Как ни пытаются власти сохранить иллюзию нормальности, война и санкции все больше сказываются на привычном образе жизни россиян. Приспосабливаясь к кризису, многие из них прибегают к испытанным средствам из арсенала неформальной экономики: перепродают подержанные вещи из рук в руки, промышляют мелким ремонтом, заново обживают дачные участки.

Одновременно все больше людей испытывает стресс из-за войны и ищет помощи у психологов и психотерапевтов. Неофициальная занятость растет и в этой слабо регулируемой сфере деятельности.

Искусство выживать в трудные времена с помощью подобных практик может, с одной стороны, смягчить социально-экономические последствия санкций, а с другой – усугубить технологическую отсталость. А неформализация трудовых отношений, скорее всего, создаст еще больше возможностей для трудовой эксплуатации.

Барахолка вместо рынка

До войны львиная доля (75% по данным ВШЭ) непродовольственных товаров повседневного спроса, продававшихся на российском рынке, приходилась на импорт: от компьютеров и бытовой техники до ножей, текстиля и игрушек. С уходом сотен иностранных компаний многие привычные вещи стали недоступны, а цены на них взлетели.

На этом фоне (а также из-за сжатия реальных доходов) выросла популярность онлайн-барахолок, специализирующихся на продаже подержанных изделий из рук в руки. Весной крупнейший подобный сервис, Avito, поставил несколько рекордов: 100 млн активных объявлений (на 14 млн больше, чем в декабре), 30-процентный рост суточной аудитории и 20-процентный – месячного числа пользователей (сейчас их число составляет 56 млн человек).

Самых впечатляющих результатов Avito добился в первые недели войны, когда россияне панически бросились тратить деньги, скупая или продавая потенциальный дефицит.

Хотя ажиотаж вскоре улегся, бум на рынке классифайдов (виртуальных досок объявлений – прим.ред.) продолжается. За полгода трафик крупнейших из них вырос на 33%, подсчитали в "МегаФон". В то время как недавно сектор называли отстающим.

В отличие от западных потребителей, многие из которых считают вторичное использование вещей атрибутом экологичного образа жизни, в России секонд-хенды и барахолки воспринимаются, скорее, как признаки бедности, ассоциируясь с неприглядными реалиями 1980-х и 1990-х. Тем не менее спрос на бэушные товары растет.

Так, на фонеколлапса российского автопрома, продажи иномарок с пробегомвыросли на 93% по сравнению с прошлым годом. Подержанных смартфонов покупают наполовину больше каждый месяц, в то время как торговля новыми девайсами становится нерентабельной. То же относится к холодильникам, велосипедам, икеевской мебели,брендовой одежде и даже пустым коробкам из-под модных аксессуаров.

Возвращение челнока

Дефицит пробуждает к жизни некоторые явления из официально и неофициально порицаемого прошлого. Например, уже в первые дни войны появились спекулянты, втридорога перепродававшие сахар, прокладки, лекарства, электронику и многое другое.

Возродились и челноки – мелкие торговцы (как правило, незарегистрированные), перевозящие небольшие партии товаров из-за границы. На Avito – тысячи объявлений, чьи авторы предлагают доставить продукты, запчасти, одежду и прочий дефицит из Западной Европы или Турции. По подсчетам издания The Moscow Times, подобной рекламы стало больше в десятки раз.

• Читайте openDemocracy в Telegram, чтобы не пропустить новые тексты

Брат петербурженки Наталии Ивановой (фамилия изменена – прим.ред.) живет в США. Это позволило ей с мужем организовать прибыльный бизнес по доставке дефицита из Америки в Россию через Казахстан. Себя Ивановы называют не челноками, а байерами.

"Физически мы сами ничего не возим. Люди присылают нам ссылки на товары, мы все обсчитываем, называем стоимость с нашей комиссией, затем по нашим каналам покупаем вещи в США и отправляем американской почтой в Казахстан, где рабочие (еще одна семья, которую наняли Ивановы – прим. ред.) разбирают посылки и пересылают в Россию", – описывает схему Наталия. По ее словам, клиентов интересует "все, на что наложены санкции": электроника, дорогие вещи и запчасти.

Как ни странно, пока Ивановым удается конкурировать с крупными компаниями-посредниками, предлагающими аналогичные услуги. Из-за санкций и ажиотажного спроса многие из них столкнулись с проблемами.

Например, сервис "СДЭК Forward", специализирующийся на доставке товаров из-за рубежа, отчитался о росте как количества заказов (на треть), так и их стоимости (в полтора раза). Однако иностранные интернет-магазины все чаще отказываются работать с российскими фирмами (по данным СДЭК, стоимость отклоненных покупок выросла более чем в десять раз – с 11 до 130 млн рублей), а логистические цепочки приходится постоянно перестраивать. В итоге клиенты жалуются на сбои и задержки, что дает шансы челнокам и байерам.

"Большие компании не справляются с оборотом. Люди из-за громкого имени к ним обращаются, а потом только отзывы смотрят… У нас надежнее", – убеждена Наталия.

В прошлом с челночеством активно боролись. Но в условиях, когда РФ легализовала параллельный импорт (по сути, контрабанду), чтобы насытить рынок импортной продукцией, отношение властей к челнокам становится более лояльным. В частности, с апреля в Россию можно беспошлинно ввозить 31 кг товара на сумму до тысячи евро (раньше правила позволяли провоз 25 кг на сумму 500 евро).

Какое будущее ждет новых челноков, предсказать сложно. Когда-то челночный промысел стал спасением для многих граждан постсоветских стран, потерявших работу и сбережения в годы неолиберальной "шоковой терапии", а также помог наполнить прилавки импортным (впрочем, часто поддельным) ширпотребом.

Но нынешний кризис пока менее глубок, а рынок не настолько пуст, как в начале 1990-х. Поэтому челноки выглядят, скорее, многозначительным напоминанием о прошлом, чем знамением времени.

Назад к ремеслам

Пока в правительстве обдумывают частичный возврат к плановой экономике, чтобы заместить высокотехнологичный импорт, нишу, оставленную западными корпорациями, осваивают кустари.

Так, после ухода IKEA, до войны контролировавшей пятую часть российского мебельного рынка, спрос на кустарную мебель под индивидуальный заказ вырос на 20-30% (а в городах-миллионниках – на 70-90%). Количество объявлений мастеров-мебельщиков, предлагающих свои услуги на Avito, увеличилось на 28%, а сборщиков мебели – на 49%.

Когда шведская компания свернула свой бизнес в РФ, отечественные фабрики и магазины испытали эйфорию пополам с растерянностью. С одной стороны, перед ними открылись заманчивые возможности, а с другой – дефицит мощностей, комплектующих и квалифицированных кадров мешает их реализовать. Ремесленники оказались более гибкими.

"После закрытия IKEA многие покупатели ищут аналоги. И кто-то начинает делать мебель, аналогичную IKEA и продавать ее на Avito. У частников продукция далеко не всегда дешевле (а часто и дороже), чем у больших компаний. Но большие компании занимаются штамповкой, и им плевать на клиента. А частники, такие как я, борются за клиентуру", – рассказывает мебельщик из Санкт-Петербурга Алексей Вихорев.

Столкнувшись с нехваткой новой техники, россияне пытаются продлить жизнь своим пылесосам, стиральным машинам и микроволновкам, обращаясь к кустарям через онлайн-сервисы или сарафанное радио. Востребованность такого рода услуг, согласно Avito, выросла на 43% по сравнению с прошлым годом.

На фоне упадка официальных дилерских центров процветают гаражные автосервисы, привлекающие автовладельцев не качеством, а дешевизной.

Уход в самозанятость и кустарные промыслы может стать выходом для многих работников российских и иностранных предприятий, сокращающих персонал. Но также он может быть разрушительной для человеческого капитала.

"В условиях кризиса неформальная экономика позволяет многим людям как-то выжить. Это – запасной резервуар рабочей силы, ставшей избыточной в формальном секторе. Но при этом люди сплошь и рядом работают не в соответствии с профессией и уровнем квалификации, что является потерей для общества", – объясняет эксперт Конфедерации труда России (КТР), бывший замминистра труда Павел Кудюкин.

Депрессия как стимул

Пандемия, а теперь и война, расшатали психическое здоровье многих россиян и подстегнули спрос на психотерапию – еще одну типичную отрасль неформальной экономики.

"Психотерапевты – люди с медицинским образованием, работающие в клиниках, а психологи – выпускники гуманитарных вузов. Но большинство клиентов не разбирается в различиях – в лучшем случае, отличают того, кто может выписать таблетки, от того, кто не может. Выбирая специалиста, люди читают, кто что пишет на форумах и в пабликах, или ориентируются на мнение друзей. Частнопрактикующие психологи пиарят свои услуги, где только могут: в Телеграме, на Avito, во ВКонтакте. Некоторые ведут раскрученные каналы на YouTube. Те, кто занимается этим долго или пытается быть законопослушным – оформляют ИП, а остальные – нет. Поэтому психотерапия – сфера дикого капитализма или либертарианства", – рассказывает психолог Владимир Рисков.

В апреле количество объявлений психологов и психотерапевтов, рекламирующих себя на Avito, удвоилось по отношению к прошлому году, а спрос на подобные услуги увеличился на 81%. Выросло и число регистраций специалистов подобного профиля на платформе "Профи", помогающей самозанятым и клиентам находить друг друга (в некоторых крупных городах рост превысил 150%).

По-видимому, это говорит не только о растущей популярности психотерапии (которую все меньше воспринимают как блажь и подозрительное западное веяние), но и о желании сэкономить. Часовой прием у психотерапевта в частной клинике обходится в 2,5-3 тыс. рублей, а на Avito – примерно в 1,5 тыс.

Рисков не верит, что тенденция окажется длительной. По его мнению, психотерапия – "роскошь", от которой в первую очередь отказываются в трудные времена, а в условиях войны российский средний класс (главным образом, предъявляющий спрос на подобные услуги) беднеет или эмигрирует.

С другой стороны, под видом психологов часто работают экстрасенсы, целители и прочие шарлатаны, пик популярности которых пришелся на 1990-е. Неуверенность в настоящем и будущем вполне может оживить интерес к подобным практикам.

Россияне окапываются на дачах

Россия – сверхурбанизированная страна, четыре пятых населения которой живет в городах. При этом почти у половины россиян есть дача – клочок земли в сельской местности, обычно с садом или огородом.

Дачное земледелие традиционно считается способом выживания в трудные времена. В 1980-е оно помогало людям разнообразить стол в условиях дефицита продуктов, а в 1990-е – вынести безработицу и гиперинфляцию.

В последние десятилетия отношение россиян к дачам постепенно менялось – к началу двадцатых их считали, скорее, местом отдыха, чем труда. После 24 февраля тревога за будущее вновь заставила россиян вспомнить о "фазендах" как экономическом подспорье.

Спрос на дома в деревне стал расти еще в пандемию, но тогда люди интересовались, прежде всего, коттеджами, пригодными для круглогодичного проживания. Теперь граждане ажиотажно скупают классические летние домики на шести сотках.

О том, что "возврат к земле" имеет больше общего со страхами дороговизны и безработицы, чем с заботой о здоровье, говорит и то, что минувшей весной продажи сельхозинвентаря выросли вдвое по сравнению с прошлым годом, а сажать главную дачную культуру – картофель – планировало значительно больше респондентов, чем обычно.

Что терять прекариату?

Хотя неформальная экономика чаще ассоциируется с неофициальным микробизнесом, ее важной составляющей является незащищенная или прекарная занятость, временами граничащая с рабством.

"Неформальная занятость включает и реальных самозанятых, и тех, кто фактически является наемными работниками (псевдо-самозанятых – прим. ред.). Если человек работает на юрлицо без трудового договора, он может быть уволен в любой момент без каких-либо гарантий и компенсаций или не получить свою зарплату (что является основной причиной трудовых конфликтов – прим. ред.). Поэтому прекарная и неформальная занятость – это пересекающиеся множества", – считает Кудюкин.

Работодатели прибегают к разнообразным уловкам, чтобы снять с себя ответственность за трудящихся. Иногда работники числятся в штате фирм-посредников, как бы сдающих их в "аренду" фактическому нанимателю, в других случаях – номинально считаются ИП-шниками, а то и вовсе не имеют легального статуса, получая черную – скрытую от налогообложения – зарплату.

Выгоду из подобных схем извлекают, в том числе, крупные компании – например, в промышленности (где без контракта нередко трудятся подсобные рабочие) и в стройиндустрии, широко использующей труд мигрантов и запутанные цепочки субподряда.

"В строительной отрасли сплошь и рядом встречаются элементы кабальной занятости. В мигрантских диаспорах есть люди, посредничающие при устройстве на работу и получающие с этого какой-то процент. Часто они субсидируют человека, пока он не начал зарабатывать (а потом требуют возврата долга – прим. ред.). Порой отбирают паспорт, и человек вынужден работать в тяжелых условиях: без договора, гарантий, ограничений рабочего времени", – отмечает эксперт КТР.

В прошлом году положение прекариата несколько улучшилось. Поскольку ковид ослабил приток мигрантов, а из-за демографической ямы на рынок труда выходит все меньше молодежи, работодатели столкнулись с нехваткой рабочей силы и были вынуждены за нее конкурировать. Однако новый кризис может переломить тенденцию.

Хотя на стройках сохраняется дефицит рабочих рук, компании ищут способы сэкономить на зарплатах – в том числе, за счет "уберизации" и перевода рабочих в статус самозанятых, констатировал участник рынка.

По мере того, как санкции будут калечить российскую экономику, все больше прекариев рискуют оказаться на улице, а те, кто трудился легально – утратить эту привилегию.

"Можно ожидать давления на формально занятых работников – их будут пытаться перевести из статуса людей, работающих по трудовому договору, в статус самозанятых, заключающих гражданско-правовой договор. Новых работников будут нанимать без оформления или не все условия в трудовой договор записывать", – прогнозирует Кудюкин.

Неформальные практики, вроде кустарных ремесел, челночества или "гаражной психотерапии" пока позволяют россиянам поддерживать привычный, "европейский", образ жизни – с мебелью от IKEA и терапевтическими сессиями по Zoom. Но распространение этих практик отражает примитивизацию экономики. В то же время, эрозия традиционных трудовых отношений ведет к профессиональной деградации и дальнейшему сползанию в дикий капитализм.

Подписывайтесь на openDemocracy в Telegram