Легко предположить, что механическое вычитание из российского общества наиболее критически настроенных к путинскому режиму групп отдаляет Россию от внутриполитических перемен. Казалось бы, чем меньше в стране политически активных людей с оппозиционными взглядами, тем меньше ресурсов остается у тех политических сил, которые этих перемен добиваются. Однако при внимательном рассмотрении картины мира некоторых эмигрантов можно заметить, что в ней совсем нет места революции. Более того: их оппозиционные взгляды неожиданным образом обретают в новых условиях консервативный и реакционный характер.

Никто не вернется в 23 февраля

Многие эмигранты последней волны, с которыми мне доводилось беседовать накануне их отъезда, больше всего сожалели об утраченных возможностях самореализации. Россия давно стала для них некомфортным местом для жизни из-за недостатка политических свобод. Они поддерживали либеральных политиков и вкладывали много собственных ресурсов в оппозиционные политические кампании. Одновременно с этим у них была любимая работа, в которой они создавали свои островки прогресса в "отсталой" стране и с которой связывали надежду на поворот России к иному пути развития. Некоторые из них даже работали в государственных органах и считали свои отделы "карманами эффективности" в отсталом государстве.

В этом промежуточном положении их главная эмигрантская боль связана с воспоминаниями о "прекрасных проектах", которыми они занимались какое-то количество лет назад, а кто-то еще и в этом году, даже после начала войны. На фоне экзистенциального ужаса перед мобилизацией и вынужденной эмиграцией любой предшествующий год жизни в России вспоминается ими как спокойный и даже в чем-то приятный. Так, рядовой технократ среднего звена вспоминает, как еще недавно готовил запуск передового IT-сервиса в банке или каком-нибудь департаменте правительства Москвы, и теперь его охватывает печаль от того, что все его коллеги вынуждены разъехаться, так что проект уже точно не состоится.

Так выясняется, что политическая программа рядового технократа с оппозиционными взглядами сводится к тому, чтобы вернуться в состояние до 24 февраля, "только с честными выборами и независимыми судами". Он задается вопросом: "Что мы сделали не так?", – и мечтает повернуть время вспять, чтобы вернуться в 23 февраля 2022 года. Или в 2020 год, когда принималась новая Конституция. Или в 2018 год, когда проходили выборы президента. Или в 2014 год, когда произошла аннексия Крыма. Или в 2011 год, когда… И так далее. В их понимании у нас было светлое прошлое с серьезными проблемами, которые могли быть решены путем постепенного прогресса государства и общества. Их гражданская позиция заключалась именно в личном участии в этом прогрессе.

Какую роль мог бы сыграть человек с такой картиной мира в гипотетической революции в России? Скорее всего, пассивную или даже реакционную, потому что революция уводит страну еще дальше от желаемого им прошлого. Наш эмигрант наивно считает, что страна до войны могла бесконечно прогрессировать, чтобы к старости лично у него могли быть шансы оказаться в "нормальной" либерально-демократической России – или, по крайней мере, в ее благополучном московском анклаве, который по уровню жизни мог бы стать одним из лучших мест в мире. Он не замечает внутренние социально-экономические противоречия той эпохи, о которой тоскует. Не связывает их логически с наступившей войной и потому видит в возможной революции зло, а не освободительную необходимость.

Мои собеседники подозревали, но отказывались верить в то, что урбанистические проекты мэра Собянина – это часть цифрового авторитаризма, органично встроенного в репрессивную систему государства. Им даже не приходило в голову, что высокотехнологичные маркетплейсы и передовые банковские технологии держатся на эксплуатации мигрантов без трудовых прав и на кредитной кабале миллионов людей, которая создает гигантскую "резервную армию" должников для продажи жизни на контрактной службе в настоящей армии на настоящей войне.

Отъезд людей с образованием, финансовыми возможностями и оппозиционными симпатиями бесспорно является потерей для либеральной оппозиции. Они ходили на митинги, голосовали за оппозиционных кандидатов, жертвовали деньги политическим проектам и волонтерствовали в них – этого ресурса внутри страны больше нет. Это потеря для оппозиции, но не для революции, потому что нельзя одновременно быть могильщиком старого режима и горевать по утраченным в нем возможностям. Симптоматичный факт: лидеры этого сегмента оппозиции, эмигрировавшие весной и летом, сейчас не имеют никакой политической программы для своих сторонников в России – на этом месте у них настойчивый призыв к эмиграции и проекты помощи в этом деле.

Следует оговориться, что речь идет именно о той части оппозиционной эмиграции, которой чужда революционная философия и которая всерьез ставила на благополучное эволюционирование политического режима в России. В эмиграции много также и тех, кто не разделял эволюционный проект и потому не разделяет подобного разочарования теперь. Иными словами, эмиграция еще может сыграть свою важную роль в революции, но только та ее часть, которая понимает, что все впереди и не желает возвращения в прошлое.

Природа не терпит пустоты

Но кто в таком случае будет условным "революционным классом" в новых условиях? Во-первых, далеко не все оппозиционные активисты привержены эволюционному проекту. Многие активные участники протестной политики в России так или иначе понимали все эти годы, что страна давно накапливает внутренние противоречия, и анклавы бытового благополучия ее не спасут. Однако у этих людей пока нет полноценного революционного проекта. С его появлением они наверняка займут в нем активную позицию.

Во-вторых, для революции необходима политизация новых широких слоев людей, которые раньше не могли представить себя ни в каком политическом действии. С этим есть одна большая трудность.

Бытует наивное представление о том, что люди политизируются под гнетом свалившихся на них лишений. В этой логике деполитизированные граждане должны "открывать глаза", "просыпаться" в ответ на вредные действия или бездействие властей. Однако весь опыт современной России демонстрирует, что между действиями правительства и народным возмущением часто нет прямой связи. Поэтому ожидания, что граждане политизируются, получив повестку из военкомата – завышенные и преждевременные.

Вторжение делегаций из военкомов, полицейских и местных чиновников в частную жизнь в ходе мобилизации действительно создает почву для массового возмущения. Действия государства в самом деле становятся испытанием лояльности граждан, привыкших существовать "вне политики". Вскоре в семьи мобилизованных начнут приходить страшные вести о гибели или ранении, а города наполнятся свидетелями ужаса войны, готовыми и дальше воспроизводить пережитое ими насилие. Возникающее социальное напряжение, безусловно, создаст условия для революции, но от индивидуальных травм до сложных коллективных действий, необходимых для революции, пролегает большой путь.

Сейчас есть два типа реакций на мобилизацию. Первый предполагает, что мобилизация – это частная проблема отдельного индивида: сам попался – сам виноват. В другом мобилизация воспринимается как общая напасть и, соответственно, требует солидарных действий. Так, например, информирование друг друга в соседских чатах о рейдах с повестками из военкомата становится солидаризирующей практикой, которая создает взаимную благодарность и доверие, а главное – чувство общности перед внешней угрозой. В то же время встречаются попытки подставить другого, чтобы избежать мобилизации самому (отчасти в этой логике работают силовики, задействованные в мобилизации граждан).

Похоже, что ни одна из этих двух тенденций пока не стала преобладающей. И от того, в какую сторону повернется общество перед лицом лишений и ужесточений военного времени – назад к крайней атомизации, где каждый сам за себя, или вперед к солидарности и опоре на социальные связи – зависит перспектива становления нового революционного субъекта.

Неизбежное наводнение страны озлобленными людьми с оружием, боевым опытом и денежной неурядицей обозначит полное окончание эпохи "путинской стабильности" (которая была стабильностью роста, затем застоя, но еще не была стабильностью настоящего масштабного обеднения) и откроет новое пространство социально-экономических конфликтов, в котором у государства может не оказаться достаточно административно-финансовых ресурсов для разрешения всех из них в свою пользу.

Для конвертации недовольства в коллективные действия необходима будет политическая структура. Она сделает привлекательное предложение аудиториям, жаждущим ответов и разрешения новых социальных проблем. Такая структура в то же время будет способна создать конкретные возможности для коллективных действий. Выражаясь в терминах столетней давности, для катализации революционной субъектности в обществе нужна "революционная партия", то есть политическая организация, в равной степени владеющая как организационным искусством, так и идеологической альтернативой с привлекательной концепцией будущего.

Часть такой "партии" может находиться в эмиграции. Но только часть, потому что потеря прямой связи с широкой российской аудиторией и местным контекстом приводит к пресловутому "отрыву от реальности", который можно наблюдать у многих поколений политической эмиграции из России. Многие эмигрантские группы разных волн погружаются в фантазии о триумфальном возвращении в Россию после (или накануне) крушения режима и о последующем разделении мест в будущем правительстве.

Создание таких "правительств в изгнании" в барах стран Балтии, Юго-Восточной Европы и Средней Азии держится прежде всего на невольных исторических аллюзиях на большевиков – даже среди тех, кто придерживается глубоко антикоммунистических взглядов. Но главное, чем обладали большевики, это не опыт эмиграции, а глубоко проработанная революционная философия и организационная партийная сеть, которую они с переменным успехом поддерживали и расширяли больше 15 лет.

Постскриптум. Почему именно революция?

Не пытаясь классифицировать все возможные сценарии развития событий в России (реальность всегда бывает оригинальнее любых подобных ожиданий), я предполагаю развилку между (1) удержанием и укреплением власти действующей элиты, (2) постепенным распадом государства и бессрочным хаосом во всех сферах жизни и (3) революцией. Вполне вероятно, что это ошибочное представление о том, что нас в действительности ждет, но оно видится мне самой адекватной рамкой для рассуждения о наших перспективах.

В первом варианте Россия останется прогрессирующей диктатурой, стремительно избавляющейся от всякого рода прав и свобод и расслаивающейся на микроскопическую обеспеченную элиту и остальную беднеющую часть страны. Даже уход Путина (которого не избежать по естественным биологическим причинам – пусть и в отдаленном будущем) сам по себе не откроет дорогу к демократическим переменам: оставшаяся у власти элита будет иметь дело с теми же фундаментальными противоречиями в обществе, экономике и политике.

Второй вариант предполагает, что элита не справится с противоречиями и потеряет власть, которую никто не может подхватить. В этом случае общество зависнет в затяжных попытках поделить государственную власть между несколькими в равной степени слабыми центрами. Это и есть тот самый "бессмысленный и беспощадный" русский бунт, которого многие не без оснований опасаются. Комбинация полного исчезновения старого режима с отсутствием дееспособного революционного проекта, который структурировал бы рождение нового общества и государства, чревата непредсказуемо страшными последствиями – от бесконечной балканизации огромной страны до оккупации и разделения между внешними силами.

Наконец, третий вариант, о котором идет речь в этом тексте, подразумевает появление внутри общества принципиально иного политического проекта для России и способных реализовать его структур. Это именно революционный сценарий, потому что он подразумевает фундаментальные сдвиги во власти, обществе, государственном устройстве и экономике. Ни одна наследующая элита, пусть даже самое реформистское ее крыло, не сможет позволить себе реализовать такие изменения, потому что они несовместимы с ее властью.

Такая революция может возникнуть как альтернатива предыдущим двум вариантам – звереющей диктатуре и полному социально-политическому распаду. Она может происходить в форме сопротивления двум этим тенденциям и будет иметь успех только в том случае, если справится с фундаментальной пересборкой общества. А для этого потребуется организованная революционная сила, о которой речь идет выше. Она должна будет справиться с экономическими, внутриполитическими и международными вызовами.

В текущих общественно-политических раскладах трудно увидеть претендентов на эту роль. Но чем больше людей уже сейчас начнут всерьез связывать с ней свои надежды на будущее, тем больше шансов на появление такой альтернативы. Разочарованная эмиграция вряд ли могла бы способствовать этому, оставаясь в стране – в силу своей эволюционной философии, которая в новых условиях стала бы реакционной.