Сергей Гузь, журналист

Когда полгода назад началось масштабное вторжение России в Украину, то казалось, что самым трудным для нас испытанием будет война. Но теперь становится понятно, что настоящие испытания могут лежать не только в военной сфере. Сможет ли народ Украины сохранить приверженность демократии, правам человека и всему тому, что мы называем "европейскими ценностями"?

Вопрос отнюдь не риторический. Почти 60% украинцев считают, что "сильный лидер" сейчас важнее, чем приверженность демократической системе. Сторонников последней оказалось всего 14% . А ведь всего год назад сторонников "сильной руки" было вдвое меньше, а сторонников "демократии" – почти втрое больше.

Первыми жертвами "сильной руки" военного времени стали оппозиционные СМИ и диссиденты. Их голоса исчезли из информационного пространства практически без боя. Выжившие телеканалы опального олигарха и экс-президента Петра Порошенка не в счет – туда никого "чужого" попросту не пускают.

Все остальные влиятельные телеканалы власть собрала под зонтиком "Единого марафона", установив не только контроль, но и тотальное влияние на информационную политику в стране.

"Сторожевые псы демократии", как раньше можно было называть журналистов в Украине, замолчали, как и диссиденты – а это всегда соблазн для тех, кому мешает демократия. Сегодня, прикрываясь последствиями войны, тяжелым положением миллионов украинцев, отчаянно нуждающихся в работе и средствах существования, власти принимают законы, урезающие трудовые права этих самых украинцев. Но вы не услышите "в телевизоре" какой-либо серьезной дискуссии или критики принятых законов. Даже той, которая официально озвучена нашими международными партнерами, включая Европейский Союз, куда мы так стремимся.

Оказалось, что вслед за диссидентами и журналистами, также легко можно заткнуть рты и профсоюзам. Нет, формально они могут протестовать где-то в соцсетях или на своих сайтах в Сети. Но не более. Ведь забастовки и акции протеста в военное время запрещены.

Тем временем в парламенте готовятся еще большие ограничения для свободы СМИ. И вот уже упомянутый соцопрос КМИС показывает, что 60% опрошенных украинцев готовы поддержать усиление контроля государства и над интернетом.

Одерживая победы и сдерживая врага на военных фронтах, мы постепенно сдаем свой демократический фронт. Хочется верить, что лишь временно, а не навсегда.

Игорь Бурдыга, журналист

Полгода назад, в ночь на 24 февраля, мы с женой курили на балконе и тревожились. Ощущение неотвратимости войны подступило вплотную, как не прячься от него за ворохом личных проблем. "Но, может, все еще обойдется Донбассом?", – робко надеялась жена. "Может быть", – успокаивал я в ответ.

Утром, после первых ракетных ударов по Киеву и десяткам других городов мне стало бесконечно стыдно за эти слова – подло было надеяться, что кто-то другой примет всю тяжесть российской агрессии на себя.

Восемь лет конфликта с Россией я верил в мир, пытался оставаться убежденным пацифистом. Семь последних лет единственным ориентиром оставались Минские соглашения – политики спорили о порядке их соблюдения, но продолжали твердить о безальтернативности. На Донбассе все эти годы продолжали погибать гражданские и военные, сотни тысяч людей покинули свои дома, тысячи стали жертвами репрессий на территории самопровозглашенных "республик" и в Крыму.

В марте, когда мирные переговоры между Киевом и Москвой еще обсуждались, я, как и многие украинцы, пытался понять: какова может быть цена новому миру? Согласилось бы украинское общество на прекращение огня, оставив под контролем России Херсонщину и Запорожье, простив разрушенный Мариуполь и Харьков?

Полгода этой ужасной войны – и цена перемирия все растет и растет. Прекращения огня – это не абстракция, а возможность остановить ежедневную гибель десятков граждан Украины, обеспечить безопасность миллионов людей, живущих под угрозой ежедневных ракетных ударов. За пределами Украины все чаще говорят о своей цене – потерях от антироссийских санкций, угрозе мирового продовольственного кризиса и ядерной безопасности.

Но цена есть не только у мира, но и у свободы, за которую идет эта война. Эту цену платят и миллионы беженцев, покинувшие оккупированные территории, и те, кто был вынужден на этих территориях остаться – под постоянной угрозой преследования, под контролем российской армии и российских чиновников, окончательно забывших, что значит быть подотчетным своему народу. Голос этих украинцев сейчас должен быть услышан в первую очередь.

Может быть, тогда на Западе задумаются, стоят ли хоть чего-то соглашения с РФ, пусть даже и скрепленные европейскими лидерами. Если предыдущий договор не смог остановить Кремль от дальнейшей агрессии в Украине, то сможет ли новый уберечь весь мир от обезумевшей российской тирании?

Оксана Дутчак, социолог

С феминистской точки зрения, за полгода с начала полномасштабного вторжения самыми главными проблемами для Украины стали безопасность и социально-экономическое выживание.

Говоря о безопасности, мы имеем в виду эвакуацию в относительно безопасное место, где угроза смерти, насилия или увечий будет минимальной. Особенно сложно бывает уехать женщинам, которые ухаживают за другими членами семья – детьми, инвалидами, пожилыми людьми.

Обязанность женщин сделать все возможное для собственного выживания, а зачастую и для выживания их родных, усложняется целым рядом факторов: уничтожением инфраструктуры и жилья, массовым перемещением населения, экономическим кризисом и потерей работы, недостаточной государственной поддержкой и значительным демонтажем защиты трудовых прав.

Те, кто эвакуируется за границу, сталкиваются с дополнительными проблемами, связанными с безопасностью при выезде, сложностями с официальным оформлением на новом месте, адаптацией и интеграцией в незнакомую (а также зачастую переполненную) инфраструктуру: школы, детские сады, медицинские учреждения и так далее.

Военное положение также означает, что огромное число женщин вынужденно оказываются матерями-одиночками, со всеми вытекающими отсюда трудностями – особенно, если они в чужой стране, без привычных для них сетей поддержки. Для тех, кто вынужден оставаться за границей в течение длительного периода времени, проблемой также становится интеграция в местный рынок труда, часто означающая снижение квалификации и пополнение резерва дешевой рабочей силы, в частности, в секторах ухода за больными в европейских странах.

К чести глобального феминистского движение, насколько мне известно, оно безоговорочно поддерживает тех, кто пострадал от войны. Солидарность с жертвами российского вторжения была и остается всеобщей. К сожалению, проблема возникла, когда дело дошло до солидарности с украинским сопротивлением.

Многие представительницы феминистского движения предпочли обратиться к абстрактным лозунгам (например: "Не вооружайте Украину"), игнорирующим исторический и материальный контекст происходящего в стране. Многие не задались вопросом о том, что нужно самим украинским активистам – и что они думают. В то же время, конечно, есть много активистов, инициатив, организаций и сетей, которые поддерживают украинских феминисток. А феминистское движение – одно из самых активных в российском антивоенном сопротивлении.

Наталия Ломоносова, аналитик независимого исследовательского центра Cedos

Система социальной защиты призвана поддержать человека в случае столкновения с каким-то жизненным риском – бедностью, продолжительной болезнью, одиночеством, потерей трудоспособности. Полномасштабная война, начавшаяся после вторжения российских войск в Украину шесть месяцев назад, одновременно заставила столкнуться с целым рядом таких рисков миллионы людей, проживавших на территории Украины. Если до 24 февраля мы говорили о различных социальных программах помощи так называемым "уязвимым категориям населения", то сейчас стоит говорить также о новых уязвимостях, вызванных войной. Малообеспеченные семьи, которым пришлось бросить свой дом и стать переселенцами. Люди с инвалидностью, которые оказались в учреждениях институционального ухода на территории активных боевых действий. Родители, которые воспитывают детей в одиночку, потерявшие работу из-за войны.

Война также заостряет существующие проблемы в самой системе социальной защиты. Например, недостаток финансовых и административных ресурсов у многих территориальных громад для того, что обеспечить эвакуацию уязвимых групп либо для того, что обеспечить базовые потребности переселенцев. Или практически полное отсутствие социального жилья.

Многие компенсируют недостатки социальной инфраструктуры и поддержки со стороны государства, обращаясь за помощью к своим друзьям, семье и организациям гражданского общества, низовым активистам и волонтерам. Часто это способствует возникновению прочных уз взаимной солидарности. В то же время на уровне государственной социальной политики артикулируются те же подходы, которые озвучивались и до войны – оптимизация расходов на социалку, повышение адресности социальных выплат, стимулирование как можно более скорого выхода на рынок труда, чтобы люди "брали жизнь в свои руки". Такое же видение – и в представленном в июле плане реконструкции.

Но все же, чем дольше продолжается война, тем сильнее она заставляет нас как общество заново поставить вопрос о том, как мы можем перераспределить существующие риски. Без этого нам не построить действительно солидарное общество после войны.

Катерина Семчук, журналист

Через шесть месяцев с начала полномасштабного российского вторжения одной из главных проблем для Украины и ее народа стало растущее число украинцев, попавших в российский плен и фильтрационные лагеря.

Не знать, где твои близкие, в каких они условиях – это мучительная боль, и все больше украинцев испытывают ее по мере затягивания войны.

Многие украинцы используют группы в Facebook и Telegram как источник новой информации о пленниках, часто поступающей через видеоролики российских пропагандистских СМИ. Там же нередко встречаются посты с личными фотографии, фотографиями солдат в форме в окопах или на передовой. Скорей всего, это снимки люди, которые люди заранее отправили своим близким – на случай, если они пропадут. Каждый пост в этих группах отражает ту боль, которую переживают родственники, потерявшие связь с любимым человеком в зоне боевых действий.

Содержание украинских солдат и мирных жителей в российском плену стало сложной проблемой для властей еще в 2014 году и усугубилась еще сильнее с началом полномасштабного вторжения. По оценкам правозащитников, примерное количество украинских заключенных, содержащихся сегодня в российском плену, достигает 8000 человек, в том числе 2500 женщин. Пленников держат в ужасных условиях, напоминающих "Колымские рассказы" Варлама Шаламова.

В последние месяцы в Украине возникло волонтерское движение, помогающее устанавливать личности пленных, фигурирующих на российских пропагандистских видео. Волонтеры составляют списки пленных с указанием их имен, дат рождения, фотографий и места пленения. Несколько десятков волонтеров, вернувшихся из колонии в Еленовке, создали сеть для передачи родственникам информации о задержанных там людях. Это волонтерское движение работает параллельно с государственной операцией по обмену пленными – и это создает напряженность. Правительство утверждает, что публикация информации о пленных может нарушить процесс обмена. Волонтеры же утоляют жизненно важную потребность в коммуникации с родственниками пропавших – тем самым выполняя задачу, которую оказалось не способно выполнить государство.