Берлинские школьники на бывшей главной улице концлагеря Берген-Бельзен (с) Михаил КалужскийРано утром во вторник я поехал в Берген-Бельзен. Я ехал в мемориальный центр на месте бывшего концлагеря с группой берлинских школьников - им предстояла встреча с Йованом Райсом. Йован Райс, еврей из северной Сербии, провел в "венгерском" лагере Берген-Бельзена несколько месяцев с осени 1944 до освобождения британскими войсками в апреле 1945. Ему было 11 лет. Большинство родных Райса погибло в Берген-Бельзене и других концлагерях.

Берген-Бельзен не был лагерем уничтожения, в нем сначала держали французских и бельгийских, позже советских и итальянских военнопленных, потом туда стали переводить евреев из Голландии, Венгрии, Польши и с гражданством нейтральных стран. Но смертность там, особенно к концу войны, была ужасающей - от голода и эпидемии тифа. От тифа погибла в Берген-Бельзене и Анна Франк. Когда британские войска освободили лагерь, они уничтожили его, чтобы остановить распространение эпидемии. Сейчас мемориал - это просеки в лесу, где остались фундаменты бараков и стоят информационные знаки.

Шел дождь, и стоя на раскисшей дорожке, Йован Райс показывал на березы и дубы, выросшие за 70 лет на месте барака, где он провел несколько месяцев: "Мы жили вот здесь. А там была кухня. Когда нас освободили, на улицах лежали трупы".

Школьники задавали Райсу вопросы.

- Вы не думали о самоубийстве?

• - Нет, 11-летний ребенок не думает о самоубийстве. Он страдает не меньше, чем взрослые, но скорее приучается к жизни вокруг как к данности. Я задумался о самоубийстве позже, когда мне было лет 20, но я смог преодолеть эти мысли, потому что обсуждал их с такими же, как я - выжившими в концлагерях.

• - Как вы относитесь к немцам?

• - Я ненавижу тех, кто отправил меня сюда и убил мою семью. Но я испытываю ненависть только к тем, кто совершал военные преступления. Послевоенные поколения не имеют к этому никакого отношения.

• - Как вы живете с этой ненавистью? Вам не хотелось отомстить?

- Когда война закончилась, я думал о мести. Но руководителей лагеря сразу же казнили. Другие сотрудники Берген-Бельзена были осуждены, некоторые были отпущены раньше срока и я подсчитал, что один из них провел в тюрьме 23 минуты за каждого погибшего в лагере ребенка. Но когда я всерьез задумался о мести, то понял, что совершив насилие, я превращусь в одного из них.

Дорога из Берлина в Берген-Бельзен и обратно заняла полдня. Все время в пути я читал новости про Николая Десятниченко

Берлинские подростки разговаривали с Райсом больше трех часов. Когда мы уезжали, в огромном холле музея ждали своих автобусов и другие группы школьников. Обычных немецких школьников, то есть людей всех цветов кожи. Очевидно, что прадеды некоторых из них не жили в Германии во времена нацизма.  

Дорога из Берлина в Берген-Бельзен и обратно заняла полдня. Все время в пути я читал новости про Николая Десятниченко. Я записывал вопросы, на которые заведомо нет ответа - или ответ на них заранее известен. Это банальные в своей наивности вопросы.

В Берген-Бельзене погибло не меньше 19 тысяч советских военнопленных. Почему сюда регулярно не ездят школьники из бывшего Советского Союза?

Ездят ли российские школьники к месту массового расстрела поляков в Катыни?

Встречаются ли потомки депортированных с потомками тех, кто депортировал?

Клеят ли на машины стикеры "Можем повторить" и "На Берлин" в других постсоветских странах, кроме России?

Этот список можно продолжать долго.

Новая норма

19 ноября в бундестаге, прошла очередная, повторяющаяся много лет, церемония, посвященная Народному дню скорби, который отмечается в Германии в память о погибших в войнах и жертвах тоталитарных режимов. В прошедшее воскресенье в парламенте выступали российские школьники и их немецкие сверстники из гимназии в Касселе. Подростки по очереди говорили с о солдатах красной армии и вермахта, погибших во время Второй мировой войны.

Одним из них был ученик гимназии из Нового Уренгоя Николай Десятниченко. Вот его выступление.

"Здравствуйте. Меня зовут Николай Десятниченко. Я учусь в гимназии в городе Новый Уренгой. Мне предложили участвовать в проекте, посвященном солдатам, погибшим во времена Второй мировой войны. Это меня очень заинтересовало, так как я увлекаюсь с детства историей и своей страны, и Германии. Я сразу начал искать соответствующую информацию.

"Сначала посетил городской архив и библиотеку. Затем пытался найти истории немецких солдат в интернете и других источниках. Однако позже, в сотрудничестве с Народным союзом Германии по уходу за военными захоронениями, я узнал и подробно изучил биографию Георга Йохана Рау. Он родился 17 января 1922 года в многодетной семье. На фронт Георг ушел в чине ефрейтора и сражался в качестве солдата ПВО в Сталинградской битве 1942-1943 годов. Георг был одним из 250 тыс. немецких солдат, которые были окружены Советской армией в так называемом "Сталинградском котле". После прекращения боев он попал в лагерь для военнопленных. Только 6 тыс. из этих военнопленных вернулись домой. Георга среди них не было. Долгое время родные немецкого солдата считали его пропавшим без вести. И лишь в прошлом году семья Георга получила информацию от Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями, что солдат умер от тяжелых условий плена 17 марта 1943 года в лагере для военнопленных в Бекетовке. Возможно, он был похоронен среди 2006 солдат близ лагеря. История Георга и работа над проектом тронули меня и подтолкнули для посещения захоронения вблизи города Копейска.

"Это чрезвычайно огорчило меня, поскольку я увидел могилы невинно погибших людей, среди которых многие хотели жить мирно и не желали воевать. Они испытывали невероятные трудности во время войны, о которых мне рассказывал мой прадедушка, участник войны, который был командиром стрелковой роты. Воевал он недолго, так как был тяжело ранен. Отто фон Бисмарк сказал: "Всякий, кто заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну". Я искренне надеюсь, что на всей Земле восторжествует здравый смысл и мир больше никогда не увидит войн. Спасибо за внимание".

Николай Десятниченко выступает в Бундестаге (с) YoutubeДесятниченко не сказал ничего, что бы выходило за рамки общепринятого дискурса пацифизма и примирения.  

И именно поэтому озлобленная реакция тысяч россиян на его выступление не должна удивлять.

Не удивляет то, что обращение в прокуратуру, администрацию президента и ФСБ с требованием "проверить" самого Десятниченко и гимназию, где он учится, написал Сергей Колясников, оштрафованный за распространение нацистской символики. И то, что одним из инициаторов травли, как он сам это назвал, стал журналист "Комсомольской правды" Дмитрий Стешин, известный своими симпатиями к неонацистам из БОРНа.

Не удивляет то, что "украинская" фамилия Десятниченко вызывает ненависть и подозрение.

Не удивляет то, что тысячи людей требуют порки, крови, наказания Десятниченко, его семьи, школы, учителей, организаторов поездки школьников в Берлин. Не удивляет то, что в этой истерике мифические "танки бундесвера у наших границ" и "украинские фашисты" сливаются воедино с вермахтом Третьего Рейха.

И уж конечно, не удивляет то, что все жаждущие крови Николая Десятниченко говорят о Великой Отечественной войне, а не Второй Мировой.

Трудно представить более непопулярную в России идею, чем пацифизм. Разве что атеизм

Потому что это и есть тот самый консервативный поворот, который перестал быть частью пропагандистской повестки, а стал живым творчеством масс.

Потому что трудно представить более непопулярную в России идею, чем пацифизм. Разве что атеизм.

Потому что еще 12 лет назад Кремль назначил главными антифашистами хунвэйбинов из организаций с органически фашистскими названиями "Наши" и "Идущие вместе". В том же 2005 началась первая и чрезвычайно успешная кампания по превращению победы в войне в главный ресурс политической мобилизации. Ее символами стали георгиевская ленточка и манипулятивный лозунг "Победа деда - моя победа": победа оказалась общая и как бы ничья. Каждый мог почувствовать себя частью великого и длящегося вечно триумфа.   Реальный подвиг воевавших сводился к возможности повязать черно-оранжевую (то есть имперских цветов, а не красную советскую) ленточку на автомобильную антенну или сумку.

Наступила эпоха великого упрощения, в которой вопиющий антиисторизм удачно дополнялся манихейским отказом от сложности картины мира.

Фотографии заключенных в музее концлагеря Берген-Бельзен. (с) Михаил Калужский.Совсем скоро телевизор - да уже и интернет - обнаружили фашистов не только в Эстонии, Латвии и Литве, но и в Грузии и Украине. Расстояние между "Победа деда - моя победа" и "Можем повторить" было преодолено мгновенно. Последние десять лет в России проходят под знаком нормализации насилия. И ставшие мемами "Мочить в сортире" и "Размазать печень по асфальту" естественны в устах руководителей страны, не потому что конкретные Путин и Песков - гопники, определяющие повестку. Они репродукторы, а не сценаристы. Это симптом главенствующего общественного настроения, для которого в равной степени естественны и призыв к бизнесу готовиться к войне, и многомесячное содержание в СИЗО театрального менеджера, и репрессии против крымских татар.

А еще в истории с Десятниченко, к сожалению, не удивляет то, что и хулители, и сочувствующие упорно не называют его по имени, а только "гимназист из Нового Уренгоя" или "уренгойский мальчик". Это тоже свойство жажды все упростить - впрочем, не только российской, и не только правой, но и левой. Так Десятниченко отказывают в свободном выборе и субъектности, сводя его индивидуальность к возрасту и географии. И потому "школьник из Нового Уренгоя" интеллектуала ничуть не лучше "хохлятского дитятки" погромщика.

Изображая жертву

Принято считать, что за последние годы официозная версия памяти о Второй Мировой войне стала основой новой российской идентичности. С этим невозможно спорить, но эта концепция стала не только "мифом об основании государства". Она размыла чувство современности у миллионов россиян. Парадокс в том, что видя в войне не травматический опыт, а повод для гордости, многие эмоционально отождествляют себя с жертвами событий 70-летней давности.

Так восприятие сегодняшних проблем, которые испытывает российское общество, политических или экономических, оказывается искажено этим добровольным отказом от собственной индивидуальности.

Спору нет, история не заканчивается в момент подписания мирных договоров и политических деклараций. Каждый имеет право на собственную версию памяти. Но вопрос в том, как интерпретация прошлого работает на будущее.

Помешательство на "реабилитации фашизма" не позволяет видеть одним или активно разжигает в других реальную ксенофобию, милитаризм и чувство превосходства. Можем повторить, и повторяем - вот ответ на вопрос, почему в стране нет массовых протестов против того, что делает российская армия в Сирии, Украине и Грузии. Мы жертвы, мы пострадали от многочисленных врагов. Мы сводим счеты с прошлым, воюя в настоящем. Почти 30 лет назад Игорь Иртеньев в совершенно несерьезном стихотворении "Елка в Кремле" написал:

Смешались нынче времена

За праздничным столом,

Идет Столетняя война,

Татары под Орлом.

Российская версия постмодернистской иронии за несколько десятилетий постмодернистской политики стала психологической реальностью.

Энергия недовольства, для которого у россиян есть миллионы причин, сублимируется в ожесточенной борьбе за непротиворечивую, некритическую, лишенную индивидуальных трактовок, удобную версию прошлого. Николай Десятниченко ездил на могилу немецкого солдата Георга Рау под Копейском, и сам этот факт вызывает возмущение у тысяч россиян. Не так далеко от Копейска, в Озерске, недавно произошел радиоактивный выброс. Но это мало кого беспокоит. И все в том же Копейске сидит в тюрьме один из многих российских политических заключенных, обвиненный в терроризме крымский анархист Александр Кольченко. И, кажется, его заключение вызывает одобрение широких народных масс.

Николай Десятниченко предпринял редкое по нынешним временам гуманистическое усилие  - поняв прошлое как травму, двигаться к примирению. Точно так же ищут примирения и мира выживший в концлагере Йован Райс и приехавшие в Берген-Бельзен берлинские школьники. Но в течение этой недели стараниями тысяч российских блогеров и десятков политиков разрыв между адептами насилия и сторонниками мира только увеличился.