"No War. Остановите войну. Не верьте пропаганде. Здесь вам врут. Russians against war". 14 марта в прямом эфире вечерней программы "Время" на "Первом канале" редакторка новостей Марина Овсянникова – человек, глубоко укорененный в производство пропаганды – вышла в студию с плакатом, на котором были написаны эти слова. Встав с этим плакатом за спиной ведущей Екатерины Андреевой, она успела пробыть в эфире буквально несколько секунд – и сразу после была задержана полицией. Но эти несколько секунд уже вошли в историю российского телевидения. Екатерина Андреева же теперь навсегда останется в памяти многих не только как неувядающее лицо пропаганды, но и как декорация этого, по мнению многих, героического поступка.

В тот же вечер сотни тысяч людей со всего мира, включая Россию, стали писать Овсянниковой в социальных сетях слова благодарности и даже объявлять ее национальной героиней. Но была ли эта акция такой уж радикальной и отличающейся от сотен других? Пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков пренебрежительно назвал ее хулиганством, но по тому, как работали органы (никто из адвокатов долго не понимал, в каком ОВД находится Марина, затем к ней не пускали адвокатов; ходили слухи о срочном совещании в СКР; якобы менялись статьи, которые ей собирались вменять), можно предположить, что с точки зрения силовой машины ее акция была чем-то намного большим, чем хулиганство. В итоге Марина Овсянникова отделалась лишь штрафом в 30 тысяч рублей по статье за организацию публичного мероприятия, но все говорит о том, что процесс явно собирались вести по куда более серьезной статье.

Был ли в этом поступке какой-то рациональный смысл с точки зрения переустройства социального порядка? Или же он был нацелен лишь на пробуждение в людях определенных аффектов – пусть и лучших из возможных при просмотре пропаганды, но при этом, как и всякие аффекты, быстро угасающих в отсутствии постоянной стимуляции? И на какую аудиторию была рассчитана эта акция? Неужели на ту, которая вечерами смотрит "Время" и привыкла за последнее десятилетие потреблять лишь один нарратив?

В поисках ответов на эти вопросы, акцию Марины Овсянниковой критикуют со всех сторон: не только проплаченные и идейные лоялисты и ядерный электорат режима, критика, которых по большому счету просто воспроизводят дискурс власти и его нарратив о "пятой колонне", желающей развалить государство изнутри. Куда более интересна критика со стороны нелояльных режиму граждан. В том, как оппозиционный лагерь оценивает поступок Овсянниковой, можно выделить две основных позиции.

С точки зрения первой, акция Овсянниковой – героическая, но бесполезная в отношении изменения социального порядка в среднесрочной и уж тем более долгосрочной перспективе. Более того, Овсянникова своим действием якобы лишь укрепила вшитое в пропагандистский нарратив представление о противостоянии, где есть условные "мы" (русские, Россия, славяне, патриоты и остальные элементы коллективного Путина) и "они" (Запад, Европа, украинцы и огромное количество некорректных наименований, этимологически связанных с этими словами). Занимающие эту позицию критики полагают, что обыватель способен увидеть в действиях Овсянниковой лишь проплаченную постановку: коллективный Запад добрался уже до Останкинской башни (!) и нужно быстрее цементировать стены крепости. Соответственно, ее поступок, с этой точки зрения, не подрывает систему, а лишь цементирует ее.

Вторая позиция заключается в нарочитом подчеркивании того, что сама Овсянникова – бывшая пропагандистка. В этой логике используются две формулы: "совесть проснулась" и "раскол элит". Однако обе эти формулы не способны описать важнейшие элементы рациональности такого действия. Во-первых, "проснувшаяся совесть" – это не так уж мало, если она выталкивает человека из поддерживающего насилие косного социального порядка. Во-вторых, раскол элит – процесс настолько системный и невидимый изнутри, что анализировать его можно лишь постфактум.

Поступки сродни акции Овсянниковой в высшей степени рациональны. Как парадоксально это ни звучит, они нацелены не на дестабилизацию социального порядка и его разрушение, а на его усложнение и сохранение в единственно возможном виде: как готового к изменениям. Такие поступки сохраняют и выводят общество из крутого пике саморазрушительного противостояния между "они" и мы".

Для производства и для изменения любого общества, помимо фундаментальной оппозиции между "нами" и "ими", необходима третья, промежуточная позиция. Можно называть эту позицию как угодно – чужак, перебежчик, сомневающийся – смысл ее всегда заключается в усложнении и стабилизации конфигурации общества: вместо двух сторон мы получаем три. Конструкция становится менее ригидной в отношении возможных изменений, кажущихся издалека немыслимыми.

У членов общества появляются дополнительные опции, помимо тех, которые навязаны ей существующей властью. Один из наиболее действенных способов конвертации противостояния "мы VS они" в противостояние "мы VS они + кто-то третий уже не из совсем своих, но все еще не чужой" – это символическое действие тех, кто находится в самом сердце сборки-режима. Тот, кто подобным действием демонстрирует искажение и неуверенность в том, что "мы" такие единые, и в том, что "мы" по-прежнему на правильном пути. Создает уникальную буферную зону, через которую можно перейти не в сторону "они" – условных фанатов НАТО или любых других внешних врагов, но в сторону измененных "мы".

Например, тех "мы", до которых доходят аффекты ужаса и горя по отношению к войне; или "мы", для которых конфликт с Украиной и НАТО в принципе становится неактуальным – при таком идеальном сценарии внешний и внутренний враги меняются или исчезают вовсе. Примеров из истории такой радикальной смены курса внутри общества довольно много: от послевоенной Германии и Японии до Южной Африки после падения режима апартеида. Именно в этом кроется важность и потенциальная опасность акции Овсянниковой для режима.

Путинский режим за последние месяцы и недели становился все более социально закрытым (казалось, куда бы еще?). Буквально на каждом повороте он заставляет своих функционеров совершать не только юридические, но и символические коммитменты, которые очень сложно отыграть назад: заседание Совбеза – это парад таких коммитментов в верхушке власти, но нельзя исключать, что нечто подобное не происходит и на других уровнях системы. В путинскую конструкцию можно войти, но из нее буквально невозможно выйти. Акции, подобные акции Марины Овсянниковой, прокладывают дорогу, по которой выход возможен не просто с сохранением репутации, а с ее приобретением в удесятеренном эквиваленте. Именно поэтому она имеет огромный потенциал для радикального переустройства социального порядка.

В чем еще заключается радикальность и глубина поступка Марины Овсянниковой, его отличие от других акций против того, что власть заставляет называть нас "спецоперацией на Украине" – и его эффект для аудитории Первого канала? Дело не в его содержании и даже не в форме: антивоенный плакат можно увидеть в тысячах городов, у сотен тысяч людей по всему миру. Намного важнее обратить внимание на время, место и агента действия. Сила акции Овсянниковой, кроме всего прочего, еще в том, что она впустила искажение привычной картины мира "мы VS они" в самое сердце повседневных практик обывателя: в просмотр вечерних новостей.

Там, где априори нет места политическому и моральному действию, оно возникло. Там, где аффективная сборка привычна и запрограммирована, возник сбой. Можно предположить, что даже самый лояльный режиму обыватель проходил весь следующий день с ощущением, которое психологи называют "когнитивный диссонанс": за спиной застывшей в янтаре пропаганды Екатерины Андреевой вышел живой человек и сказал что-то кардинально другое, пусть и неприятное, и чужеродное. Это не просто подрыв пропаганды, это подрыв повседневности обывателя, а именно за нее сейчас будет идти внутриполитическая борьба с режимом.

После эфира Андреева выложила в сторис заблокированного в России Инстаграма видео: сидя на коврике для йоги, она утверждает, что быть "скалой" – вот рецепт для каждого в эти тяжелые для общества времена. Это значит – не менять курса и поведения ни при каких обстоятельствах. Ригидность и несгибаемость (в плохом смысле этого слова) – это основная парадигма путинской сборки, неважно говорит ли это чиновник, сидящий за бесконечно длинным столом, или Андреева, устроившись на коврике для йоги.

Основной смысл акции Овсянниковой – создание позиции усомнившегося перебежчика посредством символического действия, подрывающего повседневность обывателей. И это – одна из наиболее важных задач на пути постепенного демонтирования нынешнего режима, который стоит не только на ассиметрично и непрозрачно организованных потоках экономического и социального капиталов, но и на аффективности реваншизма. Борьба с последней всегда будет иметь последствием когнитивный диссонанс обывателя, но, как пишут психологи, ресурс выдержки такого диссонанса у индивида далеко не бесконечен, следовательно, у него есть некоторый политический потенциал.

С уверенностью можно сказать, что такая борьба в том числе ложится на плечи отказавшихся от своей позиции медиаторов режима. Предъявлять им претензии за то, что они лишь сейчас развернули свою политическую агентность в другую сторону, – по меньшей мере тактически неправильно и в некотором роде проблематично с этической точки зрения. Всегда может оказаться "уже поздно" – и в этом состоит основная этическая проблема – но утверждать, что "им" все равно не отмыться, по меньшей мере глупо.

Марина Овсянникова продемонстрировала, что открывать окна для выхода из путинской сборки возможно уже здесь и сейчас – хотя по дефолту они там не предусмотрены. Каждый, кто внутри, может впустить туда немного свежего воздуха, чтобы не задохнуться и чтобы другие также имели возможность выйти. Такая символическая демонстрация возможности выхода материальна и воспроизводима – в отличие от призрачного раскола элит, следы которого еще только предстоит раскапывать историкам.