Железнодорожная станция Бреста. Фото предоставлено автором. Все права защищены.В Бресте ночь. На улицах небольшого белорусского города, расположенного в нескольких километрах от польской границы в это время ни души - только двое мужчин, молча переглядываясь, пересекают мост, нависший над зданием железнодорожного вокзала. Не в силах больше сопротивляться сильному ветру мужчины замедляют шаг. Спустившись к основанию монструозного здания сталинской эпохи, они становятся похожи на две черные точки. Потом темнота здания их поглощает.

Они останавливаются в просторном зале. На первый взгляд кажется, что он пуст. Но если провести здесь хотя бы минуту, то среди стройных рядов скамеек в зале ожидания, глаз начинает различать фигуры женщин в платках, окруженных стаями детей. Мужчины подходят к своим семьям. Они пытаются уснуть, но каждые несколько часов их будит охрана. Ближе к утру к одной из семей подходит женщина лет шестидесяти, - она отдаёт им билеты на поезд Брест-Тересполь и объясняет как вести себя на пограничном пункте. Дети внимательно слушают. Ранним утром они снова поедут в Польшу в надежде не вернуться обратно в Чечню. Уже не в первый и скорее всего не в последний раз.

Смотрящий за чеченцами

Каждый раз, когда Вячеслав Панасюк появляется в здании Брестского железнодорожного вокзала, весь вокзал заметно оживляется - правозащитника тут знают все и кто-то из чеченцев обязательно его подкарауливает. Они зовут его Славой, меня он просит обращаться к нему точно так же.

На момент нашей встречи Слава был координатором юридического направления Миссии помощи беженцам, созданной в Бресте правозащитной организацией Human Constanta. Двадцатидвухлетний Панасюк приехал в Брест в сентябре 2016 года; в течение следующих полугода он непрерывно консультировал беженцев и проводил с интервью с теми, кто у себя на родине стал жертвами пыток. Можно сказать, что за это время он стал смотрящим за чеченцами.

Вячеслав Панасюк. Фото предоставлено автором. Все права защищены.Мы со Славой сидим в привокзальном кафе, он пальцем указывает на официантку:

"Вот видишь её! Когда на вокзале было не протолкнуться, беженцы просили у нее кипяток, они ведь там все с детьми, им нужна горячая вода, а она не давала. Тогда я сам пришел с термосом и начал их поить, а потом еще с одним, и еще… Вот так всю ночь и пробегал."

Слава останавливается. Увидев в глубине Брестского вокзала охрану, он добавляет:

“На самом деле, тут нормально к ним относятся, по крайней мере, не выгоняют. Как-то раз один чеченец начал молиться прямо на вокзале. Пока он молился - я отвлекал охрану. Ну а что ему делать, если он здесь живет”.

Слава признается, что когда он только приехал в Брест, он ничего не знал о чеченцах. Еще два года назад он учился на 3 курсе Минского университета - но из университета его исключили по политическим причинам. Так Слава стал политическим диссидентом в своей стране и начал помогать тем, кого привели в Брест похожие обстоятельства.

Теперь он часто слушает песни Тимура Муцураева, чеченского певца, ставшим для многих главным культурным феноменом войны в Чечне. Одна из его песен называется "Добро пожаловать в ад" - такую надпись чеченцы оставляли на домах во время первого штурма Грозного. Подпевая Муцураеву, Слава говорит мне, что он и сам стал за это время немного чеченцем.

Я спрашиваю у него почему он решил помогать чеченцам.

“70 лет назад они защищали Брест, и этот город остался у них в долгу (в обороне Брестской крепости в июне 1941 года принимали участие и чеченцы - прим.авт.). Но защищает их сейчас не город, их защищаем мы. Защищаем как можем”, - отвечает он.

Невидимые беженцы

Слава покупает билет на самую раннюю электричку из белорусского Бреста в польский Тересполь. Именно на этой электричке чеченские беженцы едут в Тересполь, чтобы получить в Европе статус беженца. Мужчины и женщины в платках с маленькими детьми собираются на вокзале Бреста около 8 утра. Шенгенских виз ни у кого из них нет. Специально для беженцев выделяют два вагона, купить билет в один вагон с беженцами не разрешают сами кассиры.

“Мы не продаем билеты, потому что заботимся о вас же. Ну что вы там будете с этими-то”, - отвечают на вокзале.

Беженцев в Польше принимают только до обеда. Сейчас до 100 человек ежедневно пытаются проехать в Польшу, и если еще в марте несколько семей в день могли получить шанс на убежище, то сейчас пройти границу удается только одной семье.

Приехав в Брест, чеченские беженцы начинают жить в съемных квартирах, однако у большинства скоро заканчиваются деньги, и они вынуждены переехать на вокзал.

Ежедневно не менее 100 человек пытаются проехать в Польшу - но пройти границу удается единицам

“Билет из Бреста в Тересполь стоит 9 евро, а если семья из 5 человек, то это 45 евро за одну поездку, стоимость квартиры 20 евро в сутки. Многие здесь живут по несколько месяцев. Денег не хватает - люди переезжают на вокзал”, - говорит Панасюк.

Комментируя ситуацию на границе, глава МВД Польши Мариуш Блащак сказал, что не допустит наплыва мусульман, а Польша не уступит “давлению тех, кто хочет вызвать миграционный кризис”.

Многие беженцы рассказывали, что на границе их обвиняли в том, что они мусульмане, а значит - террористы. Некоторые рассказывали, что пограничники рисовали им рожки в паспорте. “Я чувствую злость и неприятие с их стороны,” - сказал один из беженцев в Бресте. “Мы помогали одному беженцу, но ему на границе сказали, что по его лицу видно, что он нехороший человек”, - вспоминает Слава Панасюк

Правозащитники из Польши и Беларуси в июне 2017 года направили в Европейский суд по правам человека обращения с жалобами на действия польских пограничников в отношении людей, которые нуждаются в убежище.

После этого ЕСПЧ запретил польским властям возвращать в Беларусь беженцев из Чечни, которые запросили у Польши международную защиту.

Однако польские власти проигнорировали обязательные временные приказы Европейского суда по правам человека о прекращении высылки беженцев в Беларусь.

Олег Хабибрахманов. Фото предоставлено автором. Все права защищены.В январе 2017 года Мариуш Блащак предложил принять поправки к Закону об иностранцах, которые позволят депортировать тех, кому отказали в предоставлении убежища, без возможности обжаловать решения о депортации.

Кроме того, новые поправки, предложенные министром внутренних дел Польши, предполагают составление списка безопасных стран. Human Rights Watch в своем докладе полагает, что в список таких стран могут попасть Беларусь, Украина и Россия. В случае принятия этих поправок, заявления на предоставление убежища от граждан этих стран или тех, кто едет транзитом через эти страны приниматься не будут.

Город ненависти и город любви

Многие называют Беларусь последним “уголком советского союза”. Отдельные места здесь как будто застыли во времени: говорят, что президент Лукашенко таким образом пытается романтизировать советское прошлое.

Брестский автовокзал - одно из таких мест. Несколько человек дремлют на железных лавочках, возле выхода разговаривают две пожилые женщины, видимо, пытаясь чем-то занять себя на время ожидания. Они говорят о хороших людях и добрых поступках, и я осторожно включаюсь в разговор, вспоминая Славу. Кроме него в Бресте беженцам помогают и обычные люди, - кто-то пускает жить к себе домой, кто-то помогает теплой одеждой и питанием. “В Бресте живет священник, который постоянно помогает чеченским беженцам, а его критикуют за то, что он помогает иноверцам”, - говорил мне Слава.

“А я не понимаю тех людей, кто помогает чеченцам. Если бы они действительно были беженцами, они пошли бы в Беларуси работать, - говорит мне одна из пожилых женщин на вокзале. - Они едут в Европу для того чтобы не работать, чтобы пособия хорошие получать. У нас в Беларуси вон сколько домиков и деревень - идите туда, работайте и живите так, как мы живем, перебиваемся. Я же живу здесь, не бегу в Европу. А они ведь едут туда и права свои качают. Наглецы. Эти страны очень опасны, у них вера такая”, - говорит женщина, и глаза её смотрят на меня обиженно.

Многие из них пытались жить и в Беларуси, и в Китае, и в Казахстане, но их и там находили и начинали преследовать

“Они едут туда баснословно богатые. Меня это бесит. Если вы едете, чтобы выжить, так живите как мы живем. Что ж из них тут никто не остается”, - возмущается ей в унисон вторая.

“Многие из них пытались жить и в Беларуси, и в Китае, и в Казахстане, но их и там находили и начинали преследовать”, - говорю я.

“А добраться до них могут в любом месте, хоть в Европе. Вот Троцкого топором где убили? Поэтому недосягаемого нет ничего”.

“А вы думаете, им лучше остаться в Чечне и дождаться, пока мать найдет своего сына убитым после очередного сеанса пыток?” - пытаюсь спросить я, но женщина меня перебивает.

“У меня вот, может быть, и есть возможность куда-то поехать. Но я не хочу, у меня есть своя родина. А сейчас важны только деньги. Вот раньше жили бедно, но собирались, дружили. А сейчас уши затыкают и голове только “бабло, бабло, бабло”. Я больше ничего не слышу, одно бабло.”

Женщина машет рукой, отгораживаясь от неприятного для нее разговора. Этой ночью она, уставившись на горстку спящих людей посреди темного автовокзала, все еще пытается повернуть время вспять.

Тем временем мраморный зал ожидания брестского железнодорожного вокзала начинает оживать. Через несколько часов там начнутся уроки так называемой демократической школы. Каждую неделю к детям беженцев из Польши приезжает учительница Марина Хулиа, с пакетом подарков и новых знаний.

Фото предоставлено автором. Все права защищены.“Каждое занятие я начинаю с молитвы, я открываю Коран, дети встают в круг и мы молимся. Мы поем неофициальный гимн Чечни на чеченском, а потом у нас урок русского языка и польского. Мы танцуем в этом мраморном вокзале, я учу детей, что улыбка и радость - это не стыдно, а стыдно быть злым. И место не имеет значения, если это вокзал - давайте оживим его”, - говорит Марина Хулиа.

“Главное отличие этих детей в том, что они радуются маленькому, тому, что их окружает. Чеченские дети хотят ходить в школу, в отличие от других детей. Они хотят уехать в Польшу, чтобы мама перестала плакать, чтобы отец не был бессильным, чтобы из еды была не только каша или картошка. И конечно, хотят конфет”, - говорит Марина.

Однако со временем таких уроков становится все меньше, как и детей в Бресте. Чем больше беженцев разворачивают обратно тем больше семей в отчаянии возвращаются обратно в Чечню. Если весной на вокзале у Марины был полноценный класс из более тридцати детей беженцев, то сейчас она приезжает в Брест ради лишь небольшой горстки семей.

Народ - улей

Прямо в центре столицы Чечни, Грозного, недалеко от рынка, стоит белая маршрутка с надписью на стекле “Брест”. Рядом с ней на бордюре сидят 4 женщины с огромными клетчатыми сумками. На вопросы они не отвечают, просят звонить по телефону, указанному на стекле. Чуть дальше стоят так называемые “такси в Европу”. Чтобы увидеть Париж, нужно заплатить 400 евро с человека.

Те, кому хватило средств для того чтобы покинуть Чечню, все еще боятся - но уже не за себя, а за родственников, которые остались на родине. Беженцы в Бресте рассказывают, что их ищут, а оставшихся родственников в Чечне - допрашивают. В Бресте они не чувствуют себя в безопасности.

Саида сидит в брестском кафе недалеко от железнодорожного вокзала. Саида - ненастоящее имя; боясь преследований со стороны чеченских властей, беженцы не называют свои имена, некоторые из них даже ходят в масках.

На Саиде - черный платок и платье до пят. Перед тем как начать говорить, она с беспокойством озирается по сторонам. Саида не чувствует себя в безопасности и предлагает пойти к ним домой. “Они нас ищут”, - говорит она как только закрывается входная дверь их маленькой квартиры, которая снаружи выглядит как сарай.

В Чечне Саиде пережила трагедию: однажды внезапно исчез ее сын. Саида обнаружила его только через три дня - на пороге своего дома, окровавленного и без сознания. Сразу после этого её семья приняла решение отправиться в Брест.

“Когда сын был маленький, во время чеченской войны прямо в наш двор попал снаряд, и он получил сильные ожоги по всему телу. Когда мы привели его в чувства после пыток, он сказал, что там его били именно по шрамам, спрашивали откуда они, и где он изготавливает взрывчатку”.

Саиде сын сначала сказал, что покончит жизнь самоубийством, чтобы военные оставили в покое остальную семью - но позже принял решение искать убежища в Европе. 65 раз он пытался получить статус беженца в Польше - и каждый раз его разворачивали обратно в Брест. Несколько раз он видел людей Кадырова, которые следили за ним. Сейчас у семьи Саиды заканчиваются деньги, и они больше не смогут оплачивать жилье. У её мужа - рак печени, и Саида боится при нем говорить о болезни.

Каждая история, рассказанная в Бресте - это история о пытках, преследованиях и насилии

По словам Панасюка, после пыток люди Кадырова почти всегда сбрасывают своим жертвам фотографии - чтобы они наверняка запомнили как это было, чтобы они помнили и боялись. “В 70 процентах случаев, к мужчинам, которых пытали, применяли сексуальное насилие. И почти никто в этом не признается. Ни один чеченец не расскажет, что его насиловали. Для этого нужно очень сильно сломать человека”, - говорит Слава.

Каждая история, рассказанная в Бресте - это история о пытках, преследованиях и насилии. И часто только шрамы и увечья выступают реальным доказательством насилия со стороны силовиков. Махмуд (ненастоящее имя - прим.авт.), сбежал из Чечни несколько месяцев назад. У него нет документов, нет справок из больницы. Все документы, которые он бы мог предъявить в качестве доказательства, забрали в Чечне.

Члены патриотического клуба "Рамзан" во время праздничного шествия на одной из центральных улиц Грозного, посвященного Дню конституции Чеченской Республики, 2012 г. Фото (c): Саид Царнаев / РИА Новости. Все права защищены.Махмуд - крупный кавказец с густой черной бородой. Ему стыдно жаловаться, - он бывший военный. Его история начинается четыре года назад. Во время украинского кризиса ему вместе со взводом приказали отправиться воевать на Донбасс. “Условия были такие - нас увольняли с работы, чтобы мы ехали воевать добровольцами, а потом возвращались и обратно устраивались на работу. В сутки обещали платить по сто долларов. Поехали туда в основном бездомные. Так называемый “взвод бездомных”, - говорит Махмуд.

Махмуд отказался выполнять приказ; его обвинили в том, что он не поддерживает Россию и понизили в должности. Прошло еще полгода, и Махмуда объявили участником бандформирования.

“Мне был отдан приказ - очистить дом от одной семьи. Но я знал эту семью, и я знал, что они ничем радикальным не занимались. И я отказался. Я понял, что их земля находится в очень интересном месте - на перекрестке дорог, где можно было построить гостиницу. Я знал, что чиновникам нужна была земля”, - говорит Махмуд.

После отказа Махмуда отвезли в УСБ - предупредили об увольнении, объявили, что он является участником бандформирования и завели уголовное дело. Потом его начали пытать.

“Меня привели в подвал и распяли - на полу и на потолке было два кольца. Зашли два человека в масках и сказали, что если я не признаюсь, то они выбьют из меня признания. Били меня резиновыми палками”, - говорит Махмуд, расстегивает толстовку и показывает шрамы.

“Потом они начали тянуть ногти на ногах плоскогубцами. Я могу показать, у меня нет ногтей на мизинцах. В тот момент я был готов признаться даже в убийстве Линкольна”, - говорит Махмуд.

То, что происходит в Чечне сейчас - это красиво приукрашенная диктатура

На момент интервью Махмуд тринадцать раз пытался пересечь границу, но его вместе с женой разворачивали обратно. Его ищут; он показывает мне смс с угрозами: “Я найду тебя и прикончу, животное”.

“Такому человеку как я стыдно сказать, что я боюсь, но мне очень страшно”, - говорит он.

Немного собравшись с мыслями, Махмуд говорит:

“То, что происходит в Чечне сейчас - это красиво приукрашенная диктатура. Кадырова и всех его приспешников народ не оставит в живых, потому что много боли принесли этому народу. В первый же день когда Путин сложит полномочия, народ уберет Кадырова. Народ этого ждет. Народ как улей, и он напряжен до предела”.

Красиво приукрашенная диктатура

Чаще всего по российскому телевидению можно увидеть кадры столицы Чечни, Грозного. Сейчас Грозный - это хорошо обустроенный город с роскошным проспектом Путина, самой большой мечетью в Европе и мерцающими небоскребами. Однако люди там живут в состоянии страха.

“Террористического подполья в Чечне почти нет. А система прав человека, которая сейчас выстраивается в Чечне, направлена на культивирование террористов. Существовать людям в Чечне сложно, поэтому многие из них бегут в Сирию. Но и там есть террористы, как говорит местное население “Ручеек в лес все равно идет”. Их просто выдавливают в соседние регионы, а Чечня в этом плане на Кавказе сейчас один из самых мирных регионов. Все из-за тотальной политики террора”, - утверждает член Комитета по предотвращению пыток Олег Хабибрахманов, который не раз оказывал правовую помощь жителям Чечни.

Два года назад в офисе Хабибрахманова и его правозащитного центра случился поджог, и теперь сотрудники боятся появляться там больше чем на сутки. Глава Чечни Рамзан Кадыров тогда обвинил правозащитников в том, что они “систематически создают нервозную обстановку, пытаясь спровоцировать массовые беспорядки в Грозном”.

Сейчас Россия входит в десятку стран-лидеров по числу кандидатов на получение статуса беженца в Европе, 80 процентов просителей убежища из России - это чеченцы. По данным Европейского офиса по делам поддержки беженцев EASO, за первые девять месяцев 2017 года больше 16 тыс. человек из России запросили международную защиту в странах Европейского Союза. Но совсем немногим удается её получить. Согласно Федеральному ведомству по вопросам миграции и беженцев в Германии в 2016 году было рассмотрено 10 040 заявок от жителей Чеченской Республики, а одобрено только 431.

По данным Агентства Европейского союза по безопасности внешних границ Frontex, ни на одной внешней европейской границе в 2016 году не отсылали назад столько мигрантов, сколько на польско-белорусской.

“Людям свойственно верить в то, что кто-то их где-то ждет. Чеченцы, по моим наблюдениям, - это народ, который, как ни один другой, любит свою землю, и для них огромную ценность составляет дом, земля и семья. Если они уезжают, этому есть веские причины. Они едут не за домиком на территории Германии, они едут потому, что в Чечне страх на уровне сталинских времен, откровенная коррупция, когда вы просто не можете отказаться отдавать часть своей зарплаты начальству”, - говорит Светлана Ганнушкина, глава комитета “Гражданское содействие”, который помогает беженцам и мигрантам.

Тени незабытых

“Каждый день, помогая той или иной семье, я совершаю выбор. Если я посажу работать волонтера, то я скажу ему - давай, решай, кого мы убьем в последнюю очередь. Ты всегда оцениваешь семью по каким-то критериям, выбираешь кому помощь нужна больше”, - говорит Слава Панасюк. Каждый вечер он разговаривает с десятками чеченских семей. Что бы Слава ни услышал от них, он старается подавить в себе эмоции и не давать надежду. Он старается, но иногда и у него это не получается.

“Я часто вспоминаю одну семью. Они жили на границе Чечни и Дагестана. Брат стал ваххабитом, ушел в горы, но потом дважды приходил домой поесть. Его не могли не накормить, потому что он брат. После этого их семью начали мучить. Они сбежали, прожили в Бресте четыре месяца, сделали 67 попыток. В отчаянии вернулись в Чечню. Когда вернулись - мужа убили. Жена снова поехала с детьми в Брест. И ее быстро пропустили в Польшу. Дети до сих пор думают, что папа жив, просто до сих пор в Бресте находится. Вот чтобы пропустили какую-то семью обязательно нужно чтобы кого-то убили?” - спрашивает меня Слава.

Cело Итум-Кали, 2011. Фото CC-by-2.0: Vladimir Varfolomeev / Flickr. Некоторые права защищены.Он часто выходит покурить на балкон. Прямо перед ним - в доме напротив - всегда горит тусклый свет в небольшом окне. Там живет семья чеченских беженцев. Обычно вечером на подоконнике видны силуэты детей - они сидят и ждут. После того, как Слава появляется на балконе, к детям присоединяется вся семья и они приветствуют друг друга. Они не знакомы, но этот ритуал повторяется почти каждый вечер. Выкурив очередную сигарету, Слава вспоминает те семьи, которым он не смог помочь и которых он уже не увидит.

Я знаю более двадцати семей, которые вернулись в Чечню и с которыми нет связи вообще, хотя эти семьи клялись что выйдут на связь когда вернутся

“Одна семья поехала в Москву. Они разговаривали со мной по вотсаппу два дня. Потом отправили одно сообщение - “они нас выследили, нам конец, спасибо за все, что ты сделал”. После 50 попыток они не знают куда идти, и они уже готовы на смерть. Я знаю минимум две семьи, которым мы не помогли, и у которых кого-то убили по возвращению. Я знаю более двадцати семей, которые вернулись в Чечню и с которыми нет связи вообще, хотя эти семьи клялись, что выйдут на связь когда вернутся. А раз они обещали, они сделали бы это, если бы могли. Есть один вариант - уничтожили всю семью сразу”, - говорит он, молчит минуту и вытаскивает следующую сигарету.

Слава прощается еще с одной чеченской семьей - на сегодня это последний для него разговор. Он выключает телефон и закрывает балконную дверь. В дом проникает колючий ветер, спустя несколько минут он полностью растворяется в прозрачном тепле. Детские силуэты в окне напротив исчезают, их поглощает темнота.

Вскоре после того, как материал был закончен, Вячеслав Панасюк покинул Беларусь - он пробыл в Бресте полгода - но преследования, которым он подвергался еще до того, как начал работать с беженцами, продолжились: уже после отъезда Славы, к его родным приходили с допросами.

По словам Славы, в результате ежедневной работы с чеченскими беженцами в какой-то момент начал "сходить с ума", и ему пришлось уехать из Бреста. Сейчас он прошел реабилитационный курс для правозащитников, но продолжает по мере сил оказывать помощь тем, кто в ней нуждается. Однако с момента его отъезда из Беларуси ситуация в Бресте значительно ухудшилась. Если раньше у беженцев была надежда что к семидесятой попытке они все-таки окажутся в Польше, то сейчас, по словам правозащитников из Human Constanta, многие из них в отчаянии пытаются скрыться в Беларуси или в России, или возвращаются обратно в Чечню. А это значит, что найти их могут в любой момент.