Инсценировка концлагеря в Чите. Источник: YouTube.Весной этого года в Чите в ходе празднования дня Победы устроили инсценировку нацистского лагеря смерти. Этот эпизод, который на день попал в поле зрения завсегдатаев российских соцсетей, может быть, был не просто случайным событием, а чем-то вроде предвестника, или "симптома".

На одной из центральных площадей артисты театра национальных культур "Забайкальские узоры" изображали садистов-надзирателей. Другие – заключенных. Первые были в синей форме и выкрикивали "Arbeiten!" (да, как в кино!). Вторые, в полосатой форме и с удрученными лицами выполняли какие-то действия по приказу первых.

Директор театра Мария Гуськова в интервью телеканалу сообщила, что актеры отдавали себе отчет, что постановка шокирует зрителей. По ее словам, "об этом надо знать, это надо понимать, чтобы это больше никогда не повторилось".

Конечно, постановка воспроизводила не настоящий лагерь уничтожения, а его кинематографический образ. Зрители не видели ни "настоящего" насилия со стороны тех, кто изображал лагерный персонал, ни страха в глазах "заключенных". Не видели насилия одних заключенных по отношению к другим заключенным. О нем узник Аушвица , великий итальянский писатель Примо Леви писал позже как о самой отвратительной и сбивающей с толку части лагерного опыта. Так же как в "военных фильмах" обычно не показывают ни грязь, ни вшей, так и в Чите зрители увидели нечто неправдоподобное. Это была инсценировка каких-то прошлых экранизаций.

Это была инсценировка каких-то прошлых экранизаций

За последнюю пару лет в России вышли в прокат сразу три фильма, чьей темой стало уничтожение нацистами европейских евреев. Это "Свидетели" Константина Фама, "Рай" Андрея Кончаловского, и наконец, "Собибор" Константина Хабенского. Все три фильма критикуют за пренебрежение историческими обстоятельствами – деталями, которые до мелочей изучены историками, и поэтому легко доступны любому, кто не считает возможным ими пренебречь. Следовательно, раз ими пренебрегли, значит, в исторической адекватности изображаемого просто не было не было необходимости. Цель фильмов была в чем-то другом.

Владимир Мединский. Фото CC BY-SA 3.0: Wikipedia. Некоторые права защищены.Эти фильмы получили официальную поддержку лично министра культуры Владимира Мединского, то есть их нужно считать важными идеологическими продуктами. Если фильм поддержан чиновником, открыто заинтересованным в использовании истории для укрепления новой государственной идеологии, то это нужно прямо так и понимать: такой фильм является одним из инструментов ее развития. Социологи, культурологи, историки, которые внимательно следят за процессом идеологической инструментализации Второй Мировой, считают, что ее роль в новой государственной идеологии России вполне очевидна.

Появление одного за другим фильмов, посвященных теме геноцида евреев в оккупированной нацистами Европе и "благословленных" самим российским государством – признак того, что эта тема становится особенно важной. В этом контексте представление на читинской площади оказывается очень своевременным. Однако почему такое внимание в России вдруг стали уделять теме, которая никогда раньше не была столь востребованной?

О страданиях жителей осажденного Ленинграда мы знаем больше чем о страданиях уничтоженных на территории СССР евреев

О Войне можно рассказывать по-разному, и напоминать при этом можно о разном. Какие-то темы оказываются более важными, какие-то отодвигаются в тень. Скажем, о страданиях и героизме жителей осажденного Ленинграда мы все, кто вырос в СССР и в постсоветской России, знаем больше чем о страданиях и мучительной смерти уничтоженных на территории СССР евреев. Как писала Ксения Полуэктова-Кример , "по разным оценкам, количество жертв Холокоста на территории РСФСР составляет 70-140 тысяч человек, что вполне сопоставимо с потерями Франции или Нидерландов, однако в России, в отличие от этих стран, Холокост остается совершенно маргинальным сюжетом, "слепым пятном" в национальном историческом нарративе".

Пишут, что Холокост советских евреев в советское время замалчивался. Точнее будет сказать, что Советская власть не знала как справиться с этой трагедией, которая все же пробивалась на свет в народной памяти о трагедии, в работах историков и литераторов, но плохо совмещалась с "нормальным" советским антисемитизмом. Поэтому о ней старалась напоминать гражданам как можно меньше, по возможности – не упоминать вообще (желающие проверить это утверждение могут изучить, например, советские школьные учебники истории и поискать в них упоминания об этом событии). Да, было опубликована посвященная памяти убитых оккупантами евреев поэма Евгения Евтушенко "Бабий яр", – но вторая публикация этой знаменитой поэмы стала возможно только 20 лет спустя. В "Юности" был опубликован другой "Бабий яр", роман Анатолия Кузнецова, но – с огромными цензурными вырезками, в "Октябре" – "Тяжелый песок" Анатолия Рыбакова. Да, в курсах истории уничтожение евреев упоминалось (и упоминается), но, как правило – мимоходом, лишь как исключительно европейское событие, один из ужасов войны наряду с другими. Кажется, до сих пор россияне больше наслышаны об атомных бомбардировках Японии, чем о Холокосте.

Кадр из фильма "Судьба человека". Источник: YouTube.Такая же двойственность полузабвения была связана с историей лагерей уничтожения. Названия крупнейших нацистских лагерей смерти давно стали нарицательными. Рассказ Шолохова "Судьба человека" и одноименный фильм Бондарчука были чрезвычайно известны. Это один из самых сильных историй о борьбе за личное достоинство в невыносимых условиях. И в то же самое время запись в личном деле или послужном списке о нахождении в плену (и даже "просто" на оккупированной противником территории) чрезвычайно портила жизнь множеству участников Войны. И рассказывать об этом можно было лишь очень осторожно.

Хотя за последние двадцать лет произошли заметные изменения в преподавании и популяризации истории, именно эти две темы – Холокост и концлагеря – для российского общества так и остались периферийными. И вот теперь к ним – такое внимание. Почему?

Массовое уничтожение людей в лагерях смерти – это эффектный и очень киногеничный сюжет

Одно объяснение очень простое и прагматичное. "Общество зрелищ" нуждается в зрелищах. Массовое уничтожение людей в лагерях смерти – это, как бы цинично это не звучало, эффектный и очень киногеничный сюжет, и даже плохо сделанный фильм на такую впечатляющую тему вызовет какие-никакие, а эмоции. Это не сто первая вариация на тему операций контрразведки в ближнем тылу. То, что сами обстоятельства этих событий плохо известны и уже этим допускают очень вольное обращение с фактографией, только облегчает всю работу. То же самое можно сказать и об инсценировках концлагеря силами местных коллективов. Знакомые по документальным и игровым фильмам образы воспринимаются сразу же любым человеком, вызывает сильные и при этом предсказуемые эмоции. Почему бы режиссерам массовых мероприятий действительно не воспользоваться этим сильным средством?

Еще недавно такие представления были бы за пределами допустимого. Теперь, оказывается, можно показывать и это. Первыми эту инновацию в России применили, видимо, организаторы празднования дня Победы в Сыктывкаре в 2015 году. Теперь с каждым новым днем Победы мы, вероятно, увидим больше людей в стилизованной форме узников концлагерей, как их увидели жители Читы.

Второе объяснение состоит в том, что использование таких сильных средств становится в каком-то смысле неизбежным. Они вызывают мощный эффект, и могут эмоционально "заводить" публику, предсказуемо вызывая моральное негодование. Это важное качество для медиа-образов особенно востребовано в данном случае.

Нам все труднее представить себе Войну и испытать по этому поводу сильные эмоции

Сама Война уходит в прошлое. Семейная, "близкая" память о ней замещается образами, взятыми из массовой культуры. Как бы нипревращай Войну, а особенно Победу, в государственный культ, сама смена поколений, изменения образа жизни и накопление других событий отодвигают ее в прошлое. Но для российского государства чрезвычайно важно, чтобы жители страны почаще вспоминали о той Войне и переживали бы ее опять и опять как нечто важное лично для себя. Недаром в ставшем популярным лозунге "Я помню, я горжусь!" переход от памяти к гордости происходит мгновенно. Воспоминание о войне стала ключевым компонентом формирующейся государственной идеологии. Поэтому совсем уж "отпустить" ее в прошлое оказывается невозможно. Но нам все труднее представить себе Войну и испытать по этому поводу сильные эмоции. Поэтому требуются все более сильнодействующие средства. "Концлагерь" – это такое средство. Эффект гарантирован. Мы все ведь безусловно против того, чтобы страдали невинные люди. И когда мы видим, как на центральной площади нашего мирного города, кто-то в форме, напоминающей эсэсовскую их мучает, то непроизвольно сжимаем кулаки и стискиваем зубы.

Третье объяснение состоит в том, что концлагерь, в котором уничтожают евреев, это не только сильное, но и политически безопасное средство. Ведь это концлагерь локализован "где-то там", в Европе – и ни в коем случае не у нас в России! С одной стороны, можно не без чувства морального превосходства заодно "напомнить Западу" о том, от каких ужасов его спасла советская армия. И ведь действительно, иначе не скажешь: именно спасла и именно от этих ужасов! Поэтому они оказываются, как бы расчетливо-технологично это не звучало, средством символической борьбы с Западом.

Концлагерь, в котором уничтожают евреев, это не только сильное, но и политически безопасное средство

С другой стороны, своя собственная концлагерная история, и в том числе отношение государства к тем, кто прошел эти лагеря, можно вынести за скобки: это вроде как не относится к делу.

Сосредоточение внимания на нацистских лагерях смерти – продолжение избирательного напоминания о прошлом. И тем оно эффективнее, что действует на самые лучшие чувства: возмущение грубым насилием, сочувствие жертвам, симпатию к тем, кто и в безнадежной ситуации сохраняет достоинство.