Классический опен-эйр – особый жанр. В глазах общества музыка способна освятить любое место, если ее доставить туда правильно, не испортив при транспортировке из естественной среды обитания, концертного зала. Но стены зала – не только акустический футляр, призванный отделить аудиторию от внешнего мира.

Совокупность людей в футляре всякий раз образует иную социальную модель в зависимости от состава музыкантов на сцене. Скажем, вечер квартетов привлечет более-менее рафинированных знатоков, интеллектуалов. Сольная фортепианная программа соберет слушателей узкого профиля, помнящих десятки интерпретаций или по меньшей мере уверенных в этом. Если оперные арии, скорее всего жди публики попроще, посентиментальнее, "все возрасты покорны". И, конечно, симфонический концерт являет отрадный образ общественного единения, агентом которого выступает оркестр, универсальная машина согласия.

Игры на улице

Но все эти зыбкие дефиниции существуют как музыкально-социологические гипотезы только под прикрытием условно-филармонических стен. Когда же классика выходит на открытый воздух, она естественно обращается к неопределенному множеству слушателей, "ко всем". Подчеркну, социологически естественно, то есть как ритуал, как, извините, ивент – поскольку с музыкальной идентичностью у опен-эйра всегда проблемы по очень простой причине: музыка разъединяет, стратифицирует, она не про “обнимитесь”, а скорее про “отвалите, миллионы”.

Вот как выглядит и звучит типичный опен-эйр. Например, на такой концерт приходят все кому не лень и ведут себя как бог на душу положит. Это часть парамузыкальной конвенции: где нет концертных стен, нет и концертного этикета. По мне, совершенно бессмысленная затея – глушить пивасик на траве и громко стрекотать, зажевывая отдаленный оркестр, и без того слышный только с микрофонами.

Из Северной Пальмиры - в южную. Оркестр Валерия Гергиева на концерте в античном амфитеатре (c) Максим Блинов. VisualRIAN. Все права защищены. Но это, опять же, музыкально бессмысленно, а социально – очень даже осмысленно. Свобода, равенство, халява. Искусство активно принадлежит кому ни попадя. Недаром в концерте, посвященном разрушению Берлинской стены – практически на ее свежих развалинах, хоть и в зале Концертхауса, – Леонард Бернстайн заменил в тексте Шиллера навязанную цензором Freude (радость) на изначальную Freiheit (свободу).

Музыка разъединяет, стратифицирует, она не про “обнимитесь”, а скорее про “отвалите, миллионы”

Или мировое турне трех теноров – Пласидо Доминго, Хосе Каррераса и Лучано Паваротти. Смотрите, как они втроем берут верхнее "си" и как радуется публика на стадионе. Красиво? Еще бы. Глупо? А то. И все равно – живое, теплое, спонтанное. Тут тебе и Freude, и Freiheit. Или вот Гершвин-гала на берлинской Вальдбюне. Вслушайтесь в начальное соло кларнета из "Рапсодии в стиле блюз": вот это хрестоматийное глиссандо, роскошно продернутое вверх сквозь октаву, – разве не звучит оно совершенно по-иному среди летней листвы, нежели в концертном зале?

Теперь бросим взгляд на афишу нашего опен-, что называется, -эйра. Оркестром дирижирует доверенное лицо узурпатора. Солирует один из держателей узурпаторских миллиардов. Уже поэтому несколько затруднительно поверить в красивое название "С молитвой о Пальмире. Музыка оживляет древние стены". Но хорошо, допустим, что красота в глазах смотрящего, а равно и наоборот: допустим, что каждый волен ненавидеть свое правительство, что это наши местные российские разборки, кто что узурпировал и сколько куда вывел. Может быть, рассмотреть и расслышать концерт поближе?

Вместо рецензии

Предполагаю, что ни один концерт – хоть под крышей, хоть без нее – не открывался пятнадцатиминутной пьесой для скрипки соло при молча сидящем оркестре. Уже одно это, вероятно, должно внушить нам: здесь не обыкновенный концерт. Ведь совсем недавно умолкли пушки (вставить славную номенклатуру русского оружия), и нельзя музам прямо сразу грянуть хором, а тем более оркестром. Сначала нужен одинокий голос человека.

Как сообщил Валерий Гергиев, Чакона Баха для скрипки соло из Партиты ре минор символизирует величие человеческого духа. Она много чего символизирует, почему бы и нет. И она была в самом деле уместна как память о Халеде Асааде, хранителе Пальмиры, которому орки из ИГИЛа отрубили голову. И скрипач Павел Милюков в самом деле отлично эту чакону задвинул: тяжело, надрывно, большим общественно-политическим звуком. В общем, по ситуации сыграл, не придраться.

Но вслед за ней произошло нечто совершенно нелепое. Сергей Ролдугин очень плохо, очень фальшиво выхилял развеселую Кадриль из оперы Щедрина "Не только любовь". Зачем она здесь, в истерзанном месте, оскверненном массовыми убийствами, ничего не знающем не только об учебнике советской музлитературы, но и вообще о европейской музыке? Какое послание она несет? Что теперь в Пальмире не только ад, но также (как гласит ремарка Щедрина) "веселая разведенка Катерина пляшет со всеми подряд"?

Жители Пальмиры спасаются бегством от боевиков ИГИЛ(c)Hassan Ammar / AP/Press Association Images. Все права защищеныА что символизировала Первая симфония Прокофьева, эта задорная молодежная игра в классики? Ведь своей нелепостью в таком месте и по такому поводу она напоминала национальный флаг, который отважная экспедиция устанавливает в каком-нибудь труднодоступном месте.

Впрочем, может быть, она и была флагом. Чем проще жест, тем лучше доходит до целевой аудитории. Мол, после освобождения Пальмиры от нечеловеческих варваров вначале пусть пропоет общечеловеческая музыка общечеловеческого Баха в знак общечеловеческой скорби – а вот потом раздастся наша русская музыка. Мы победили варваров, прогнали их из этого святого места и заполировали Первой симфонией нашего Прокофьева.

Мы победили варваров, прогнали их из этого святого места и заполировали Первой симфонией нашего Прокофьева

Но даже эта нехитрая комбинация вряд ли имелась в виду. Первую симфонию Прокофьева сыграли, во-первых, потому, что большой состав оркестра привезти не удалось, во-вторых, потому что надо было выбрать несложную и хорошо затверженную вещь, которая не развалилась бы во враждебных погодных условиях. В общем, она и не развалилась; однако это чуть ли не единственное, что можно сказать о гергиевском исполнении. Впрочем, будем справедливы, играть на жаре очень и очень сложно: инструменты нагреваются, влажностный режим едет, строй держится плохо, пальцы скользят, струны детонируют и так далее. Вот Кадрили Щедрина совсем не повезло, а Прокофьев – ну, как-то прозвучал, да и бог с ним, ведь и внутри самой Мариинки порой играют не лучше.

Подворованный воздух

Сдается мне, что идея концерта в таком месте могла придти только в голову Валерия Абисаловича Гергиева. Какие бы то ни было посты, регалии, контракты – вообще карьерное – ему уже без надобности. А вот выглядеть голубем мира или хотя бы послом добра и красоты было бы желательно. Конечно, в глазах западного музыкального мира, который часто устраивает беззаветному служителю муз мелкие неприятности.

Но и здесь конфиденту российского президента не позволили обойтись без некоторого эстетического отката. Соло Ролдугина (а с ним и Кадриль Щедрина – ибо что готов был сыграть солист, то и пришлось играть) нельзя объяснить ничем, кроме ободряющего жеста офшорного деспота своему кассиру. Тебя готово заклевать профессиональное сообщество за твою службу-дружбу? Тогда сыграешь с Гергиевым в историческом концерте. Вот и Валерий Абисалович как бы заверяет: ныне же будешь со мною на музыкальном Олимпе, а твои критики – завистливые лузеры.

Вот этот офшорный виолончелист – он, собственно, на виолончели-то как играет? Плохо он играет

Если вы не слишком хорошо разбиратесь в музыке, то начинаете спрашивать: вот этот офшорный виолончелист – он, собственно, на виолончели-то как играет? Может, и неплохо, если сам Гергиев ему аккомпанирует? Плохо он играет, и с Гергиевым они не играли вместе бог знает сколько времени – по причине того, что Гергиев играет только с первоклассными солистами, а Ролдугин довольно давно перестал быть таковым (а ведь был когда-то).

Это я рассказываю со своей музыкальной стороны, что скрывает картинка РТР и почему в итоге даже на конкурсе миротворцев наша команда занимает второе место. Она его занимает также по причине чудовищной работы звукорежиссера. Но зачем вообще писать всякое музыкальное про выступление, которое далеко не дотягивает до полноценного концерта – ни по хронометражу, ни по составлению программы? Затем, чтобы показать: музыка здесь вообще была не нужна.

Повторюсь, опен-эйр есть в некотором смысле contradictio in adjecto, поскольку его изначальное качество – инклюзия – противоположно повадкам классической музыки, которая прячется за стенами от широкой публики (хоть и призывает ее в эти стены хлынуть).

А здесь, разумеется, никакая не инклюзия, а очевидная эксклюзия. Публика свезена на руины античного амфитеатра, под палящее левантийское солнце. Свезена и откалибрована – причем более тщательно, чем сам оркестр: представители российских военных (якобы прогнали ИГИЛ), представители местного духовенства (хороший ислам, годный, в отличие от ИГИЛа), представители местных детей (много страдали и никого не убивали, не то что дети ИГИЛа на том же месте). Ну и российские официальные лица. И телевизионная речь мнимого миротворца. И нестройная песня освобожденных девочек Востока в национальных одеждах, и стройные аплодисменты в нужных местах. Это герметичная инсценировка.

Композиторы реальности

У Станислава Лема есть роман "Мир на Земле". Сюжет там простой: на Луну сгрузили все земное оружие, чтобы избавиться от гонки вооружений, после чего все страны обязались не посещать Луну и не знать, что в чьем секторе происходит. А оно там понемногу развивается и претерпевает некроэволюцию. И становится опасным уже и для Земли.

Вот и мы не знаем, что на самом деле происходит в Сирии. Да, ИГИЛ это абсолютное зло, хуже ИГИЛа нет ничего. Но как на самом деле взаимодействуют воюющие стороны? Не могло ли абсолютное зло притянуть к себе другое зло – российскую военщину, утюжившую сирийские города с результатом не хуже, чем у ИГИЛа, а иногда и с очевидной выгодой для него?

У живого общества нарушение границ происходит в искусстве, тогда как в реальности они соблюдаются

Почему вообще думаешь об этом, глядя на трансляцию концерта? Да потому что РТР со своей постановочной картинкой в очередной раз создает русскую Луну, непрозрачную параллельную реальность. Именно в ней – и только в ней – великий дирижер и выдающийся виолончелист чтят память праведников, от исламистов умученных, а также умиротворяют многострадальное место под солнцем своим разновысоким искусством.  

Помните, с чего начиналось гонзо-телевидение? С визита НТВшного быдла в организацию "Голос". Но там не очень у ребят получилось. А вот на Донбассе уже выходило довольно ловко – едва прилетел снаряд в мирных жителей, а нужная съемочная группа уже тут как тут.

В этом есть какое-то запредельное бесстыдство. Какое-то духовное мародерство. Крымнаш без палочки и панамский кошелек молятся за Халеда Асаада. Признаю медиа-величие русского мира: он способен изгадить любую идею, извратить любой порыв. Чтобы добиться такого результата, всего-то и надо, что не картинку с события давать, а само событие организовать ради картинки.

Возвращаясь к видам времяпрепровождения на свежем воздухе: в контексте нормального опен-эйра музыка – при своей очевидно вспомогательной функции – на самом-то деле ничему не служит. Она идет почти что фоном, стелется приятным акустическим ковром. Ее в общем-то можно не замечать. Своим присутствием она лишь подчеркивает необычность ситуации: не принято употреблять классику так – на стадионе, на траве, на площади, у канала – но мы сегодня ее именно так и употребим. Потому что, как заметил Шиллер, deine Zauber binden wieder, was die Mode streng geteilt, “твои чудеса воссоединяют то, что порядок строго разделяет”.

Так оно и опознается – где живое, а где некроэволюция. У живого общества трансгрессия, нарушение границ происходит в искусстве, тогда как в реальности они соблюдаются. А у путин-органических форм жизни все наоборот.

Но есть и хорошая новость: теперь веселая разведенка Катерина видела не только Северную Пальмиру.