Евгения Белорусец. Фото: IST Publishing / Facebook.В октябре 2018 года фотограф и писательница Евгения Белорусец издала книгу "Счастливые падения" об историях женщин, чьи судьбы меняются вместе со страной, в которой они живут. Книга Белорусец описывает события на Донбассе и в мирных регионах Украины после начала войны.

Ваша книга "Счастливые падения" соединяет художественные и документальные истории женщин, в том числе и истории про Донбасс уже после начала войны. Не думаете, что ваши читатели будут сомневаться в подлинности всех изложенных историй, не зная, какая из них правдивая – а какая нет?

Читатели должны постоянно ощущать вызов. Любой документ отчасти является фальшивкой. Это особенно касается документальной фотографии, которая всегда передает только маленькую часть действительности. Когда мы смотрим на мир, то, с одной стороны мы должны всегда верить документу, потому что на этом доверии строится наша политическая позиция, наша способность действовать, мы верим документу, он провоцирует нас на действия. С другой стороны, к сожалению, мы должны помнить, что любой документ – это часть субъективного видения ситуации. И оно может быть субъективным до абсурдности. Моя книга не должна стать причиной журналистского расследования того, что произошло в Антраците. По этой книге невозможно вычислить ни одного конкретного человека, рассказавшего мне какую-либо историю, имена героев и названия населенных пунктов изменены.

Не опасно ли в сегодняшнем хрупком мире ставить под сомнение правдивость документальных фактов?

Безусловно, но это художественная книга. Цель этой книги – не работа с конкретно случившейся историей, а возвращение вытесненным, невидимым, неслышимым историй права быть рассказанными. Мне было интересно исследовать те виды рассказа собственной судьбы, которые вытеснены на маргинальное поле. Те виды повествования о себе, которые становятся вторым планом. Этот образ второго плана тесно связан с идеей "Второго пола" Симоны де Бовуар и вообще голоса женщины. В Украине долгое время обыгрывалась идея о том, что есть люди, которые считают, что их не слышно. И зачастую этих людей даже осуждали.

Вы говорите о Донбассе?

Да. Считалось, что то, что они утверждают, что их не слышно – это уже вид предательства. Мне было интересно исследовать этот тип предательства. Что значит существовать с мыслью, что тебя не слышат, не важно, где ты живешь? Эта книга называется "Счастливые падения", она не называется "документальные исследования женщин-перемещенных лиц, живущих на востоке Украины".

Из серии "Война в парке". Фото: Евгения Белорусец. Все права защищены.Я пытаюсь исследовать целый срез действительности, которая состоит из разных элементов: это люди, связанные друг с другом, но не видящие друг друга. Это люди, переехавшие с востока Украины в другие города и выживающие здесь. Сам тип выживания делает их родственными и связанными с любыми другими людьми в Украине, которые пробовали выживать в других городах. Они все в одинаковой ситуации. И история всех этих людей остается нерассказанной. Каждый, кто в Украине пробует двигаться по стране и жить в разных местах, сталкивается с очень большими сложностями.

В своих текущих проектах вы еще занимаетесь темой Донбасса?

Я начала новый проект, который связан с ромскими украинскими сообществами, с тем, как эти сообщества существуют в Украине в разных регионах. Я начала с Торецка. Мне об этом городе рассказывали о совершенно героической работе женщин в ромской организации, которые пытаются радикально повышать количество ромских детей, которые идут в школу. Они работают и общаются с семьями, которые зачастую абсолютно безграмотны. Я считаю, что безграмотность – самая большая тайна украинских ромов, о которой не знает украинское общество.

Безграмотность – самая большая тайна украинских ромов, о которой не знает украинское общество

Это не первая ваша работа с темой ромских сообществ в Украине?

Да, до этого была работа о трудовой миграции, и тогда я впервые столкнулась с ромскими сообществами в Украине. Это были ромы из Межгорья на Закарпатье. Я тогда делала большой проект об украинской трудовой миграции и снимала села, в которых мужчины и женщины покидают свои семьи, чтобы заработать деньги в Европе и России. На то время 70% ездило в Россию, не знаю, как сейчас. Потом они возвращаются домой и вкладывают деньги в свою семью. Из-за войны я бросила эту работу и думаю вернуться к ней.

Каким было ваше знакомство с сообществом?

Я оказалась в Межгорье на какой-то своей небольшой съемке и узнала, что в селе есть район, где живут ромы. Глава села, который со мной познакомился и встретил, сказал, чтобы я ни в коем случае не шла туда, потому что "меня оберут до нитки", заберут фотокамеру, могу не вернуться живой оттуда. Он просил меня не идти. Тогда я попросила главу села пойти со мной к ромам, потому что если это опасно, то, может, он меня сопроводит. На что он ответил категорическим отказом. Меня это глубоко удивило и я решила, что все равно туда пойду. Сейчас я бы даже ни минуты не сомневалась в подобном решении, но тогда у меня был ноль работы с этой темой.

Фото: Евгения Белорусец. Все права защищены.Когда я туда пришла, жители этой части села смотрели на меня совершенно потрясенно, потому что к ним редко заходят. Меня встретили невероятно гостеприимно. Я познакомилась с семьей, которая в нашем представлении занимается волонтерством, они были крайне небогаты, но безумно верующие и распределяли религиозные книги, в этом поселении тоже была проблема безграмотности. Эта семья три раза в неделю проводила обеды для бедных семей у себя дома и уроки правописания и чтения. Тогда я поняла глубину изоляции, поняла, что есть какое-то сообщество, о жизни которого их собственные односельчане не имеют никакого представления.

Какими были ваши ощущения, как человека искусства, который работал с этой темой, после погромов ромских поселений в Киеве, которые начались в жилом массиве "Березняки"?

Погром в Киеве меня потряс, причем особенно потрясли даже не последствия, какими бы они ни были ужасными, а его история и сценарий. Некие безымянные патриоты и активисты воспользовались более благополучными участниками ромского киевского комьюнити, чтобы оказывать давление на жителей ромского поселения и уничтожить его. Приезжал известный ромский певец и говорил: у вас все сгорит, вы должны уехать. Потом эти же патриоты заставили этого певца, других состоятельных ромов и жителей этого поселения заплатить деньги за билеты, чтобы ромы уехали. Это на самом деле сценарий, когда геноцид на первой ступени осуществляется руками общины. Как для того, чтобы уничтожить еврейскую общину, нужно вступить в коммуникацию с главой общины, пообещать ему какую-то безопасность. Это очень задело меня тогда, эта близость сюжетов, и показала мне, что до абсолютного варварства на самом деле короткий путь.

Вы следите за тем, как общество меняется и воспринимает новости об этих погромах?

Украинское общество очень сложное и разное. Оно действительно мультикультурное, состоит из миллиона разных групп, но ромы каким-то образом создают в этом пространстве отдельную группу и постепенно сейчас занимают роль гонимых и непонятых всеми. Как будто у общества не хватает ресурса, чтобы не впадать в это варварское состояние, когда обязательно нужна некая группа, которая будет представлять абсолютно чужого, к которому не будет никакого сочувствия. На роль этой группы иногда претендуют разные сообщества.

Победу слишком часто одерживают те силы, которые мыслят архаичными категориями

Но есть и хорошие тенденции, потому что мы помним, что волонтерские организации работали в этом поселении с детьми, помогали, участвовали в интеграции. Для меня проблемой и тревожным факторов является, что есть и та, и другая тенденция, но победу слишком часто одерживают те силы, которые мыслят архаичными категориями. Получается, что именно они были субъектами городской политики, которая создала такие условия, что этого поселения больше нет.

Вы думаете эта городская политика стала возможна в условиях войны?

Она может продолжиться и стать более агрессивной. Она может исчезнуть и во время войны. Дело в том, что война безусловно сильно влияет на украинское общество и постоянно его изменяет, как будто заново. Но каким будет этот текст, как она перепишет его – это наш выбор. Мы ничего не можем оправдывать войной.

Насколько вы ощущаете себя в безопасности работая с подобными темами?

По-разному. После акции с ромами на нас напала праворадикальная группировка и было очевидно, что они каким-то образом связаны с полицией, которая присутствовала на месте. Меня это тогда потрясло, ведь мой адрес стоял на заявке, которую я писала, чтобы проводить акцию. Я тогда не поняла, у кого находится мой адрес, в руках полиции или в руках этих людей, если они так хорошо связаны.

Почему обществу трудно подобрать слова к обозначению людей, которые совершают подобные погромы? Их зачастую называют "неизвестными", "патриотами" или просто "молодыми людьми".

Общество не знает, как их называть. Это просто случайные слова, попадающие под руку. У нас еще слабо выработана политическая культура по анализу политического спектра, который начинается слева и заканчивается справа. Даже политические партии не структурируют себя в этом поле. Мы можем это только угадывать. Единственное слово, которое остается ругательством со времен Второй Мировой войны – это слово "фашизм", но оно воспринимается как оскорбление, лишенное содержания.

Вместе с другими художниками вы проводили акцию солидарности с ромами, которых в этом году выгоняли с мест их поселения. Но там было не так много людей. Вы нашли объяснение почему киевляне не присоединились к вашему мероприятию?

Мне трудно это сказать, предсказать и понять, но сейчас в Украине очень много травматических опытов. Сложилась и проработана собственная роль жертвы. Понимание себя как жертвы какой-то агрессии. Война с Россией усилила эти представления. Речь идет о том, чтобы признать всю сложность ситуации и тех негативных героев, которые есть и в украинском обществе.