Прошло почти два месяца с тех пор, как в ночь на 17 октября вспыхнули протесты в Ливане. Революционная волна растет, охватывая все более широкие слои общества. На удивление себе и остальным протестующие продолжают низовое восстание по всей стране, сокрушая табу, стереотипы и гегемонию Бейрута в политическом, экономическом и культурном смыслах ливанской жизни.

Революция — а такой термин здесь использован из политических соображений — также выявила недостатки самых распространенных представлений о стране. К примеру, когда о Ливане говорят в международных новостях, страну обычно освещают и представляют как часть нарратива о геополитике, идеологической разделенности и вооруженных конфликтах. И, действительно, ведь страной управляют политические силы, спонсируемые либо связанные с тем или иным государством — участником различных международных и региональных конфликтов: Иран, Саудовская Аравия, Катар, Сирия, Турция, США, Россия.

С началом революции международные СМИ испытывают трудности при освещении беспрецедентных массовых протестов. События застигли их, как и большинство людей, врасплох — они не могут понять, что происходит.

Речь не о том, что стране необходимо больше видимости. Так сложилось, что Ливан гораздо лучше своих соседей представлен как в СМИ, так и в научных публикациях — причиной этому может быть сравнительная доступность информации и классовая подоплека. По сравнению с остальной частью региона, Ливан весьма открыт к заграничным журналистам, фотографии событий широко публикуются — и тем не менее их освещение в международной прессе зачастую не может избежать распространенных стереотипов, которые предопределяют восприятие страны в СМИ.

Но почему тогда международным журналистам так сложно понять, что происходит в Ливане? На протяжении десятилетий страну воспринимали и анализировали через призму трех основных объективов или стереотипов.

Первый — геополитический. Страну представляют как пространство конфликта между региональными и международными игроками — любое событие, происходящее внутри, отражает баланс сил в регионе. Местные политические партии действуют как клиенты крупных международных и региональных держав.

Второй — стереотип об идеологической разделенности: политическая система, социальная структура и культурная идентичность Ливана вращаются вокруг ряда конкурирующих группировок с конкурирующими интересами.

И, конечно, роль вооруженного конфликта и войны: Ливан представляется как место внутренних вооруженных конфликтов или региональных войн.

Хоть эти стереотипы и отражают некоторые реалии на местах, они, безусловно, умаляют и ограничивают любые попытки целостного анализа страны — а вместе с тем, и продолжающегося революционного движения.

Методы правящего класса

Что интересно, ливанская политическая элита отреагировала на происходящие события через призму этих же стереотипов. Я использую здесь термин «политическая элита» для обозначения той совокупности взаимосвязанных группировок и политических сил, на которую ссылается революционный лозунг: «их всех — значит всех». Иными словами — правящий политический класс и исходящие от него сети коррупции и власти, в частности, банковская сфера, подконтрольная партиям пресса, бизнес и остальные игроки, независимо от их разногласий по вопросам геополитики или местной повестки.

Когда начались протесты, ливанская политическая элита оказалась неспособна ответить на требования улиц. Раскол между протестующими и риторикой правящих политических партий еще никогда не был настолько глубоким — противоборствующие стороны как будто говорят на разных языках.

Эта неспособность выглянуть за пределы вышеупомянутых стереотипов продемонстрировала крах партий-группировок, чьи методы подавления протестов внезапно оказались чрезвычайно устаревшими: наемники-провокаторы, распространение слухов, социальное давление, игра на идеологических различиях, эмоциональный шантаж, запугивание экономическим крахом, обещания реформ, распространение теорий заговора, обвинения в государственной измене, угрозы.

Политический класс не смог отреагировать в соответствии с важностью и серьезностью протестов и экономического кризиса, который им предшествовал. Этот кризис стал результатом экономической политики и укоренившейся коррупции, которые определяли реалии Ливана десятилетиями после гражданской войны.

В речах всех основных политиков и лидеров, выступивших с начала революции, в частности, президента Мишеля Ауна, премьер-министра Саада Харири или генерального секретаря «Хезболлы» Хасана Насраллы, по сути, утверждалось одно и то же:

«Мы хорошие парни, мы с вами, а вот другие являются проблемой. Мы будем поддерживать реформы. Мы всегда говорили, что с коррупцией нужно бороться. Дайте нам еще один шанс. Никакой альтернативы нам нет»…

На местах, однако, государство в лице армии и сил внутренней безопасности, партийные СМИ и различные политические партии с помощью собственного ополчения и наемных провокаторов приложили все силы, чтобы провести четко организованную кампанию по подавлению протестов — применяя насилие, распространяя слухи и фейк-новости, запугивая и усиливая идеологические разногласия.

Каждая попытка исправить ситуацию и сдержать протесты служила новым стимулом для тех, кто не готов больше терпеть одну и ту же ложь. Доверие к политической элите потеряно — и каждая новая попытка лишь показывает, что этот политический класс не способен к реформам и просто пытается выиграть время, чтобы подавить движение.

Что сделано — то сделано

Реальность на местах такова, что революционное движение отличается от всех предыдущих протестных движений в стране — и оно уже достигло гораздо большего, чем просто отставки правительства.

Во-первых, это революция против кумиров. То, что воспринимается как грубость большинства лозунгов, разрушает святость неприкасаемого политического лидера. Оскорбления и ругательства стали тем решающим фактором, который разрушает табу и отражает истинный гнев, который выступает движущей силой революции.

Протестующие в южном городе Сур скандируют: «Вор, Наби Берри — вор»

Во-вторых, это революция периферии — по-настоящему децентрализованная и движимая в основном из-за пределов Бейрута. Более того, Бейрут оказался, пожалуй, наименее важным городом с точки зрения революционной мобилизации — и это в стране, где почти половина населения проживает в столице и ее окрестностях, где столица монополизирует большую часть деловой, культурной и политической деятельности.

В-третьих, эта революция создает ливанский национальный нарратив, который не является реакцией, и, как отметил один из моих друзей, больше не определяется отношением к палестинским или сирийским соседям. Революция также может помочь укротить глубоко укоренившийся расизм, который зиждется на противопоставлении «настоящих ливанцев» трудовым мигрантам и беженцам. По крайней мере, мы можем на это надеяться. Нечто подобное происходит в Ираке — еще одной стране, чью национальную идентичность разрушает примат идеологических разногласий.

Более того, эта революция примиряет нас в новой формирующейся национальной идентичности, которая не основывается на идеологической разделенности. Она утверждает растущую потребность в объединяющей идентичности среди прежде скептически настроенных слоев общества.

Школьники и студенты выходят на улицы в Сайде

Эта революция представляет собой пример редкой межрегиональной солидарности, которая разрушила большую часть идеологических и региональных разногласий в стране, укрепила национальную сплоченность и классовую осведомленность, а также активизировала деятельность протестующих по всей стране посредством новосозданных профсоюзов, впечатляющего студенческого движения и соседских объединений.

Наконец, эта революция этична: в стране, где, казалось бы, нормой стали ежедневная агрессия и насилие, коррупция и расизм, поразительно наблюдать самоорганизацию в вопросах взаимопомощи, солидарности и ухода: уборка улиц, утилизация отходов, суповые кухни, озвучивание требований от имени групп и забота о самых уязвимых.

Революция истощения

Сейчас нет никаких признаков того, что какая-либо политическая партия желает понять, что происходит на улицах, не говоря уже о том, чтобы принять ответственность в любой форме или идти на какие-либо уступки. Кажется, что революция и политическая элита в настоящее время живут на разных планетах. Это, однако, является частью стратегии — ставка делается на демобилизацию и усталость.

Конечно же, многие деятели — как внутри, так и вне политической элиты — пытаются возглавить революционную волну. Но пока что люди активно сопротивляются попыткам приручить их силу или говорить от их имени.

Важно то, что движение децентрализовано: во-первых, оно распространено по всей стране, и, во-вторых, у него нет центрального руководства. Последний аспект приводит в замешательство политическую элиту, которая не может найти человека, с которым можно торговаться и на которого можно оказывать давление, чтобы внести сумятицу в ряды революции.

Также важно отметить, что многие протестующие сами являются членами партий и, вероятно, останутся ими — но сейчас меняется само представление о членстве в партии. Политическая партия больше не состоит из последователей конкретного лидера — теперь это избиратели, которые озвучивают свои ожидания и требования государству и партии, за которую голосуют.

Реальность в Ливане такова, что все аспекты государства — от экономики до судебной системы, полиции и банковской системы — контролируются одной и той же переплетенной грибницей взаимных интересов, которую мы называем политической элитой. По сути, это сеть полевых командиров, бизнесменов, религиозных деятелей, банкиров, землевладельцев и им подобных. Противостоять этой грибнице с ее финансовым, военным и социальным капиталом нелегко. И тем более противостояние не будет честным, если оно будет происходить на ее территории.

Сейчас, похоже, импульс сохраняется — и крайне важно, чтобы он сохранялся в противостоянии силам, которые стремятся положить конец протестам и защитить то, что осталось от идеологически разделенного статус-кво.

Создание альтернатив

Одним из способов ослабить правящую сеть и выдержать длительный революционный процесс может стать создание альтернативных структур выживания вместо противоборства с централизованной властью на ее территории.

Создание альтернативных экономических схем может ослабить контроль капиталистического класса над средствами к существованию людей и экономической жизнью страны, а также облегчить реагирование на затяжной экономический кризис, который и спровоцировал эту революцию — и который, очевидно, не собираются решать те, кто его допустил и извлек из него выгоду.

Некоторыми из этих методов пользовались в Греции, Мексике и других странах, и они могут вдохновить нас на внедрение подобных практик на местах: неформальный экономический обмен, при котором местные производители в промышленном или сельскохозяйственном секторах из различных регионов продают продукцию людям в городах напрямую; новые неформальные рынки, созданные, чтобы обойти крупных дистрибьюторов; неформальные фонды и системы финансовой поддержки, которые могут защитить наиболее уязвимых и пострадавших от длительного революционного процесса за счет пожертвований диаспоры и более финансово успешных людей в самом обществе; центры по уходу, предоставляющие медицинские услуги; центры альтернативного образования для студентов и многое другое.

Обходя центр власти во всех возможных секторах экономики, созданные обществом неформальные альтернативы будут обеспечивать стойкость революции, одновременно ослабляя политическую элиту и предлагая действенную альтернативу несостоятельной экономической и политической модели, которая привела Ливан к нынешнему экономическому кризису.

Революция для всех

Кроме того, революция создает пространство защиты прав всех людей, а не только ливанцев. Установление общих интересов всех рабочих страны будет иметь решающее значение для борьбы с укоренившимся расизмом в ливанском обществе. Сейчас самое время для продвижения антирасистских, феминистских и квир-дискурсов и практик солидарности, для создания связей между широкой общественностью и всеми группами, угнетенными в рамках нынешней социальной и политической системы: между людьми, занятыми домашним трудом, беженцами, ЛГБТИК-сообществом и другими.

Более того, мы можем наблюдать быстро растущую сеть местных инициатив и вместе с ней — межрегиональную координационную сеть, которая использует альтернативные каналы коммуникации и новые независимые медиа, децентрализируя структуры власти в стране и укрепляя движение, не становясь при этом чем-то единообразным или однородным.

Новые медиа станут решающим аспектом конфронтации, поскольку ливанские СМИ сейчас полностью подконтрольны все той же правящей элите, различаясь только в вопросах политической повестки — они активно защищают коррумпированную правящую власть, продвигая язык ненависти, идеологические разногласия и культ лидеров.

В Чили и Ираке, в Алжире и Судане, во многих других местах возникают движения без четкого лидера, рожденные гневом, разочарованием в несправедливости, безответственности и полном презрении властей по отношению к людям и окружающей среде.

Ирак и Ливан похожи тем, что власти используют идеологическую разделенность против людей ради того, чтобы ими легче управлять. Но люди восстали, потому что на кону было их экономическое выживание — налоги, которые бьют по бедным в то время, как богатые избегают фискальной ответственности. Именно поэтому восстание можно охарактеризовать как классовое.

Эта борьба — за смыслы: в чем смысл гражданства, класса и групповой принадлежности, сопротивления, империализма, религии. Но также это борьба с тьмой, которая окутывает и демотивирует, когда власть затягивает нас в борьбу на истощение, чтобы мы выдохлись и разочаровались. Быстрой победы не будет, революция завершится нескоро — настолько укоренившийся режим, как ливанский, не уступит без борьбы. Но сейчас многие, кажется, более чем готовы принять этот вызов.