Спустя восемь лет после вступления в силу российского закона "о пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних" стало, кажется, общим местом мнение, что эту "норму" (кавычки намеренны) можно считать законом лишь с очень большим трудом, – очень уж расплывчаты формулировки. Еще на стадии законопроекта политолог Екатерина Шульман говорила о нем: "Новация плоха не потому, что нехорошо обижать геев или средства массовой информации, а потому, что это вообще не закон, а бессмысленный набор оценочных терминов. Низкое качество закона не делает его неприменимым на практике, как полагают некоторые беспечные граждане. Оно делает закон применимым произвольно. Его реализация целиком предоставлена фантазии каждого районного прокурора и участкового полицейского".

Прогноз эксперта звучит пророчеством, если знать, к примеру, драматичную историю прошлогоднего кинофестиваля "Дух огня", на церемонии закрытия которого, по словам организаторов, представители Генпрокуратуры искали "несовершеннолетних балерин", якобы находившихся на сцене во время награждения ЛГБТ-драмы "Аутло".

Неудовлетворительное для законотворцев неразличение "пропаганды" и "просвещения" не вызвало лавины абсурдных судебных решений, но, воздействуя точечно и произвольно, этот закон оказался эффективен в качестве устрашения. О том, насколько силен был шок в сфере культуры, показывает случай со сборником эротической прозы, который в 2014 году предпочли не отдавать в продажу, а сжечь. Пойти на убытки питерские издатели решились из-за рассказа о сексе андроидов, имеющих вид мужчин.

Начиная с 2013 года, в России рискованным стал фактически любой публичный жест, так или иначе связанный с ЛГБТ+. Думается, именно запрет на полноценное присутствие квир-человека в общественном поле сделал невозможным фильм-байопик о композиторе Чайковском – самом знаменитом гее российской истории: проект Кирилла Серебренникова в 2013 году не получил финансовой поддержки государственного Фонда кино и был закрыт. По одной из версий, и громкое "театральное дело" с режиссёром Серебренниковым в качестве главного фигуранта было следствием недовольства неких влиятельных лиц антиклерикальным фильмом "Ученик", в котором подлинным мучеником оказывается гомосексуал.

Оценивая негативные эффекты, спровоцированные в сфере культуры гомофобным законом , можно говорить, главным образом, об упущенной выгоде – это неснятые фильмы, ненаписанные книги, непоставленные спектакли. В стенах ВГИКа, старейшего киновуза Европы, не одобряют студенческие проекты, рассказывающие о "радужном" сообществе. После 2013 года в российских сериалах геев либо нет – как на канале “Россия”, либо они - объект для осмеяния, как это принято на канале ТНТ. Типичен, в этом отношении, сюжетный поворот ситкома "Универ": один из героев, проверяя знакомого на гомосексуальность, натягивает лосины и красит губы, - это, по мысли создателей, должно вскружить настоящему гею голову. Какой образ квир-человека востребован нынешним российским ТВ, показывает успех популярного комика Александра Гудкова, для которого карикатурно-феминный мужчина стал фирменным в творческом портфолио. Редкие исключения ("Чики", "Псих", "Колл-центр"), а особенно медиа-шум вокруг них, лишь подтверждают это искусственно насаждаемое статус-кво.

Насколько уродующе гомофобия влияет на русский литературный ландшафт, можно судить по нескольким скандалам, связанным с самоцензурой. В 2017 году издательство Росмэн грубо выломало гей-линию при переводе одной из книг американской писательницы Виктории Шваб (из фэнтези-цикла “Оттенки магии”). Шваб открыто выступила с протестом в прессе и в соцсетях , а затем передала права на перевод другому издательскому дому в России. В 2019-м году стало известно о значительных сокращениях, сделанных при переводе на русский "Благоволительниц" – одного из главных европейских романов минувшего десятилетия. "Если сложить все воедино, получится около 20 страниц, – рассказывал автор книги Джонатан Литтелл, – Купюры – от нескольких слов до, максимально, полутора страниц. Сексуальные сцены, но даже не секс, а рефлексии... на тему пола, природы мужского и женского".

Мера нелепости закона о "гей-пропаганде" особенно наглядна в российском книжном мире, который за последние годы научился выполнять государственное предписание, на деле его игнорируя. Как это происходит, можно увидеть на примере любого квир-хита из раздела "young adult". Вот, скажем, "Красный, белый и королевский синий" гей-романетка американки Кейси Маккуистон, опубликованная в России в 2020 году. В полном соответствии с законом, она снабжена отметкой "18+", формально ограничивая доступ несовершеннолетних к истории пылкой любви сына американской президентки и британского принца. Но, написанная со всей очевидностью для юношества, книга, предположу, запросто добралась до целевой аудитории, – если не руками умных родителей, так равнодушием какого-нибудь книгопродавца.

На сегодня книжные полки в России не слишком сильно отличаются от иностранных. Только в 2020 году на русском вышло не меньше двух десятков квир-книг. Другое дело, что сочинения, которые можно квалифицировать как "ЛГБТ+", не принято выделять в отдельный раздел, как это бывает на Западе: в книжных магазинах коллективное тело квир-литературы остаётся расчлененным и нужны специальные знания, чтобы отыскать, скажем, "Стальные останки" Ричарда Моргана на полке "Фэнтези", "Тот самый" Юлии Вереск – в разделе "Современная русская проза", "Хватит врать" Филиппа Бессона – среди иностранных романов, а среди биографий – труды Нины Берберовой ("Чайковский") и Шенга Схейена ("Дягилев"). Список может быть длинен, и все это в стране, где действует закон о "гей-пропаганде".

Почему российские издатели готовы рисковать? Ответ, казалось бы, лежит в плоскости сугубо коммерческой. Как в прошлом году сообщил Евгений Капьев, руководитель издательства-гиганта "ЭКСМО", "гей-тема" – один из трендов российского книжного рынка. О том, что ЛГБТ-литература способна приносить прибыль, ранее упоминала Сатеник Анастасян, главный редактор издательства "Popcorn Books", выпускающего один квир-бестселлер за другим.

Издатели в России не любят говорить о книгах как о факте общественно-политическом, неважно, сколь общественно (и политически) значимые эффекты иное сочинение способно произвести. Это правило касается и квир-текстов, выпускаемых якобы исключительно ради выгоды. Слова-словами, но дела переводят действия издателей в иную плоскость, из коммерческой – в общественно-политическую: зарабатывая деньги, книготорговец работает и в качестве просветителя, предлагая читателю разными способами – развлекательным, эмоциональным, чувственным – ролевые модели, сценарии поведения, нужные слова. Из ЛГБТ-беллетристики квир-люди в России узнают, что они не одиноки, а остальные – что такова объективная реальность.

В общем книжном хоре голоса негетеросексуальных людей присутствуют, как правило, в качестве "белого шума", – их, при желании, можно игнорировать. Так, в издательских анонсах новинок, которые по всем признакам заслуживают приставки "квир-", пиарщики обычно прибегают эвфемизмам, вроде "невозможного чувства", или же попросту уходят в глухую оборону, вообще не называя сущностного по имени. "Реальность на грани абсурда и сюрреализма", "роман одной из главных представительниц современной феминистской прозы", – так аттестуют издатели роман Кармен Марии Мачадо "Дом иллюзий", который посвящен проблеме насилия в однополых союзах (приставка "квир-" встречается в книге 72 раза). По той же модели (и, вероятно, вынужденно) действуют и книжные обозреватели: не так давно дорогой нелепых недомолвок отправился Оушен Вуонг, сам внятно обозначающий себя не только как этнического вьетнамца, но и гея – однако в рецензии журнала "Эсквайр" о гомосексуальности американского автора не говорится ни слова.

Уже эти умолчания показывают, что профессионалы российского книжного рынка осознают риски, связанные с ЛГБТ-книгами. Сатеник Анастасян, главный редактор "Popcorn Books", рассказывает, что издание квир-литературы сопряжено с дополнительными тратами: "Нам предстоит опубликовать нескольких книг, для которых придется делать либо черную пленку, либо суперобложку (это такая обложка сверху обложки), так как на них изображены квир-персонажи, которые держатся за руки или почти целующиеся. По закону иначе публиковать эти книги нельзя".

Тема, какой бы прибыльной она ни была, остается токсичной – за "пропаганду" по закону юридическое лицо могут оштрафовать на сумму до одного миллиона рублей. То есть издатели, чтобы отозваться на читательские запросы, готовы оказаться в "серой зоне" российского законодательства, и, публикуя квир-литературу, они вольно или невольно начинают играть роль правозащитников. Напомню словарное определение "правозащитника": "Это люди, занимающиеся общественной деятельностью, заключающейся в защите прав человека мирными средствами, как правило, от произвола государственных структур".

Впрочем, в данном случае правильнее, наверное, говорить о правозащитной деятельности в смысле расширительном – в России сами обстоятельства сложились таким образом, что в одной упряжке оказались и слон, и лось, и трепетная лань. Как верно заметил Карен Шаинян, автор популярного ютуб-шоу Straight Talk with Gay People, "когда ты говоришь на квир-тему, то это так или иначе политическое заявление".

Анализ актуального литературного процесса в терминах правозащитных уместен тем более, если рассматривать не только предложение, но и особенности спроса. Запрет на открытое присутствие квир-книг в публичном пространстве, вызвал нечто вроде виртуальной партизанской войны, – в последние годы об ЛГБТ-книгах все больше пишут телеграм-каналы (туда не дотягивается российская цензура), им уделяют внимание пользователи сетей ТикТок и ВКонтакте. Неважно, как именно сами блогеры обозначают свои посты – фактически это низовая гражданская активность: общественный запрос, не найдя отклика традиционным способом, находит удовлетворение в альтернативных стратегиях.

Эти процессы набирают обороты. Шок, который пережила Россия после 2013 года, очевидно уходит в прошлое. Реакцией на гомофобный закон оказывается все более отчетливая манифестация квир-сообщества, как социально-значимой группы. Как быстро меняется к лучшему книжный мир в России, можно понять по публикациям известного обозревателя Галины Юзефович. Если в мае 2019 года влиятельный критик говорила, что "нет специальной ЛГБТ-литературы", то в ноябре того же года в отзыве на роман "Песнь Ахилла" писала, что "с удивительной деликатностью и вместе с тем предельной достоверностью Мадлен Миллер воссоздает все нюансы именно гомосексуального чувства, текучего и комплексного, вмещающего в себя и веселое товарищество, и физическое притяжение, и соперничество, и принятие, и слияние". Весной 2021 года уважаемый эксперт и блестящий знаток книжной конъюнктуры сообщила, что "несмотря на все довольно идиотические усилия наших законодательных органов, понятно, что это – плевок против ветра. В обществе происходит вполне выраженная нормализация квир-тематики. Постепенно стали появляться читатели, которые осознали, что квир-литература – это не про условных марсиан, а про тех, кто живет рядом. Про наших друзей, знакомых, про нас самих".

Сейчас уже бесспорно, что контролировать и уж тем более запрещать "queerness" – дело заведомо проигрышное. Все более естественное существование квир-человека в литературном потоке со все большей очевидностью показывает несуразность российского закона о "гей-пропаганде". Новые ЛГБТ-книги, новые дискуссии вокруг них, новые успешные продажи "радужной" литературы стремительно модифицируют российский книжный мир, все быстрей и уверенней нивелируя его разницу с западными литературами. Симптоматично появление ярких российских квир-авторов: в прошлом году бестселлером стал роман Микиты Франко "Дни нашей жизни" о гей-семье; в начале этого года вышел "Мой белый" Ксении Буржской, где главная героиня взрослеет с двумя мамами; звание одного из главных романов этого года критики сулят "Ране" Оксаны Васякиной – с главной героиней-лесбиянкой.

Сообщество ЛГБТ+ все очевидней воспринимается как нечто близкое, лишенное экзотизма. И это касается не только литературы, но и любого другого художественного жеста. Учитывая мировые тренды, такая тенденция будет, скорей всего, нарастающей, и в распоряжении властей в России остается только две опции: наращивать репрессии в отношении нарушителей закона о "гей-пропаганде" или же ликвидировать "норму", которая пытается отменить один из цветов объективно существующего спектра общественной жизни.