Одним из наследий советской эпохи являются монопрофильные города и поселки, сотнями возникавшие вокруг градообразующих предприятий. Если в Советском Союзе такие населенные пункты отражали суть тотальной индустриализации и служили освоению обширного пространства, то после распада Союза многие промышленные предприятия стали куда менее востребованными или вовсе закрылись. Уникальная для советского пространства городская география малых и рассредоточенных промышленных городов, оказалась пугающе неэффективной в контексте рыночной экономики, где многие градообразующие предприятия стали совершенно неконкурентоспособными.

Рустави – город, воздвигнутый в сжатые сроки параллельно строительству и запуску одного из самых мощных предприятий тяжелой промышленности советской Грузии, – повторил судьбу многих бывших моногородов и поселков. Когда-то гигантский завод, обеспечивающий рабочими местами от 11 до 12 тысяч человек, последние 25 лет находится в крайне неблагоприятном положении.

"На древнем городе сейчас стоят жилые дома"

Рустави располагается близ Тбилиси – всего 20 минут на маршрутке и спокойные ряды разноцветных многоэтажек постепенно и ненавязчиво вырастают вдоль дороги. Кое-где на фасадах зданий виднеются яркие муралы – при первом приближении Рустави кажется приятным и опрятным городом. "Новый город", с оживленными улицами и современной инфраструктурой, изобилующий разноцветными постройками, торговыми центрами, павильонами и кафе, вдруг упирается в пустырь. Невзрачная просека, а затем и мост через реку Кура являются естественной границей между "новым" и "старым" городом. Совершенно симметричные, ровные линии зданий, с присущей сталинскому ампиру монументальностью и величественной умеренностью, окаймляют главную дорогу города - это своеобразные "ворота " в "старый " город.

Здесь, в "старом" городе – выстроенном в советские времена одновременно с заводом – по обе стороны от дороги, прерываясь лишь на узенькие проулки, тянутся невысокие постройки, недавно выкрашенные в теплые тона: оранжевый, голубой, зеленый, розовый. Ровные и чистые тротуары, редкие машины и неспешные прохожие – все это создает впечатление, что просека и мост привели нас в другой город, а может даже перенесли назад во времени, – лет на пятьдесят.

Однако если пройти вперед, то взгляд упирается в сдержанно–апокалиптические виды: монументальный симметричный сталинский ампир, но искореженный облезшей краской и трещинами на фасадах домов, глубокими ямами на тротуарах и разбитыми фонарями. Кое-где виднеются каркасы полуразрушенных зданий, а в конце аллеи – вздымается прежде величественное, но теперь громоздкое и потускневшее от времени сооружение заводоуправления. Прежде представлявшие из себя архитектурный ансамбль здание больницы справа от заводоуправления и здание бывшего института автоматики слева, теперь, кажется, одиноко сереют из года в год, уныло и безвозвратно. Оба здания проданы частным собственникам, которые постепенно начинают реставрацию и ремонт.

Помимо прекрасно сохранившихся социалистических построек, в пятнадцати минутах ходьбы от центра обнаруживаются остатки древней крепости (V–IV вв. н. э.). Параллельное сосуществование "старого" и "нового" – этот главный сюжет жизни в Рустави. Это сюжет организует и городское пространство, и рассказы местных жителей, и экспозицию местного краеведческого музея, где на первом – "археологическом" – этаже находится выставка найденных на раскопках предметов древности, а на втором – "советском" – экспозиция об истории строительства и становления гиганта-металлургического завода.

– Древний город был как раз на этой территории. Все, что вы здесь видите, буквально вырывалось археологами из-под ковшей экскаваторов, – рассказывает сотрудница краеведческого музея. – Когда начали строить завод, стали находить остатки древних поселений. Археологи основали инициативные раскопки, но это было очень сложно – не было возможности спокойно работать. Требовалось срочно возводить завод и город – одновременно. Часто происходило так, что во время строительства дома археологам удавалось только сфотографировать то, что они едва обнаружили, сделать зарисовки – и все. Потому многого мы не знаем, – на древнем городе сейчас стоят жилые дома.

Закончив экскурсию по древней экспозиции, экскурсовод в качестве большого исключения проводит нас на второй этаж. Основная экспозиция оказывается закрыта – в музее монтируется выставка работ молодого современного художника. Артефакты советской плановой бытности едва выглядывают из-за белых стендов в центре зала. Мы просим приоткрыть завесу, и в тени новой выставки разглядываем фотографии и предметы, свидетельствующие о развернувшейся здесь почти семьдесят лет назад размашистой социалистической стройке.

Что осталось от постсоциалистического города

– Завод мощный был! И эта мощь чувствовалась, по крайней мере, по всей Грузии. Все завидовали руставцам! – говорит Гиви Зурашвили – металлург со стажем, опытный руководителя и преданный житель города Рустави.

Типично для Рустави, история семьи Гиви Шалвовича переплетена с историей строительства и становления металлургического завода и, как и в рассказах многих других жителей, начинается с масштабной мобилизации: незадолго до окончания войны, пять тысяч молодых людей 1926 года рождения были отобраны со всей Грузии для командирования в металлургические центры Украины и России для получения квалификации. К строительству завода также привлекались жители Грузии, многие из них так и остались жить в Рустави.

Отец Гиви Шалвовича оказался среди пяти тысяч командированных:

– Он учился в Енакиево, в Донецкой области, там свой металлургический завод. Познакомился с мамой, и забрал ее с собой – ей было 16, ему 19. Когда в 1947-м году они вернулись – первые цеха были уже запущены, – рассказывает Гиви Шалвович.

Помимо молодых специалистов, возвращающихся в Рустави, для работы и запуска цехов приехали также квалифицированные специалисты из Украины и России. "Эти люди с годами многие уехали, а кто адаптировался к здешним условиям – остались", – рассказывает Гиви Шалвович.

В итоге, силами, как кажется, всей Грузии был построен завод полного металлургического цикла: от коксохимии до трубного производства. Завод входил в Союз трубостали.

Изначально, по словам Гиви Шалвовича, "на заводе работало около 15 тысяч человек, в 1960-х годах была проведена модернизация, автоматизация многих процессов, в конце – где-то к 1990-м годам – на заводе работало более 12 тысяч человек". Гиви Шалвович точно называет цифры выработки завода на конец восьмидесятых годов: "Мы выпускали в год 1,5 миллиона тонн стали, 550 тысяч тонн труб, 900 тысяч – агломерат, 650 тысяч – чугуна, 600 тысяч кокса…".

– А почему вы знаете эти цифры так хорошо?

– Я на заводе 40 лет работал. 13 лет был замдиректора по кадрам, когда уже к закату пошло дело, я работал в отделе снабжения. А поступил на завод сразу после школы – в семидесятом, поработал полтора года и в семьдесят втором году поступил в МИСИС – московский институт стали и сплавов. Вернулся назад, продолжил в своем же трубном цеху, потом перешел в отдел труда и прошел всю эту цепочку до замдиректора. Я ушел в 2010–м году, когда там уже нечего было делать, – говорит бывший металлург.

"Большая стройка", а потом и завод-гигант, аккумулирующий в себе специалистов из разных городов и республик, сделали город Рустави интернациональным. "Жили мы дружно!" – говорит Гиви Шалвович.

"Тяжелой промышленности по всей Грузии уже нет!"

Зою Вахтанговну с заводом связывают без малого тридцать лет работы, последние годы она является директором Государственного института проектирования металлургических заводов (Гипромез). В беседе они с Гиви Шалвовичем дополняют слова друг друга как старые знакомые, коллеги, соратники. На стенах кабинета Зои Вахтанговны целая коллекция фотографий завода, о многих она рассказывает весело и задорно, вспоминая как было раньше, но говоря о сегодняшнем положении дел на заводе, ее голос заметно тускнеет. Несмотря на то, что Зоя Вахтанговна с 2006 года не работает на заводе, она в курсе самой последней информации:

– В январе они собираются вообще остановить завод. Сейчас там рабочих около 900 человек. Плюс те, кто сидят в управлении, так что всего – тысячу двести с чем-то. Не пойму только, почему они всем дают информацию, что у них около двух тысяч работает? Нет там двух тысяч, – говорит Зоя Вахтанговна.

В городе, и в стране в целом, по оценке наших собеседников, сейчас очень сложное положение:

– Тяжелой промышленности по всей Грузии уже давно нет. Те предприятия, которые были – продали в частные руки, часто – зарубежным собственникам. Многое скупили индийцы. В Рустави им за символическую цену продали Краностроительный завод, в Кутаиси – тоже завод индийской компании. Дело в том, что они дают разные условия труда для грузин и для индийцев – выполняют одну и ту же операцию, но оплата у грузин в разы меньше.

Зоя Вахтанговна начала работать на заводе сразу после школы, потом отучилась на вечернем отделении в Тбилисском университете, с рабочей специальности перешла в работники партийной и профсоюзной организации:

– Я родилась в Рустави и никогда не хотела никуда отсюда уезжать. Когда ненадолго куда-то выезжала, каждый раз, помню, только в город заезжаю и тепло сразу становится – я дома.

В кризисные годы Зоя Вахтанговна все свое время и силы вложила в акции против продажи завода: "Шесть лет мы боролись, потому что понимали, что такие объекты, которые являются основными для города – главными артериями, – их нельзя просто так продавать на аукционе!". Но не смотря на все усилия, 12 октября 2005 года завод был продан.

– Когда уже окончательно молотком стукнули, сказали "Продано!", у меня в глазах темнота, какой-то шум в голове, – рассказывает Зоя Вахтанговна. – Меня ребята вынесли с этого зала заседания, привели в себя. На следующий день я написала заявление и ушла. Просто не могла бы остаться с теми, против кого я боролась.

– Я не хочу, чтобы моя страна опиралась только на доход с туризма – чтобы мой народ имел только функцию обслуживания, – добавляет она.

Деиндустриализация Грузии

История Рустави – типичная для многих промышленных городов на постсоветском пространстве. Как и во многих других странах социалистического блока, в Грузии распад Союза повлек за собой массовую деиндустриализацию. В период 1990-х и 2000-х десятки крупных заводов тяжелой промышленности были либо полностью разорены и закрыты, либо потеряли большую часть своих ресурсов – в частности и потому, что их оборудование продавалось как металлолом.

Эксперты в области политической экономии Грузии, анализируя причины проблемной ситуации в промышленном секторе, указывают, в первую очередь, на комплекс мер, в духе неолиберальных реформ, которые последовали практически сразу за обретением страной независимости. Большая часть таких мер существенным образом повлияла на промышленность: в частности, это приватизация государственных активов, дерегуляция, открытие внутренних рынков для иностранных капиталов, гибкий внутренний рынок рабочей силы.

Согласно данным, которые приводит Тато Хундадзе, – политико-экономический эксперт и преподаватель в Georgian American University (GAU) – в 1987 году около 643 тысяч человек были вовлечены в промышленное производство на территории страны, в то время, как в 2015 году, в промышленном секторе трудоустроены лишь 116 тысяч.

Можно предположить, что процессы деиндустриализации критически влияют на уровень безработицы в стране. Так, по официальным данным, этот уровень в третьем квартале 2018 года составил 12,2%, – около 237,4 тысяч человек из 2 миллионов трудоспособного населения. Однако экспертов смущают подобные цифры, ведь, согласно законодательству, все собственники земельных участков де-юре считаются занятыми, но де-факто ресурсов обрабатывать земли, и тем более получать с этих земель прибыль, у землевладельцев нет. Соответственно, всех землевладельцев можно также включить в число безработных, – а это порядка 50% трудоспособного населения.

Как бы там ни было, после распада СССР политика грузинского государства поставила работников в крайне сложные условия. Одной из причин называют "дерегулирование трудовых прав", в частности – упразднение в 2006 году Департамента трудовой инспекции (возобновил работу в период 2013–2015 гг.). Вторая причина – сокращение доли государственного влияния, что особенно ощутимо в сфере промышленности – если еще в 1989 году большая часть трудоспособного населения была стабильно занята в государственном секторе, после перехода к рыночной экономике этот показатель существенно снизился (примерно до 15%). Таким образом, помимо нехватки рабочих мест в связи с сокращением объемов производства и закрытием большинства промышленных предприятий, довольно острой для грузинских граждан стала проблема условий и организации труда.

За последние несколько лет на территории Грузии произошел целый ряд рабочих протестов. В 2010 году на Зестафонском заводе ферросплавов рабочие приостановили работу, к ним присоединились рабочие Чиатурского горно-обогатительного комбината, а позже с протестами выступили рабочие завода по переработке металлолома "Джеостил" (GeoSteel), находящегося в Рустави. В 2011 году работники принадлежащего индийской компании ООО "Eurasian Steels" кутаисского завода "Геркулес" провели масштабную забастовку. 2012 год завершился уже серией протестов: сначала работники морского порта Поти, затем шахтеры горнодобывающей компании "Грузинский марганец" в Чиатуре, в Тбилиси в тоже время на забастовку вышли водители автобусов, затем и сотрудники сервис-центра "Энергодистрибуция Кахети" (Восточная Грузия) объявили забастовку, а в городе Ткибули (Западная Грузия) около 300 рабочих шахты Дзидзигури начали протест против руководства компании "Грузуголь".

Помимо протестов рабочих заводов и комбинатов, в 2017-м году произошли забастовки работников сферы услуг – сотрудников двух крупных сетей – супермаркетов Fresco и книжных магазинов Библиус. Причинами большей части протестов являются неприемлемые условия и организация труда, нарушения трудовых прав, низкая оплата труда, – аналитики связывают такое положение дел с небрежностью частных компаний по отношению к своим работникам.

Рабочие Руставского металлургического завода столкнулись с госреформированием уже в конце 1990-х. В период с 1999 по 2005 при непосредственной поддержке собственной профсоюзной организации, являвшейся наследником советской профсоюзной ячейки, руставские металлурги протестовали по поводу решения государства о продаже завода. Несмотря на протесты, 12 октября 2005 года завод был продан с нулевого аукциона за 21 миллион долларов, что в 25 раз дешевле стоимости предприятия включая всю инфраструктуру.

Для многих жителей Рустави, история города неразрывно связана с историей завода – с его ярким прошлым, когда вместе строили, вместе трудились, создавали семьи, невзирая на происхождение, статус или должность на производстве. Но сквозь ностальгические рассказы наших собеседников просачиваются голоса других руставцев, советская история для которых больно резонирует с социально-политическими процессами в постсоциалистической Грузии.

Завод своими мощными производственными циклами не только дал возможность работать огромному количеству людей, но и объединил их в сообщество, структурировав трудовую и частную жизнь. Крах и упадок завода обернули эти процессы вспять.

И все же, города, подобные Рустави, способны выжить – и даже расцвести. Антрополог Джереми Моррис считает, что моногорода стоит рассматривать как с позиции ценностного потенциала для экономического развития страны, так и из перспективы освоения постсоциалистического "наследия" городского пространства самими жителями. Согласно Моррису, говоря о "качестве жизни" в моногородах, важно помнить о такие понятиях, как "счастье", "творчество" и "самореализация". Исходя из этой перспективы, жизнь обитателей моногородов представляется вполне привычной и не менее «нормальной», чем жителей мегаполиса.

Статья подготовлена в рамках проекта "Memory guides: information resources for the peaceful conflict transformation", осуществляемого Центром Независимых социальных исследований - CISR e.V. Berlin. Проект поддерживается МИДом Германии, в рамках программы: "Expanding Cooperation with Civil Society in the Eastern Partnership Countries and Russia". Автор благодарит за помощь в подготовке материала своих коллег Марию Вятчину, Сергея Мовчана, Анну Воробьеву, Олега Журавлева.