Юрий Дмитриев. Фото предоставлено автором. Все права защищены.Исследователь сталинских репрессий, руководитель карельского отделения общества "Мемориал" Юрий Дмитриев больше года провел в СИЗО. 13 декабря 2016 года он был арестован по обвинению в изготовлении детской порнографии. За время судебного разбирательства было проведено две экспертизы снимков несовершеннолетней дочери Дмитриева — одна признала фотографии порнографией, вторая — нет. Суд еще не окончен. Однако судья решила, что находиться под арестом Дмитриеву не обязательно, и с 27 января он находится под подпиской о невыезде. Домой правозащитник  вернулся накануне своего 62-го дня рождения. С Юрием Дмитриевым побеседовала Анна Яровая.

На следующий день после выхода из СИЗО у вас был день рождения. Как вы его провели?

Нормально. В кругу семьи и друзей. Замечательно. Вот так и напишите.

Все равно этот день рождения должен быть какой-то особенный.

Чего он особенный-то? После полтинника ты понимаешь, что с каждым днем рождения ты все ближе и ближе к следующему поводу.

А каким был этот день год назад?

Торт, кофе, крепкий чай. Тоже в кругу, так сказать, товарищей, сокамерников. Торжества особого не было, конечно. Песен под гитару не было. Ну, вот, чай, кофе, немножечко улучшенный паек мы себе организовали вместо казенного обеда.

А как вас там поздравляли? Все же незнакомые люди...

Знакомые. По нескольку месяцев рядышком живем. Человек существо стадное. С утра сказали: "С днем варенья". Пожелали, как всегда, освобождения, чтобы кошмар этот закончился.

Вы знали, что в этот день год назад в вашу поддержку были одиночные пикеты?

Да, да. Катерина (дочь Юрия Дмитриева - ред.) мне рассказывала. Очень благодарен.

В этом году друзья и близкие, с которым вы встречали день рождения, подарили новый компьютер -  вместо того, что изъяли во время следствия. Уже освоили?

Пытаюсь. Боюсь, как бы чего не сломать. Читаю то, что было написано за год [по своему делу]. Откуда ветер дует, какие точки зрения были. Чуть-чуть освоюсь с этой техникой, и сяду продолжать работу над книгой. Сейчас найду все материалы, где-то они у меня тут хранятся.

Книга, над которой вы работали до ареста?

Да-да, книга про спецпереселенцев в Карелии. Там примерно 126 тысяч имен, о которых забыло государство. Их раскулачили, привезли сюда. Здесь половина погибла, но остались их потомки, примерно четверть ныне живущего населения Карелии. Я им хочу дать информацию об их бабушках, прабабушках, прадедушках. Откуда они родом, где их корни, где их родовое гнездо. Рассказать, как сюда этих людей привезли, кто их там раскулачивал. Что с ними здесь делали, где их уморили, где они лежат похороненные. Вот когда я эту книгу закончу, сбрею жалкие остатки моей бороды. И начну растить новую бороду.

126 тысяч имен, о которых забыло государство. Их раскулачили, привезли сюда. Здесь половина погибла, но остались их потомки, примерно четверть ныне живущего населения Карелии

Вы отращиваете бороду, когда пишете книгу?

Когда у меня есть какой-то важный для меня проект в жизни. Вот, первая борода у меня появилась, когда дочка моя старшая была в животе у мамы. Я решил тогда: пока не родится - не стригусь, не бреюсь. С тех пор так повелось. А книги - это те же дети.

То есть та длинная борода, которая на многих фотографиях — это последствия долгосрочного проекта?

К сожалению да. Я думал, что со спецпереселенцами управлюсь года за три. Там, по моим расчетам, должна была работать большая группа, но к сожалению у правительства не нашлось денег, пришлось делать работу в одиночку. А то, что сделают 3-4 человека за год, одному придется делать 3-4 года. На деле ушло еще больше времени.

Сколько вы времени нам этим проектом работали?

Почти десять лет.

Десять лет?!

Там материала больше, чем в любом другом проекте, 126 тысяч человек.

Сколько вам нужно времени, чтобы закончить?

Я думаю, что месяца за три смогу. Сейчас надо определиться мне: что у меня осталось [из материалов]. Тогда, в 2016 году мне оставался, ну, месяц для того, чтобы закончить эту книгу. А сейчас я уже забыл, на чем остановился, что у меня есть, чего нету. Это надо вспоминать. Месяц я буду только вспоминать. Потом пару месяцев я буду доделывать.

Фото предоставлено автором. Все права защищены.

Давайте о другой стороне вашей работе, не бумажной. Вы не только с документами работаете, но и ведете поиски мест расстрелов и захоронений жертв сталинского террора. Есть какое-то кладбище, которое вы нашли, открыли, для вас самое ценное по каким-то причинам?

Самое тревожное — это те кладбища, которые еще не стали кладбищами. То есть я знаю, где они есть, знаю людей, которые там захоронены, но пока в этом месте никто палец о палец не ударил. Значит, надо будет снова ехать, кого-то туда привлекать, подтаскивать, с кем-то ругаться. Надо заставить власти  там хоть что-то номинальное сделать, чтобы эти кладбища не пропали бесследно. Сейчас о них уже практически никто не помнит, а много ли времени прошло? Я сейчас хочу собрать родственников тех, кто там похоронен, и сказать: "Ребята, там ваши предки лежат, хоть что-то сделайте". Потому что власти сегодня этого делать не будут.

Мне кажется, теперь вам будет проще привлечь к этому внимание и даже собрать команду, которая будет помогать.

Мне раньше помогали и сейчас помогают, но я не имею права кого-то заставлять или нагружать. Потому что я понимаю, что тогда ты подтягиваешь человека к такой теме, за которую он может потом пострадать. Он сам не понимает еще, что эта тема в нашей стране небезопасна. Поэтому я не имею права никого подставлять и заставлять. Да, есть такие люди, которые мне помогают. Они не кричат, и я не кричу об этом.

31 января  в Москве вам будут вручать орден "За мужество", премию имени академика А.Д. Сахарова.

Я даже не знаю, в легком недоумении: за что меня так? За то, что в тюрьме сидел? Так каждый из нас там может оказаться, большого мужества не надо. С одной стороны это приятно, что коллеги, которые занимаются такой же работой примерно, установлением или сохранением памяти, меня каким-то образом отметили. Но поверь мне, Толя Разумов [историк, руководитель центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке ] сделал в несколько раз больше, чем я. Сахарова я провожал в последний путь, это правда. Ну, будем стараться быть достойным...

- Ордену...

- Нет, не ордену. Памяти Сахарова. Орден — это... Понимаете, мы приходим голыми в этот мир, голыми и уходим, не за ордена и награды работаем. Приятно, когда друзья, такие же исследователи, которых тревожит наша история, отмечают твои труды. Но я считаю, что пока еще не заслуженно.

В какой-то момент в прошлом году началось активное обсуждение вашего судебного процесса, появилась ощутимая поддержка. Все писали: как помочь? Но при этом здесь, в Карелии, нашлись немногие, кто готов был прийти в суд и открыто вас поддерживать. Не обидно вам за родной регион?

Нет. Мои друзья приходили. Но у меня друзья - штучный товар. А вообще Карелия, скажем так, слегка зажата. Но это где-то и моя вина, потому что я последние десять лет, пока занимался этой книгой [о  спецпереселенцах], практически отошел от всех других дел. Я нигде не выступал, мне некогда было публикации готовить. Но когда я эту книгу закончу, примерно четверть населения Карелии узнает о своих корнях, сможет наконец задуматься: почему их сюда прислали, кто решил, что они у себя на родине не нужны? Если они над этим задумаются, то начнут понимать, что их нынешнее молчаливое состояние как раз оттуда идет.

Меня в этом году больше всего удивил один человек своей трансформацией: из скромного созерцателя превратился в борца. Я про вашу дочь Катю, которая вдруг стала продолжателем дела своего отца. Как она, с вашей точки зрения, изменилась? Я помню ее первое интервью в декабре 2016-го: я в это дело не вникаю, отец занимается, это важно, а для меня это не так интересно. Сейчас она с головой в этом, говорит о том, что больше стала понимать суть происходящего.  

В одном из рассказов Льва Кассиля, посвященном Гражданской войне в Испании, был старый испанский рыбак. Он говорил: "Я не занимаюсь политикой, я ловлю свою рыбу, мне надо поймать ее, продать, чтобы накормить свою семью. Но политика приходит в наш дом, когда над твоей головой летят бомбовозы". Так и тут: пока петух жареный не клюнул, она не задумывалась. Да, они знали чем я занимаюсь. Вот я сижу за компьютером, говорят:

- Ну чего ты сидишь? Иди туда сходи, иди сюда сходи

- Некогда мне.

- Съезди куда-нибудь

- Мне некогда

- Ну, кому это надо?.

Теперь они начинают понимать, что папа все-таки занимается делом, которое кому-то надо. Большое видится на расстоянии.

Вы гордитесь дочкой своей?

Я худых детей не делаю. Когда следователь сказал: "Вот, разве твои дети сейчас от тебя не отвернутся?" Я говорю: "Воспитывай детей правильно, и никто от тебя не отвернется, в моей семье Павликов Морозовых не будет".

Вы рассказывали сокамерникам о том, что занимаетесь исследованиями репрессий тридцатых годов? Они вообще были в курсе этой темы?

Некоторые, да, некоторые нет. Некоторые узнали об этом впервые. Я рассказывал про эти стены, в которых мы находились, про эти коридоры, про эти двери, про эти глазки, про эти решетки на окнах. Кто сидел здесь. И надзирателям рассказывал. Я говорю: "Знаете, как в 37-м году было? 27 человек, во главе с начальником тюрьмы, собрали в кучу, вывезли в Красный Бор и расстреляли".

- А за что?

- Знали много лишнего, не положено было!

- А я вроде ничего не знаю.

- Поверь мне: они вроде тоже ничего не знали, но быстренько оформили контрреволюционную организацию и расстреляли.

- Так они же не виноваты были!

- Правильно. А те, кто здесь сидел, виноваты были?