии Бентаму – изобретателю знаменитого паноптикона – тюрьмы, в которой заключенный не может скрыться от взора надзирателя.

И ладно бы за нами только наблюдали – хотя это само по себе уже неприятно и является необоснованным нарушением права на личную жизнь. Представьте: через объектив камеры подглядывают за тем, как ты переодеваешься, как ты спишь, как ты с утра по звонку вскакиваешь... со стояком… При этом операторами службы видеонаблюдения (СВН) зачастую работают женщины. И, естественно, все это записывается. Но это лишь полбеды.

"Осужденные, поднимаемся со спальных мест!" – стальной или, напротив, бархатный голос оператора СВН, усиленный мощью динамика, разносится по секции. В Норильлаге это повторялось изо дня в день: ну не могут ничем не занятые зэки 16 часов кряду проводить на ногах – периодически клонит в сон, особенно после обеда; и вот заключенные разбредаются по секции и ложатся на шконки подальше от всевидящего ока, но, если оператор СВН сам не дремлет, он тут же начинает орать как ненормальный – как будто в отряде кого-то режут. Естественно, вопли СВН не только будят спящих, но и приводят в ярость всех остальных.

Поводом для возмущения СВН может стать что угодно. Помню, в Норильске одна операторка начинала блажить, даже если куртка на мне просто была не застегнута: "Осужденный, приводим в порядок форму одежды!"

Иной раз доходит до абсурда: "Осужденный, встаем с тумбочки! Это не место для сидения". Да разберусь я, где мне сидеть в моем – пусть и временном – жилище!

Да, еще раз подчеркну: это все происходит не в общественных, а жилых помещениях. В камерах СИЗО, в спальных секциях бараков, в ШИЗО, ПКТ, камерах СУС (штрафном изоляторе; помещении камерного типа; камерах при строгих условиях содержания).

Стоит ли говорить, что от такой жизни зэки становятся нервными, раздражительными и агрессивными? И я уж молчу, какие эпитеты обычно употребляются в адрес операторов СВН.

Но и это еще не все. Система видеонаблюдения – очень удобный инструмент для штамповки "нарушений". Раньше, чтобы составить рапорт о нарушении арестантом внутренних правил, сотруднику надо было застать его врасплох и снять на видеорегистратор. А еще раньше – до эры видеорегистраторов – требовалось как минимум два сотрудника, чтобы зафиксировать нарушение. Теперь же оператору достаточно нажать на кнопку, сделав скриншот "нарушения" – и заключенного можно отправлять в ШИЗО или карцер.

Ведь как удобно: заключенный 24 часа в сутки как на ладони – где-нибудь да проедет на красный свет, зацепит двойную сплошную, а опытный оператор его прихватит. В Норильлаге я в основном так и катался в ШИЗО: то предоставят фото, что я проспал подъем на 15 минут; то, наоборот, что после отбоя не находился на спальном месте; то ходил по камере без "куртки х/б установленного образца". В итоге 3, 5, 7, 10 суток ШИЗО, перевод на строгие условия, водворение в ПКТ…

Камеры установлены, пытки продолжаются

В то же время система видеонаблюдения никогда не спасала от насилия со стороны ФСИНовцев. Потому что какой дурак будет бить заключенного на виду у видеокамеры? (Хотя находятся и такие.) Будут бить в каком-нибудь закутке, в матрасовочной, в оперкабинете – да мало ли где! Даже если нашпиговать камерами все продолы, коридорчики, тупички, все равно останутся места, где их не будет. Например, баня – душевая то бишь. А там бить – милое дело: заключенные уже голые, и кровь легко смыть. Ну и оперкабинеты – вряд ли ФСИН пойдет на установку видеокамер в них. Кстати, и в медкабинетах можно бить – врачебная тайна все сохранит. В общем, камеры пыткам не помеха.

Что самое интересное, наибольшим насилием над заключенными отличаются как раз те регионы, где учреждения ФСИН оборудованы максимальным числом видеокамер.

Например, в печально известных омских лагерях, о которых неоднократно писала "Новая газета", видеонаблюдением были охвачены все камеры ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ, помещения СУС и продолы – и это не мешало практиковать там самые страшные на всей территории Сибири пытки. В том же ЕПКТ при ИК-7 просто-напросто были оборудованы специальные пыточные кабинеты!

Другой пример – действующее и поныне пыточное ЕПКТ-31 в Красноярске. Пытки там практиковали и в 2005 году, когда видеокамер в учреждении еще не было. Однако с появлением видеонаблюдения в 2010-е в ЕПКТ-31 ничего не поменялось. Я разговаривал со многими заключенными, прошедшими через ЕПКТ-31 (туда отправляют на несколько месяцев за "злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания"), все они рассказывают примерно одно и то же: в камерах, где содержатся арестанты, установлено по две видеокамеры, коридоры тоже находятся под видеонаблюдением, а избивают и пытают чаще всего прямо в кабинете начальника ЕПКТ или в помещении для обыска, реже – в душевой, где нет видеокамер.

Примерно то же самое происходит и в красноярском СИЗО-1. Это учреждение издавна славилось пресс-хатами, где под пытками арестанты пишут "явки с повинной" и "отказы от воровских традиций". Однако камеры СИЗО давно уже под видеонаблюдением, и, хотя порой истязания происходят прямо в этих помещениях, теперь для экзекуций чаще используют боксы, предназначенные для содержания обвиняемых, ожидающих вызова к следователю, адвокату или оперативнику, – там видеокамер нет. Вот вызвали человека якобы к оперативнику, завели в бокс метр на два, а за ним завели трех бугаев, которые на контракте с администрацией. Через час-два арестант уже готов написать явку с повинной… А видеокамеры ничего противоправного не видели.

С тем, как работает система видеонаблюдения в случае немотивированных актов агрессии со стороны носителей погонов, я сталкивался лично в 2012 году. Меня и моих сообвиняемых тогда дважды избил конвой в Мосгорсуде. По обращению председателя "Комитета за гражданские права" Андрея Бабушкина ГУВД Москвы проводило проверку. И что же? Именно в те дни, когда конвой нас лупил в подвалах Московского городского суда, система видеонаблюдения в нем не работала "по техническим причинам". И это обычная практика.

В 2018 году о побоях в красноярской ИК-17 заявил Сулим Битаев. Однако, когда началась проверка по факту избиения осужденного, выяснилось, что видеокамеры, которые должны были фиксировать нарушения, в тот день не работали.

Здесь можно вспомнить и то, как система видеонаблюдения работает по эту сторону забора. В 2018 году было сфабриковано уголовное дело против главы грозненского филиала "Мемориала" Оюба Титиева. Его обвиняли в хранении наркотиков; Титиев настаивал, что запрещенные вещества ему подбросили. Момент задержания должен был попасть в обзор камер видеонаблюдения местного РОВД и стоящего напротив отдела республиканского УФСБ. Однако, когда правозащитники и журналисты начали проводить собственное расследование, оказалось, что в тот день в поселке не работала ни одна камера. Вернее, одна работала – на здании отдела УФСБ, – но смотрела в стену.

В общем, идея с тотальным видеоконтролем в тюрьмах и лагерях – это утопия. А точнее, антиутопия. От камер для заключенных больше проблем, чем пользы.

Альтернатива

Здесь вы можете задать законный вопрос: а что ты предлагаешь делать?

Скажу сразу – никаких концепций и программ я не разрабатывал, но, исходя из собственного опыта, замечу следующее. Единственный инструмент, который в нынешних российских реалиях может хоть как-то защитить заключенных от насилия, это Общественные наблюдательные комиссии, какими они были в Москве, Санкт-Петербурге и некоторых других регионах до масштабного разгрома этого института в 2016 году.

То есть сам по себе такой механизм общественного контроля вполне эффективен. Однако в большинстве регионов ОНК бездействуют, потому что состоят из бывших силовиков и прочих друзей ФСИН.

Например, в нынешнем составе красноярской ОНК из 25 человек нет ни одного правозащитника, зато есть три бывших мента, три бывших сотрудника ФСИН, бывший прокурор Красноярска и куча людей, не имеющих к правозащите никакого отношения. Не удивительно, что за год пребывания в красноярской ИК-17 (с сентября 2019 года по сентябрь 2020 года) я ни разу не видел членов ОНК!

Чтобы в российских колониях права заключенных соблюдались, нужно добиваться, чтобы ОНК формировались из правозащитников – то есть по крайней мере из представителей правозащитных НКО, а не из членов организаций типа "Ветераны ФСИН". Помимо этого, ОНК должны быть многочисленны (на мой взгляд, количество членов ОНК в регионе должно как минимум быть равно числу пенитенциарных учреждений) и иметь максимальные полномочия. Сейчас, например, представители ОНК зачастую даже не могут провести фото-, видеофиксацию нарушений прав заключенных, потому что не имеют полномочий проносить соответствующую технику на режимную территорию.

А из идей с видеокамерами, на мой взгляд, полезной может быть только одна: предложение наделять видеорегистраторами заключенных, которые официально заявляют об угрозах со стороны тюремщиков. Но на такое в путинской России, конечно, никогда не пойдут.

Материал подготовлен при участии Яны Теплицкой и Михаила Лебедева.

*Позиция редакции может не совпадать с мнением автора.