От редакции. Эта статья - третья в серии "Практически о памяти". Здесь вы можете прочитать о проекте.

Питер Пуклус часто вдохновляется прошлым: в своей творческой практике он активно использует воспоминания о людях, предметах и впечатлениях, трансформируя их в самобытный визуальный язык. Последний проект Пуклуса - "Эпос о любви воина" (The Epic Love Story of a Warrior) - посвящен событиям XX века. В этой высоко оцененной критиками фотокниге рассказывается история абстрактной семьи из Восточной и Центральной Европы, на протяжении прошлого столетия вынужденной постепенно перемещаться все дальше на запад континента. Большинство составляющих книгу снимков сделаны Пуклусом в студии и отсылают к легко узнаваемым образам XX века, превращая "Эпос о любви воина" в общеевропейскую "книгу памяти".  

В основе "Эпоса" - твои личные и семейные воспоминания?

Обложка книги "Эпос о любви воина"

Книга основана на двух семейных историях. Одна из них - моей жены, которая происходит из старой и когда-то состоятельной еврейской семьи из Будапешта. На эту семью повлиял Холокост - бабушка моей жены прошла через Аушвиц. Вторая история - моя собственная: я родился в Трансильвании, в венгерской семье. Один из моих двоюродных дедов - мне о нем известно мало - был отправлен советской властью в ГУЛАГ. Моя католическая семья стала в некотором смысле противником румынского режима и, как только появилась возможность, уехала из страны.

Я выдернул из этих семейных историй множество воспоминаний, городов, персонажей и других элементов, сложил все это в воображаемую кастрюлю и хорошенько перемешал. После этого я произвольно выловил из получившейся смеси несколько элементов и придумал новую историю. Поэтому нарратив, вокруг которого выстроена книга, - странствия восточно-центрально-европейской семьи, живущей в XX веке и вынужденной переезжать с места на место, - вымышленный, но в то же время он основан на реальных воспоминаниях. Я хотел написать историю о "средней", "типичной" семье, испытывающей на себе влияние истории.  

Гроза. 2014, Будапешт. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены. Другими словами, ты берешь очень личные воспоминания, творчески их перерабатываешь и создаешь, так сказать, воспоминания каждого человека. Как в эту историю вписывается название книги?

Самое большое, на мой взгляд, достижение человека - его умение рассказывать истории. Я обожаю истории. Обычно они состоят из трех обязательных элементов (хотя бы один-два из них присутствуют в каждой истории) - это рождение, любовь и смерть. Все три играют важную роль в моей книге, поэтому это "эпос": таким образом я хотел сделать отсылку к средневековому и даже древнегреческому искусству рассказывать истории. "О любви" ("love story") - потому что любовь есть синоним жизни: мы ведь постоянно влюбляемся.

И не только в людей, но и в места, идеи, предметы…  

Именно. Любовь так или иначе меняет нас, формирует нас как личностей. Это ключевое для человека чувство.

А почему "воин"?  

"Воин" обозначает героизм. Размышляя о названии для проекта, я много рефлексировал о европейских ценностях. Одна из них сильно завязана на героизме. Но что происходят с европейским героем? В большинстве случае, особенно в трудные времена (каким был прошлый век), люди становятся героями после смерти. Иными словами, чтобы стать героем, надо пожертвовать собой - взять хотя бы Жанну д’Арк или Софи Шолль. В каждой стране есть такие герои: обычные люди, которые, когда возникает необходимость, восстают против несправедливости и погибают на поле боя, в тюрьме или под ножом гильотины. Они умирают, после чего их объявляют героями. В их честь ставят бронзовые статуи…

Раскрашенная гипсовая голова (автопортрет мужчины в синих тонах). 2015, Будапешт. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены.

...их истории ложатся в основу национальных мифов.

Да. Но мертвецы не могут родить и воспитать детей, как известно. Я считаю, что настоящий героизм - в повседневной жизни. Быть героем - значит быть примером, моделью поведения, наставником для других. Поэтому в XXI веке этот акцент на погибшем герое должен быть переосмыслен: нам нужно придумать способы становиться героями при жизни.

И поэтому ты придумал героя-воина, который борется за свое существование, преодолевает трудности XX века - и остается в живых. Героизм должен быть таким?

Я не утверждаю, что в книге один воин. По правде говоря, не уверен я и в том, что он или она выживает. Своей книгой я стремился не дать ответ, а скорее сформулировать вопрос: правильно ли считать, что герой всегда должен умирать?  

Книга разделена на четыре главы: "Начало надежды (1918-1939)", "Небезопасно танцевать (1933-1945)", "Больше. Быстрее. Выше (1944-1989)" и "Жизнь как техно (1989-2016)". Получается, что это история последних ста лет. При этом, насколько я понимаю, ты используешь концепцию "короткого XX века" Эрика Хобсбаума. Почему?  

XX век, с моей точки зрения, начинается с Первой мировой войны и длится примерно до 1989 года, когда коммунистическая идея в Центральной Европе терпит крах. Это время оказало огромное влияние на то, что мы сейчас из себя представляем: в течение этого периода наши ценностные системы были подвергнуты испытаниям, разрушены и отстроены заново. Стоящие сегодня на повестке дня вопросы, существующие границы, правила, способы мышления - все это уходит корнями в XX век, особенно в первые послевоенные десятилетия. Некоторые из этих правил и способов мышления вполне состоятельны, другие же надо переосмыслить. Вопрос в том, сможем ли мы перейти в XXI век без большой войны? Ведь история учит, что серьезные изменения происходят в результате серьезных войн…

Статуя солдата-левши, позиция №1. 2013, Будапешт. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены.

Но ведь 1989-1991 годы, время крушения советской системы, считаются более-менее мирной революцией. Ты же, насколько я понимаю, задаешься вопросом, были ли эти события и последовавшие за ними изменения достаточно радикальными…

Да. Например, после революции 1989 года президентом Румынии стал Ион Илиеску, во времена Чаушеску бывший агентом Секуритате. Разве это показатель настоящих перемен? Поэтому даже несмотря на то, что я говорю о "коротком XX веке", закончившемся крушением коммунизма, мне кажется, что в каком-то смысле мы по-прежнему живем в нем. А пора бы уже переместиться в XXI столетие.

Почему главы "Начало надежды (1918-1939)" и "Небезопасно танцевать (1933-1945)" накладываются друга на друга?

Эти шесть лет были важной вехой в европейской истории. В 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер, в 1937-м в СССР был Большой террор, в 1939-м началась Вторая мировая. Ретроспективно очень просто осудить тех, кто не восстал против происходивших ужасов. Но я стараюсь не держать читателя или посетителя моих выставок за руку. Разумеется, у меня есть личное мнение о тех событиях, но оно вряд ли самое правильное и уж точно не единственно возможное. Поэтому в данном конкретном случае я задаю рамку, но оставляю читателю пространство для самостоятельной рефлексии.

Давай поговорим о "Больше. Быстрее. Выше" - или "Быстрее. Выше. Сильнее" - в венгерской истории. Как в Венгрии относятся к советскому периоду? Как его вспоминают?

Об этом сложно говорить - слишком много осталось белых пятен. У нас, например, до сих пор сильно ограничен доступ к архивам госбезопасности. Это создает огромные возможности для вымыслов, фальсификаций и прочих fake news, в результате чего прошлое довлеет над настоящим. Взять хотя бы Виктора Орбана: есть слухи, что его отец (да и сам премьер-министр) был информатором спецслужб. Эту сплетню невозможно ни опровергнуть, ни принять, потому что факты скрыты.        

Думаешь, знание о том, что твой сосед или отец твоего друга раньше был информатором, сделает жизнь венгров лучше?

Я верю в силу коммуникации: в то, что лучше говорить о случившемся, обсуждать это публично, чем прятать за семью печатями. Еще я верю в свободу, а она предполагает наличие определенного груза - необходимости принимать решения и нести за них ответственность. Если вернуться к твоему предыдущему вопросу: многие венгры с теплотой вспоминают советские времена, потому что тогда их жизнь была жестко структурирована: были четкие правила, понятные модели поведения, которым люди должны были следовать. Думать не надо было, а это ведь всегда проще. С тех пор прошло почти 30 лет, и в венгерском обществе чувствуется ностальгия по той жизни. Я вижу в этом опасность, потому что воспоминания об угнетениях, о тирании уходят на второй план и забываются. У меня даже со своим отцом не получается обсуждать советские времена, потому что он неизбежно начинает твердить, что при Чаушеску было много хорошего.

Начиная с 1989 года, согласно рассказанной тобой истории, жизнь есть "техно". Какой смысл ты в это вкладываешь? Это время вечеринок и танцев или - учитывая, что техно родом из Детройта - повсеместное американское влияние на Центральную Европу?

Ни то, ни другое. В основе техно - постоянное повторение одного и того же мотива. Но если прислушаться, понимаешь, что время от времени есть небольшие вариации, потом снова все то же самое, потом мотив резко меняется. Такова в моем понимании жизнь: она снова и снова повторяется. Пусть с незначительными, а иногда очень заметными вариациями, но в основе всегда - принцип повторяемости.  

Обручи (синий и красный). 2014, Вена. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены.

Выходит, в книге ты, помимо прочего, комментируешь и нынешний венгерский режим?

Да. По крайней мере, пытаюсь. Рад, что ты задал этот вопрос - меня об этом никто не спрашивал. Работая над проектом, я действительно много думал о настоящем Венгрии. Поэтому в книге действительно есть попытка осмыслить происходящее и обратиться к власть имущим: "Эй, ребята, кажется, история повторяется". Это не самая заметная в книге сюжетная линия, но она есть.

В таком случае как ты относишься к политике памяти правительства "Фидес"?   

Мне не нравится многое, но в контексте твоего вопроса это, прежде всего, одержимость правительства идеей Великой Венгрии, границы которой "омывались тремя морями". У нынешнего режима - навязчивая идея возродить "великую нацию". Именно поэтому по всей стране сейчас устанавливают памятники венгерским королям. Недавно была, например, волна памятников Стефану Великому, первому королю Венгрию. Мне кажется, это делается для усиления режима.  

А что с памятью о Холокосте? Не так давно в центре Будапешта появился мемориал, посвященный жертвам нацистской оккупации. По сути, он представляет всю Венгрию жертвой нацистского режима: в каком-то смысле так и есть, конечно, но очевиден перенос акцента с участия венгров в депортациях евреев в Аушвиц…  

Это важная часть "Эпоса о любви воина": так, среди составляющих книгу фотографий  есть снимок бывшей штаб-квартиры гестапо, один из немногих, сделанных вне моей студии. Гитлер отправил в Венгрию не так много своих приспешников, самостоятельно они не могли бы организовать депортации. Была необходима коллаборация венгров. Поэтому ответственность лежит не только на нацистах, но и на нас. Возможно, мой дед в этом участвовал, я не знаю… Отношение правительства к Холокосту неоднозначное: я бы сказал, что роль венгров в убийстве евреев признается недостаточно эксплицитно.  

Горящий фахверк. 2014, Вена. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены.

Каждый снимок "Эпоса о любви воина" - самостоятельное произведение, но, на мой взгляд, книга как единое целое гораздо сильнее. Причина, возможно, в том, что лично мне нарратив, "слова" всегда говорят больше, чем отдельно взятый визуальный образ. Что стоит за твоим решением добавить в проект сюжет, а также использовать в работе не только фотографию, но и другие средства - поэзию и (в рамках выставок) скульптуру? Дело в ограниченной способности фотографического средства рассказывать истории?

Я часто повторяю, в том числе самому себе, что я не фотограф, а художник, работающий преимущественно с фотографией. В своей творческой практике я все время пытаюсь расширять границы. В "Эпосе о любви воина" я, строго говоря, ничего нового в фотографию как средство не привношу. Моя задача в этом проекте была другой. Есть такое выражение: один плюс один равняется трем. Я же стараюсь руководствоваться принципом, что две единицы - это одиннадцать. В этом смысле "Эпос о любви воина" был моей попыткой выйти за пределы фотокниги и подтолкнуть читателя к размышлениям. Как мы актуализируем воспоминания? Либо через истории (то есть текст), либо с помощью визуальных образов (фильмов, фотографий и проч.). Я пытался объединить эти два способа взаимодействия с прошлым и добиться синергического эффекта. Поэтому я использовал легко узнаваемые, в некоторых случаях канонические образы XX века как отправную точку для моих собственных фотографий. Каждый снимок по отдельности, но самое главное - снимки во взаимодействии друг с другом - способны вызвать целый поток воспоминаний, и я не хочу его контролировать. Многих заданных тобой вопросов в книге попросту нет, но она заставила тебя о них задуматься. Наверное, я выполнил поставленную задачу.

Вместо номеров страниц в книге - буквы из стихотворения Марины Цветаевой «Уж сколько их упало в эту бездну…». Как так получилось?

Это чудесная история: мы встретились совершенно случайно…  

Ты почти цитируешь российскую певицу Земфиру, которая в одной из песен говорит практически то же самое: "В утренний сонный час… я полюбила вас, Марина Цветаева".

Забавно: моя история любви к Цветаевой тоже связана с музыкой. В музыкальном плане я всеяден и постоянно ищу, что бы нового послушать. Однажды я наткнулся на трек Макса Рихтера, и начинался он со стихотворения на русском языке, которое декламировал женский голос [российской актрисы Аллы Демидовой - А.З.]. Разумеется, я не понимал ни слова, но мне понравился язык, его мелодичность. Я слушал и слушал это стихотворение, а потом решил посмотреть, кто его написал. Нашел живущего в Австралии переводчика, Илью Шамбата, который перевел стихотворение на английский. Я стал читать о Цветаевой все подряд и понял, насколько ее жизнь показательна для XX века. В результате возникла идея использовать буквы этого стихотворения вместо нумерации страниц - чтобы продемонстрировать течение времени.

Макет памятника, символизирующего освобождение III, вид №1. 2014, Вена. Фото: Питер Пуклус. Все права защищены.

Можно ли сказать, что "Эпос о любви воина" - это твоя попытка преодолеть собственную смерть, оставшись в памяти будущих поколений - если цитировать Цветаеву, твое обращение "с требованьем веры / И с просьбой о любви"? Или это скорее вклад в то, как завтрашние европейцы будут вспоминать XX век?  

Проект скорее про возможность памяти о неизвестных - бесчисленных погибших, чьи имена канули в лету. Оправдана ли их смерть, или нам стоит искать другие способы достижения радикальных изменений? В XX веке нас пытались убедить, что конфликт всегда между "правыми" и "левыми": нацисты против Советов, Варшавский договор против НАТО и т.д. Я убежден, что на самом деле конфликт не горизонтальный, а вертикальный - между "верхами" и "низами": репрессивным государством, банковской системой, экстремистскими идеями - и нами, обычными людьми, простыми рабочими семьями. Без осознания этого будущее невозможно.