Принудительная посадка самолета компании Ryanair в Беларуси ради ареста оппозиционного журналиста Романа Протасевича и объявление трех немецких НКО нежелательными организациями в России произошли так близко друг к другу во времени, что кажутся частью одной новости. В каком-то смысле так оно и есть. Европейский Союз реагирует на беспрецедентный акт государственно пиратства резкими заявлениями и вялыми санкциями, а Россия (именно она, а не Беларусь) – в ответ идет на эскалацию: выступает с контрсанкциями, противодействует, как может, международному давлению на режим Александра Лукашенко, и – ко всему прочему – объявляет нежелательными немецкие НКО. В Европе при этом никаких заметных протестов против обеих диктатур или солидарности с их жертвами нет и, как подсказывает опыт, не предвидится.

Тем временем становится известно все больше подробностей истории с принудительной посадкой рейса Ryanair и арестом Романа Протасевича и его девушки, россиянки Софьи Сапеги – и чем больше мы знаем, тем менее аппетитно она выглядит. Первоначальная информация о том, что на борту произошла потасовка с беларускими кгбшниками, не подтвердилась. До сих пор не вполне ясно, действительно ли МиГ принуждал лайнер к посадке в Минске, или пилот, несмотря на все свои сомнения, в последний момент подчинился требованиям беларуских диспетчеров, а истребитель появился уже после этого – чтобы пилот не передумал. Нет причин сомневаться, что капитан не нарушал никаких инструкций и действовал строго по правилам. Другой вопрос, насколько посадка, которая угрожает как минимум одному из пассажиров арестом, пытками и смертной казнью, с этической точки зрения совместима с заботой о безопасности людей, за которых капитан отвечает. Нельзя ни от кого требовать гражданского мужества – но ощущение такое, что если бы с земли скомандовали "вы должны сбросить за борт такого-то пассажира, иначе мы вас собьем" – пассажира бы выбросили, не рисковать же жизнями всех остальных. Реальность напоминает, что некоторые люди – менее ценные, чем другие.

Во всяком случае, не настолько, чтобы ради них идти на какие-то неудобства, рисковать, сходить ради них с накатанной колеи и проявлять решительность и смелость – или хотя бы даже просто символическую солидарность. В целом именно так в Германии и относятся к людям из Восточной Европы. Причем это верно и для политической элиты, и для общества в целом – за очевидным исключением международных организаций, которые Генеральная прокуратура России объявляет нежелательными.

Немецкие организации объявляли в России нежелательными и раньше – в 2018 году такой "организацией" российские власти сочли "Европейскую платформу за демократические выборы" (EPDE) – хотя это даже не организация, а программа, которую осуществляет НКО "Европейский обмен" (автор руководит другой программой этой НКО – "Initiative Quorum"). Директору "Европейского обмена" Штефани Шиффер российские власти с 2018 года отказывают во въездной визе – при том, что она входит в правление созданного в 2001 году Владимиром Путиным и бывшим канцлером ФРГ Герхардом Шредером форума "Петербургский диалог". Никаких ответных мер со стороны Германии тогда не последовало, а "Петербургский диалог" продолжал заседать. Разве что Шиффер не могла принимать участия в мероприятиях, которые происходили в России. Все это происходило на фоне повторяемых как мантра немецкими политиками и комментаторами заклинаний, что с Россией во что бы то ни стало необходимо продолжать диалог. С российской же стороны все это время в состав "Петербургского диалога" вводили ястребов, совершенно не настроенных прислушиваться ни к кому, кроме кремлевского начальства. Туда и раньше входили совершенно одиозные борцы с Западом Алексей Пушков и Вячеслав Никонов, а недавно к ним добавили руководительницу RT Маргариту Симоньян и ответственного за "русский мир" во всем мире директора Россотрудничества Евгения Примакова. Теперь же Россия четко дала понять, что не желает иметь никаких дел еще двумя немецкими участниками "Диалога" – Марилуизой Бек, бывшей депутаткой Бундестага от партии Зеленых и со-основательницей "Центра либеральной современности", и Штефаном Мелле, директором Российско-Немецкого обмена – организаций, объявленных 26 мая "нежелательными". На это немецкая сторона все-таки среагировала – и приостановила «Петербургский диалог» до лучших времен. Диалог в понимании российской власти предполагает, что именно она определяет повестку, а разговаривать соглашается только с теми, кто ей поддакивает, постоянно извиняется (не важно за что – несовпадение интересов, непонимание русской души, за Вторую мировую, за расширение НАТО и ЕС) – ну или, в крайнем случае, о чем-нибудь просит.

В этом смысле идеальным с российской точки зрения немецким политиком проявил себя Олаф Шольц – министр финансов и кандидат в канцлеры от социал-демократов. В интервью изданиям группы Funke Шольц заявил, что ожидает от Путина, что тот использует свое влияние на Лукашенко и поможет освободить Протасевича и Сапегу – как будто бы Путин партнер в решении проблем, а не их источник. Казалось бы, всем должно быть очевидно, что Путин уже помог – но не освободить Протасевича, а посадить его. Сейчас российская машина пропаганды продвигает сразу несколько связанных с инцидентом нарративов – якобы Протасевич воевал в Украине в составе националистического "Азова" и потому не заслуживает сочувствия, и якобы принудительная посадка рейса Ryanair никакой не скандал, потому что Европа якобы точно так же поступила с самолетом Эво Моралеса (что на самом деле не соответствует действительности ни с правовой, ни с фактической точки зрения). Правильным ответом на пиратство Лукашенко были бы такие санкции, которые затронули бы и Россию – например, запрет на полеты в Европу для авиакомпаний, которые летают через Беларусь. Сейчас же происходит ровно наоборот: это Россия не пускает рейсы европейских авиакомпаний, которые приняли решение не летать над территорией Беларуси. При всей боевитости тона официальных заявлений европейских политиков в отношении Беларуси, в них нет ни малейшего намека на пособничество или ответственность России.

Трудно сказать, существуют ли такие санкции и меры давления, которые могли бы вынудить Беларусь освободить Протасевича или – если уж на то пошло – всех остальных политических заключенных. Еще менее вероятно, что таким образом можно как-то повлиять на Россию. Можно было бы по крайней мере попытаться, но у немецких политиков нет для этого ни малейшей мотивации, пока на это нет сильного общественного запроса. До сих пор немецкое общество было готово протестовать против расизма в Соединенных Штатах или американской войны в Ираке – и довольно равнодушно относилось к российским войнам в Украине и Сирии или, например, к государственному террору в Беларуси. Это вполне понятно – далекие Соединённые Штаты для немцев в гораздо большей степени "мы", чем соседние страны Восточной Европы. Российские власти и их лоялисты очень любят картинно возмущаться тем, что Россию-де на Западе не считают за равную и относятся к ней свысока, а что другие страны бывшего СССР там вообще никому не нужны. На самом деле, российский режим больше всех на свете заинтересован в том, чтобы до России и ее соседей никому не было дела. Именно поэтому он и объявляет нежелательными именно те немецкие НКО, для которых Восточная Европа – это не "они", а "мы", и которые стремятся сделать восточных соседей понятнее, ближе и, если угодно, "роднее".