За последние месяцы многие приступили к освоению удаленных средств общения. Приложения Zoom, Blue Jeans, Microsoft Teams, сервисы интернет-телефонии и мессенджеры казались в начале карантина спасением от одиночества. Не только рабочие встречи, но и дружеские посиделки стали возможны благодаря платформам удаленной коммуникации. Профит почувствовали и культурные проекты – запертые дома граждане охотно подключались к публичным семинарам, "приходили" на онлайн-лекции и дискуссии. Сейчас восторги от обилия онлайн событий сменяются усталостью и замечаниями об информационной перегрузке. Это эффект перепроизводства публичного "онлайн просвещения"? Интуитивный страх потерять приватность в ситуации, когда онлайн – с вполне благими целями и часто по нашему же запросу – распахивает виртуальные двери в наши дома? А может, наконец, это реакция на внезапно открывшийся доступ к массе контента – на ту демократизацию экспертного знания, которая в теории хороша, но на практике оборачивается неожиданным прессингом потреблять то, что стало доступно?

Зачем “мы” “нам”

С конца 2000-х–начала 2010-х годов многие более или менее стабильные культурные институции (образовательные, культурные, имеющие статус НКО) постепенно обзавелись своими публичными программами: дискуссиями, лекциями, чтениями, презентациями книг и так далее. Законодателем мод в организации открытых мероприятий – по крайней мере в Москве – постепенно стал Институт медиа, архитектуры и дизайна "Стрелка", но на этом рынке действовали и другие игроки: старые и пережившие "ревитализацию" культурные институции (например, Третьяковская галерея и Культурный центр ЗИЛ), в производство публичных событий включились и университеты (НИУ ВШЭ запустил открытый лекторий в музеях Москвы). Усилия по организации открытых дискуссий и других подобных мероприятий того стоили: по мере укрепления вертикали власти, в том числе, в сфере культурной политики, лектории оставались пространством, где царили принципы свободы собраний и самовыражения.

Действительно, эффект от проведения публичных встреч складывается не только из успешности выступлений спикеров. Он рождается в момент включения аудитории в диалог – сначала с организаторами (когда люди регистрируются на мероприятие, голосуя буквально ногами за предлагаемую к тему), потом на месте с экспертами и, наконец, друг с другом. Этот эффект можно посчитать: столько-то людей дошло до события, еще вот столько рассказали про него в соцсетях, потом какой-то еще процент посмотрел запись встречи и/или полайкал соответствующие посты. Но не менее важен и качественный показатель. Когда кураторы публичных проектов видят, насколько внимательно гости прислушиваются к высказываниям спикеров, насколько точные вопросы они задают и насколько готовы к совместному обсуждению, происходит интуитивный замер сообщества. Если то, что интересно "нам" (институции, кураторам, экспертам), интересно за пределами узкого круга знакомцев, значит, обсуждаемые темы и правда важны. Значит, вообще есть "мы" – объединяемые хотя бы изредка отношением к определенной повестке, какой-то публичной солидарностью.

Пандемия, обвал рынков, падение цен на нефть и экономический кризис в целом поставил, просветительские проекты (вместе с малыми бизнесами и НКО) на грань выживания. Неудивительно, что в удаленных коммуникационных сервисах они увидели спасение.

Сплошной win-win?

Для многих организаций перенос открытых мероприятий в онлайн стал способом сохранить свое место в публичном поле и на рынке. Но не в меньшей степени этот перенос был призван сохранить нишевые площадки свободного высказывания, накопления практик солидарности. Масса больших публичных мероприятий уже превращены в Zoom-конференции с возможностью организации YouTube-трансляций, а мероприятия поменьше стали прямыми эфирами в Instagram или Facebook.

В первое время создавалось ощущение, что онлайн-встречи эффективнее тех, старых, требовавших освоения какого-то физического пространства. С точки зрения организаторов, придумывать и реализовывать проекты стало проще. Во-первых, снизились затраты на мероприятия: вместо лофта или зала библиотеки – уютные (хотя это как повезет) фоны квартир спикеров. Никаких специально выстроенных интерьеров, аренды техники для фото- и видеосъемки (ну а куда культурные мероприятия без документации процесса?!), экономия на фотографе и видеографе. Во-вторых, открылись новые возможности: в онлайн проще пригласить иностранных спикеров, сроки переговоров даже с суперзанятыми экспертами сократились – в эпоху иммобилизации многие стали гораздо более подвижными в принятии решений. Сгладились и различия в механике организации события на 20 и 200 человек, что минимизирует головную боль продюсеров. Опять же: одна аудитория, один Zoom, один модератор. Да, конечно, иногда случается zoombombing. Но это раньше он был в новинку, а теперь СМИ подготовили рекомендации по борьбе с этим видом пранка. Кто еще не знает, как устанавливать в Zoom пароль для конференции, включать функцию "зал ожидания" и управлять возможностями шеринга экрана для спикеров и гостей?

В итоге случился как будто сплошной win-win (если не считать сорванных договоренностей с подрядчиками, конечно). Запрятанные в коробки квартир зрители голодали по интеллектуальному общению – а усилия на его организацию оказались ниже, чем в обычной ситуации оффлайн события.

Заложники вычислительных систем

Однако горячечная попытка использовать обстоятельства (карантин + привычка к интеллектуальному досугу у части публики + отсутствие внесетевых альтернатив культурного развлечения вообще + паника как стимулятор продаж) постепенно оборачивается большим разочарованием. Негативные эффекты перевода публичных мероприятий из оффлайн в онлайн форматы были недооценены. Аудитория переживает фрустрацию, недоумение, усталость и чувство загнанности. А производители контента выяснили, что дискуссии, интервью, публичные чтения, дебаты – все они подобны друг другу, в том числе потому, что реализуются посредством одних и тех же цифровых интерфейсов. Настал момент, когда люди, слывшие технооптимистами, почувствовали себя заложниками вычислительных систем.

Описываемые эффекты возникли не только из-за превращения “открытых” культурных практик – встреч, дискуссий – в герметичные продукты: видеоколл, потом смонтированное видео, потом еще какой-нибудь объект для массового потребления. Тут стесняться нечего: в суровую эпоху кризиса культурная сфера отмирает первой, поэтому производить следы активности приходится в два раза быстрее. Недооценка негативных последствий экстренной дигитализации случилась скорее из-за уверенности в том, что и в интернет-коммуникации сохраняется привычная нам логика разделения на "приватное-публичное". Но эта уверенность оказалась заблуждением. При всей публичности онлайн-мероприятий, их открытости и видимости, при всех возможностях предлагаемой ими открытой дискуссии – т.е. при всем их очевидном совпадении с нормами публичности – оцифрованные события протекают по совсем иной логике. Это чувствуют и продюсеры событий, и те, кто за ними наблюдает из окошка все того же Zoom`а.

Внезапно выяснилось: вовсе не демократичность, а элитизм сквозит в переходе в онлайн форматы. Когда надо бороться за аудиторию не только в пределах городских третьих мест, но в глобальном интернет-пространстве, мало кто посмеет полагаться на малоизвестных спикеров. В результате происходит консолидация иерархий: популярные публичные интеллектуалы получают еще больше возможностей для высказывания, еще больше площадок, в то время как голоса менее известные – и, возможно, в чем-то более критически настроенные – оказываются менее услышанными.

Элитизм связан и с самой технологической основой онлайн форматов. Ведь они удобнее всего тем, у кого: а) есть персональные устройства, гарантирующие свободу организации интеллектуального досуга, б) обеспечен доступ к высокоскоростному интернету, в) так выстроен work-life balance, что остается время на подобные развлечения, г) наконец, обустроено приватное пространство, которое нестыдно при необходимости показывать публично. Налицо признаки множественного неравенства, которое нельзя игнорировать. Да и о каком равенстве можно говорить, когда актуальные онлайн мероприятия включают несколько фигур контроля: сотрудника, ответственного за "допуск" в конференц-колл, модератора, контролирующего ход дискуссии и отбирающего вопросы от зрителей? В такой ситуации проблема пересечения приватного и публичного переходит из плоскости интеллектуально постигаемой в разряд буднично ощущаемой. "Мне" – и как спикеру, и как зрителю – в новых условиях может просто не быть места в этом горизонтальном, демократично устроенном онлайн просвещении, куда берут не всех.

Конкуренция за аудиторию сказывается и на выборе тем. Вне зависимости от привычных интересов организаций и их "брендов", каждый пытается “подверстать” пандемию под свою сферу деятельности и продавать горячие, как пирожки, обсуждения вируса, карантина, цифровых пропусков, и посткарантинного будущего. И вот уже Музей Москвы организует лекторий "Мы сегодня дома", который должен помочь родителям бороться с эмоциональным выгоранием в период изоляции, Культурный центр ЗИЛ представляет лекцию "Между страхом и надеждой: слухи и фейки последней пандемии", а Гараж запускает экспериментальный проект "Самоизоляция". В этой пересборке публичных событий сложно не заметить и пересборку транслируемых сообщений, а значит – и содержания повестки, и методов ее конструирования.

Перейдя в цифровой формат, просветительские, культурные и правозащитные институции становятся медиа и начинают жить по медийным же правилам. Названия публичных программ и раньше не были свободны от соображений кликбейта. Но теперь еще сложнее удержаться от выбора такого контента, который сможет работать не только на целевые, нишевые аудитории, но на "всех вообще". Как при этом избежать размытия сообщений бренда, утраты собственной повестки и потери лояльной аудитории – загадка, конечно.

Что до зрителей, то они их, кажется, периодически накрывает FOMO – синдром упущенной выгоды. Множество ивентов и возможностей требуют высококлассного тайм-менеджмента и очень хорошего понимания ценности посещаемого события. При нормальных обстоятельствах потребление культурных продуктов частично определялось почти автоматическими ограничениями выбора. Сюда я не попаду, потому что буду занят или потому что, увы, не могу добраться до нужного места. Теперь культурные блага раздают "для всех, даром", так что, казалось бы, можно пересобрать свои предпочтения и расширить набор оффлайн институций, к чьему голосу можно прислушаться. Но как в этом супермаркете событий не потеряться? Как не обесценить свой прежний опыт, не решиться на девальвацию привычных принципов выбора? Не стать пособником захвата просветительского рынка, где в конкуренцию за зрителя большие монополисты выигрывают чаще, чем локальные инициативы? И главное – как продолжать чувствовать себя частью сообщества, а не превратиться в элемент безликого множества аватаров, просто фиксируемых как показатель успеха мероприятия? Да, количественные показатели зарегистрированных на мероприятие и попавших в Zoom-конференцию имеют мало общего с качественно видимым уровнем вовлеченности людей. Но если именно "вы" вдруг – представитель новой для институции страты, то "ваше" появление доказывает необходимость онлайн событий для развития доступной публичной среды. И "вы" будете ценны, прежде всего, именно тем, что вас удобно посчитать.

Без кофе-брейков

Вопросы, возникающие у многих участников онлайновых публичных мероприятий, вызваны принципиальными изменениями в том, как мы сегодня понимаем приватное и публичное.

Во-первых, мы переосмысляем свое приватное пространства – и способы его сохранения. Те, кто привык вещать с котурн благоговеющему зрителю, обнаруживает себя дома, в окне вебинара с котом на коленях, а то и с ребенком. И ничего не поделаешь – от тех, с кем ты самоизолировался, скрыться уже нельзя. Да и дом вообще уже слабо напоминает то пространство, которым он был до тотальной "удаленки" и смешения рабочего и досугового времени/пространства. Он уже не напоминает место, свободное от опубличенной работы и соответствующих ограничений для живущих в нем. Теперь тут царит дресс-код smart casual (по крайней мере, относительно тех частей тела, видимых в окошках вебинаров). Деприватизация же, переживаемая зрителями, работает еще на одном уровне: если раньше можно было посетить событие неназванным и фактически неузнанным, то теперь точно нужно представлять себя через имя и, по возможности, аватар.

Во-вторых, с ног на голову встала и привычная драматургия события, в штатных обстоятельствах протекающая в духе аристотелевского триединства – действия, места, времени. В оффлайне этот театр поддерживается формальными ограничениями и неформальным общением: кофе-брейками, кулуарными горячими спорами после завершения события. Четвертая стена падает, организаторы расставляют обратно стулья, а слушатели продолжают задавать вопросы спикерам. Но при переходе в онлайн четвертая стена незримо присутствует в самом интерфейсе, который не позволяет создать неформальные формы общения. Возникает конфликт ожиданий. Действие, декларируемое как публичное, воплощается в приватных – то есть очень разобщенных – пространствах. В которых теперь спрятаться и скрыться можно только в акте эскапизма и цифрового детокса.

Как замечает историк культуры Оксана Гавришина, границы приватного-публичного могут переопределяться. Какое-то место "осваивается и присваивается", признается частью обжитого лично мной мира, а другое маркируется как то, где я готова к направленным на меня взглядам. Сегодня взгляды из окна вебинара создают ощущение тотального наблюдения даже там, где раньше жило что-то интимное. Спрятаться от этой слежки можно с помощью специальной технико-семиотической процедуры – путем обустройства и выделения цифрового образа публичного среди знакомой домашней обстановки. Просто выделите угол белой стены с книжным шкафом, где вы будете работать, и постарайтесь привыкнуть, что за ним постоянно подглядывают с помощью вашей же веб-камеры. Этот кусок стены станет вашей новой рампой, скрывающей авансцену личных переживаний и идентичностей.

Оппозиции публичного и приватного сливаются в экстазе, а мы обнаруживаем себя объектами этого процесса, пытающимися осознать происходящее. В том числе, посредством публичных онлайн дискуссий, которые в большинстве своем ведутся так, будто ничего не случилось – мы просто получили новую повестку, вокруг которой можем строить часы споров. Невольно возникает вопрос: можно ли сформировать вокруг сообщений этой повестки новую солидарность? Может ли "обобществленный" страх – самоизоляции как новой нормы жизни, заражения, потери ресурсов для переживания стресса – стать основой для спонтанного развития демократического дискурса? Или наблюдаемое буйство публичности – не более чем демонстрация дискурсивной и ресурсной неготовности к освоению нового опыта, сиюминутное забалтывание тревоги? Главное – не строить вокруг этих вопросов какой-нибудь новый цикл публичных экспертиз.

Автор благодарит драматурга Евгения Казачкова за идею для заголовка.