Акция в поддержку Олега Сенцова и других украинских политзаключенных в России. Берлин, Потсдамер Платц, июнь 2018. Фото из архива редакции.

Людмила Сенцова и Лариса Кольченко молча обнимаются; на глазах у обеих – слезы. Они встречаются впервые за четыре года после ареста их сыновей – Олега и Александра. Людмила просит Ларису, чтобы та отговорила своего сына от голодовки. В это время ее собственный сын голодает уже три недели. Потом обе обращаются к президенту Украины Петру Порошенко, чтобы он сделал все от него зависящее для освобождения Саши и Олега.

Режиссер Олег Сенцов и антифашист Александр Кольченко были арестованы в мае 2014 года в Крыму по обвинению в подготовке терактов. В августе 2015 года российский суд приговарил их к огромным срокам лишения свободы в колониях строгого режима – 20 и 10 лет соответственно. После оглашения приговора Сенцов и Кольченко запели гимн Украины. Лариса Кольченко в этот момент находилась в зале суда.

Лариса тогда, во время судебного процесса в Ростове-на-Дону и сейчас, четыре года спустя – две разные женщины. Тогда – молчаливая, избегающая общения с прессой, она тихо и внимательно наблюдала за тем, что происходило в зале суда, пыталась разобраться, что делать и как помочь. Сейчас же она в открытую борется не только за своего Сашу, но и других политзаключенных.

– Мне надо быть сильной. Держусь, конечно, – говорит Лариса, когда мы встречаемся с ней в Киеве. Она приехала на встречу в Администрации президента, которую организовали родственники украинских политзаключенных.

– Никогда не думала, что встречусь с президентом. Сегодня довелось, – говорит устало Лариса Кольченко после встречи, а потом общения с журналистами, во время которого она рассказывает о Саше. Накануне стало известно, что по состоянию здоровья он принял решение прекратить голодовку, которую начал вместе за Олегом Сенцовым.

– Конечно, голодовка тяжело далась и ему, и мне как его матери. Я очень переживала. О голодовке узнала из СМИ, и меня это повергло в шок, – говорит Лариса. На нее давили из Челябинского ОНК – звонили и пытались через нее заставить Сашу прекратить голодовку.

– Саша принимает решения сам, я могу только его поддержать в этом, – безапелляционно сообщила в трубку Лариса. Но все же по-матерински обрадовалась, когда позже узнала, что сын отказался от своей акции.

После Киева Лариса едет домой, в Крым, готовиться к свиданию с сыном в челябинской колонии.

– Трое суток положено на длительное свидание. Все время мы с ним. Там такое помещение гостиничного типа. Общая кухня на 10 комнат, общий санузел, у каждого отдельная комната. Я приезжаю, привожу продукты на три дня. Пытаюсь его вкусным чем-то накормить, – рассказывает она о редких встречах с сыном. До этого они не виделись 8 месяцев, а положенное свидание в ближайшее время откладывают еще ненадолго – из-за голодовки.

О том, что произошло с ней за эти четыре года, Лариса сдержанно говорит: "По-разному жизнь складывалась".

– Очень тяжело, когда твои близкие находятся так далеко, когда ты не знаешь, что там происходит и когда такой большой срок. Иногда просто теряешь надежду, потом начинаешь себя успокаивать, все таки надеешься на лучшее.

После того, как ее сына арестовали, многие родственники перестали с ней общаться. А на работе "просто терпят".

– Понимают как мать, но не поддерживают. Я там много лет проработала, меня знают, Сашу. Хотя взгляды не разделяют, но понимают, что у меня беда случилась, – говорит Лариса. – Мне очень жалко, что Саша сейчас там находится, что его молодые годы проходят там. Хотелось бы конечно, чтобы он закончил учебу, чтобы его жизнь сложилась как-то по-другому. Но... Все-таки надеюсь на лучшее. Что все должно измениться. Пока еще нет, но в ближайшее время изменится все-таки.

В день рождения Олега Сенцова Лариса выходит на пикет в Крыму. Возле бюста Тарасу Шевченко, там, где во время аннексии проходили проукраинские митинги в Симферополе, она, одетая в вышиванку, развернула плакат на украинском: "С Днем рождения. Пора домой", адресованный Олегу и ее Саше.

"Вспоминаю все как страшный сон"

– Все начиналось с того, что в Крыму молодые ребята, украинцы, были достаточно активны, они ходили на митинги, поддерживали украинских солдат, которые были заблокированы в воинских частях. Готовили им еду, собирали им деньги на обмундирование, предметы первой необходимости. Я конечно переживала, волновалась, пыталась его как мать отговорить. Хотя я гордилась им, но, тем не менее, и очень волновалась, – вспоминает Ольга Афанасьева о том, как начинались события, которые с ног на голову перевернут жизнь сына Геннадия и ее собственную. Тогда владелица турфирмы, успешная бизнесвумен жила в Симферополе. Вести об аресте сына пришли 9 мая 2014 года вечером:

– Мне позвонили из ФСБ сообщили об аресте – это был просто шок. Такое шоковое состояние, что ты вообще не знаешь, куда тебе бежать, куда звонить, к кому обращаться, потому что власть уже сменилась.

Тогда она оказалась один на один с абсолютно новой ситуацией. Афанасьев был объявлен частью диверсионно-террористической группы, которая якобы готовила теракты в Крыму. Вместе с Афанасьевым по делу шли Алексей Чирний, Александр Кольченко и Олег Сенцов. Именно на основании показаний, силой выбитых из Афанасьева и Чирния, следствие строило дело Сенцова и Кольченко. За сотрудничество со следствием оба получили "только" по семь лет тюрьмы.

Позже Геннадий Афанасьев совершит сильный поступок – на судебном заседании уже по делу Сенцова и Кольченко откажется от своих показаний и заявит, что дал их под пытками. О пытках он тоже расскажет. Хотя это ни Олегу, ни Саше это уже не поможет – они получат свои сроки.

14 июня 2016 года Геннадия Афанасьева удалось вернуть в Украину – в соответствии с приказом о помиловании, подписанным президентом Путиным. Вместе с Афанасьевым были помилован еще один политзаключенный – Юрий Солошенко.Тогда же в Украине были освобождены и отправлены в Россию фигуранты дела по сепаратизму и госизмене Елена Глищинская и Виталий Диденко.

Юрий Солошенко. Источник: YouTube.

– Я вспоминаю это все, как страшный сон. Было очень тяжело осознавать, что 23-летний мальчишка ни за что может столько просидеть, – признается Ольга Афанасьева.

Ольга помнит первую передачу Гене, когда тот сидел еще в СИЗО в Симферополе. Помнит, как адвокат по назначению вымогал от нее взятки. Помнит свой допрос в ФСБ, обыск в квартире, который проводился без нее. Потом – Лефортово и суд.

Еще помнит письма: "Мама, ты не переживай, я ничего не сделал, тебе не надо краснеть, так получилось в жизни. Я никого не убил". Она говорит, что письма ей очень помогали держаться.

– Тогда мы все – Гена и другие ребята – мы были совершенно одиноки. На суде у Гены не было ни одного журналиста, вообще никого не было, кто бы мог меня поддержать. Сидел Гена в клетке, рядом были собаки, вооруженные до зубов люди, три судьи и я, – вспоминает те страшные дни Ольга.

"Сидел Гена в клетке, рядом были собаки, вооруженные до зубов люди, три судьи и я"

День, когда Гена отказался от своих показаний, стал для Ольги "вторым 9 мая".

– Потому что у меня опять шок, куда бежать, что делать, куда звонить. Я ж не была ни с кем связана. Но нужно брать себя в руки, действовать дальше. После этого моя задача была сделать так, чтобы имя "Афанасьев" было узнаваемым. Я поняла, что другим образом его не достану, – говорит Ольга. Тогда она составила план – приезжать в Киев каждые полтора месяца, ходить на эфиры, обращаться "во все министерства Украины", писать омбудсменам Украины и России. Ольге стали помогать правозащитники, она познакомилась с другими матерями политзаключенных.

Тогда же и родилась идея выставки работ Гены в Киеве – он увлекался фотографией. Сдерживая слезы, но решительно Ольга рассказывала всем, кто пришел на выставку, о своем сыне и о том, что произошло с ним.

В таком режиме она прожила более двух лет. Про освобождение говорит, что "во многом повезло", а также отмечает "командную работу".

– На тот момент в Сыктывкаре были очень хорошие правозащитники, которые действительно болеют за правду, справедливость. Они ходили, капали начальнику колонии.

И тут сработала команда: Украина информационно поддерживала Гену, и у нас был замечательный адвокат Александр Попков. Еще работал правозащитник Эрнест Мезак, который до сих пор представляет наши интересы в Европейском суде по правам человека.

После освобождения у Ольги, как и у Гены, началась новая жизнь – в Киеве. Из Симферополя, где за Ольгой уже открыто следили органы, пришлось уехать.

– Нам некуда было идти. У нас ни вилки, ни ложки – это просто полный крах. Ты понимаешь, что в зрелом возрасте, с больным ребенком на руках тебе приходится лечить его, строить быт, устраиваться и привыкать к новой жизни, новым реалиям. Но это уже все было на такой эйфории и подъеме, что после того, что мы пережили, было просто счастье, – говорит Ольга о первом времени в Киеве.

Ольга все также продолжает заниматься темой политзаключенных. Она поддерживает другие семьи, которые попали в такую же ситуацию, постоянно ходит на митинги в защиту украинцев, находящихся в российских тюрьмах по политическим причинам.

– Я научилась, как передавать передачи, как себя вести, куда писать заявления, куда писать письма. Этим и помогаю, – поясняет она, – Каждый день я разговариваю с какой-нибудь мамой, родственником, они плачут. Это тяжело. Я была в их положении, понимаю, как это трудно.

О "мирной жизни" Ольга задумывается, так как чувствует, что начинает выгорать. Она понимает, что уже не сможет так, как раньше.

– Мы с Геной обсуждаем этот вопрос. Мне кажется, это забыть невозможно. Это как печать, клеймо на всю жизнь, – говорит Ольга, которая остается поддержкой для сына в тяжелый период реабилитации.

"Ее сын тут, мой сын там"

В марте 2016 года в Чечне проходил суд еще над двумя другими украинцами – Станиславом Клыхом и Николаем Карпюком. Опять-таки по версии российского следствия, украинцы были членами УНА-УНСО и воевали против российских федеральных сил в Чечне в 1994-1995 годах. У обоих выбивали показания под пытками, что пошатнуло здоровье Станислава. Это было сильно заметно на суде – его речь часто становилась бессвязной. Все это своими глазами видела его мать – Тамара Ивановна Клых, которой на тот момент было уже за 70 лет.

– Нет, мне не сложно было решиться поехать в Чечню. Я настолько его люблю, что мне было запросто, – говорит о своем решении Тамара Ивановна. Тогда она провела в Грозном десять дней.

– Я пришла к самому главному в СИЗО, у него висит портрет старого Кадырова и молодого Кадырова, а Путин внизу. Я еще в своей наивности спрашиваю его – чего так повесили, он же тут главный, а у вас внизу? Он мне – вы что-то еще будете спрашивать? И все, я замолчала. Я думала, что попала к своим. А попала к чужим, – вспоминает события тех дней Тамара Ивановна.

Лариса Кольченко выступает в защиту своего сына и других украинских политзаключенных, находящихся в России. Фото предоставлено автором.

В июле 2017 года Тамара Ивановна встречается в Киеве с матерью российского военнослужащего Виктора Агеева, которого задержали украинские военные в зоне АТО. Новоайдарский районный суд в Украине признал его виновным в участии в террористической организации и незаконном вооруженном формировании и хранении оружия. Тогда ожидали, что после оглашения приговора Агеева обменяют на кого-то из украинских политзаключенных.

Клых и Агеева вместе записали видеообращение – к Порошенко и Путину вернуть домой детей, помиловать их и прекратить войну.

– Я взяла коробочку конфет "Вечернего Киева". Она сразу обниматься. Ее сын тут, мой сын там. Так поговорили, пообщались, – описывает свою встречу Тамара Ивановна. Но их эмоциональное обращение в Украине не все приняли однозначно, в сторону женщины стала звучать критика.

– Попросить – попросила. И еще раз попрошу, если надо. И десять раз буду просить сына отпустить, – не сдается Тамара Ивановна. – Я так страшно рыдала, когда мне прочитали несколько отзывов. Думала, что это плохо на Стасе скажется. Что люди не все так поняли меня, как я себя поняла. И как бы каждая мама на моем месте поняла меня. Если не дай бог, такое горе! Как бы эти люди, которые критиковали, поступили на моем месте?

У них с сыном, говорит Тамара Ивановна, были очень близкие отношения. Потому самый сложный период для нее был, когда в течение 10 месяцев, после ареста Стаса в августе 2014 года в Орле, она не могла найти его.

– Не знали, что он, живой ли, где он. Знали, что этапировали в Ессентуки. И больше ничего, – говорит женщина. Ежедневно она звонила в украинское консульство в Ростове-на-Дону, чтобы хоть что-то узнать о Стасе. Тогда еще не было помощи правозащитников, и несколько раз Тамара Ивановна попадала на мошенников, которые обещали привезти ее сына домой.

– Кругом ходила. И по всяким телеэфирам, – рассказывает она. – Я тогда еще на каблуках ходила, в 70 лет! Я без каблуков вообще себя не представляла. Такая модная барышня была, как муж говорит.

– А сейчас не могу. Так болят ноги! – жалуется Тамара Ивановна на здоровье. К тому же у нее часто болит голова и сердце. Врачи помочь не могут, говорят, что нервы.

Еще несколько лет назад, в 72 года, Тамара Ивановна работала – заведующей производством в детской больнице в Киеве. Говорит, подходила к работе ответственно, серьезно – "иначе бы не держали так долго". После того, как Стаса арестовали, работа, конечно же, отошла на второй план. Но ее не отпускали на пенсию.

– Очень главврач меня просила, чтобы я работала. Она меня не хотела отпускать, а мне было совестно – просто так ходить. Прихожу в горе и уходила в горе, – говорит Тамара Ивановна с благодарностью. Рабочий коллектив ее поддержал – не давали ей пасть духом, собирали деньги, когда было необходимо.

– Нет у меня человека, кого я бы вспомнила плохим словом. Я не могу ни про кого сказать, что это плохой человек. Все старались помочь, – говорит Тамара Ивановна. Ее поддерживает и вся семья – племянники, а также друзья мужа.

– Если бы мне было хотя бы 60-65 лет! Мне всегда давали младше лет. Это сейчас я постарела за эти 4 года. А так я очень хорошо выглядела, чувствовала. Годы просто. Хочется его дождаться живой. Потому что кто ему поможет, – говорит едва сдерживая слезы Тамара Ивановна. Из-за плохого здоровья она все чаще общается с журналистами по телефону, реже бывает на акциях и встречах.

Вопрос жизни и смерти

С начала конфликта удалось освободить только девятерых из списка украинских политзаключенных (на данный момент это 71 человек). Это Геннадий Афанасьев и Юрий Солошенко, а также Надежда Савченко – ее обменяли на двоих задержанных на Донбассе российских военных ГРУ Александра Александрова и Евгения Ерофеева. Ахтем Чийгоз и Ильми Умеров, представители Меджлиса крымскотатарского народа, были освобождены благодаря посредничеству Турции. Юрию Ильченко удалось сбежать из-под домашнего ареста в Крыму. Юрий Яценко и Александр Костенко вернулись в Украину уже после окончания срока наказания. Освобожден и Хайсер Джемилев, младший сын Мустафы Джемилева, лидера крымских татар.

Родственники политзаключенных делают все, чтобы повлиять на ситуацию при помощи имеющихся правовых инструментов – и создают новые. У них теперь есть общественная организация, и им удалось добиться создания совета при президенте Украины, который будет заниматься вопросами освобождения политических заключенных, находящихся в в российских тюрьмах. Вместе с правозащитниками они подготовили новый законопроект о политических заключенных и будут его лоббировать. Отец украинца Павла Гриба, которого судят в Ростове-на-Дону по обвинению подготовки теракта в Сочи, Игорь Гриб, прошел конкурс и возглавил отдел по вопросам лиц, лишенных свободы в Министерстве по вопросам временно оккупированных территорий и внутренне перемещенных лиц.

В августе Украина подала иск в Европейский суд по правам человека о нарушении прав украинских политзаключенных, в котором описано 71 дело, а также названы фамилии российских чиновников, причастных к ним. В Минюсте Украины считают, что это поможет убедить международных партнеров применить дополнительные персональные санкции против руководства РФ.

Граффити на стене в Санкт-Петербурге. Фото CC BY-SA 2.0: Олег Кузнецов / Flickr. Некоторые права защищены.

Но все, что родственники могут сделать на данный момент – это акции давления и привлечения внимания к проблеме. Процесс обмена – не в их руках, и он уже заблокирован почти год.

Чем дольше молчит Кремль, отказываясь освобождать украинских политзаключенных, на тем более отчаянные меры идут их близкие. В июне мать крымского мусульманина Нури Примова, Райме, объявила голодовку, требуя внести ее сына в списки на обмен (голодовка была прервана в июле в связи с серьезным риском для здоровья).

На крайние меры идут и сами политзаключенные, понимая, что сейчас это единственный способ отстоять свои права. 16 мая, незадолго до начала чемпионата мира по футболу в России, Олег Сенцов объявил бессрочную голодовку. Ее поддержали другие политзаключенные, а также активисты, деятели искусства по всему миру. Ситуацию вокруг Сенцова недавно обсуждалась на встрече Ангелы Меркель и Владимира Путина. Но и после нее нет ответа на вопрос теперь уже жизни и смерти – когда освободят украинских политзаключенных.