Адвокат Светлана Сидоркина и Александр Кольченко. Фото: Антон Наумлюк. Все права защищены.Светлана Сидоркина, адвокат международной правозащитной ассоциации "Агора", на протяжении почти всей карьеры защищает в суде тех, кто подвергается политическим преследованиям в России. В списке ее подзащитных – участники протестов 6 мая и 26 марта, общественные деятели, публицисты и политические активисты разных движений, а также те, кого лишили свободы за репосты в социальных сетях.

По первому образованию вы историк. Как пришли в адвокатуру?

До того как поступить на историко-филологический факультет Марийского госуниверситета, я подавала документы на юридический факультет Казанского университета, но не прошла по конкурсу – было почти сто человек на место, и мне не хватило баллов. А историю я всегда любила, и чтобы не терять время, пошла на исторический. Юриспруденция же была моей главной мечтой после окончания школы, поэтому чуть позже я получила второе образование и все-таки пришла в профессию, к которой изначально стремилась.

Когда вы выбирали юриспруденцию, то представляли, с чем именно будете работать?

Нет, когда я заканчивала школу, вообще ничего не знала о профессии юриста, была в розовых облаках. У меня обыкновенные родители: мать всю жизнь проработала бухгалтером, отец — инженером-механиком, никакого отношения к юриспруденции они не имели. Представления об адвокатской деятельности были на основе романов, скорее детские мечты о добре и справедливости, об оказании людям помощи. Сейчас я вижу совсем другое. Работать очень сложно. Возможно, если бы тогда я лучше понимала реальность, то не пошла в профессию. То, о чем мечтала, сбылось лишь наполовину.

Какие дела для вас были самыми сложными?

Вспоминаются самые свежие. Одним из наиболее трудных мне представляется дело Дмитрия Бученкова — он последний из "болотников" проходил по делу о беспорядках 6 мая (в ноябре 2017 года Бученков покинул территорию России). Сложное, потому что он невиновен! Дима не совершал тех действий, которые ему вменяют, а защищать невиновного тяжелее всего. На тебе лежит груз ответственности за то решение, которое в итоге примет суд. Казалось бы, за стороной защиты не стоит последнее слово, но ты все равно, представляя его алиби, доказывая невиновность подзащитного, берешь на себя очень большую степень ответственности. Больше, чем если бы знал, что человек был на месте и совершал какие-то действия.

Дмитрий Бученков. Источник: Вконтакте.В подобных случаях предъявляешь по отношению к себе самые высокие требования. Даже понимание того, что в этой ситуации сделал все, что мог, не дает успокоиться. Идет внутренняя борьба, кажется, что можно было сделать больше. Хотя ни суд, ни следствие не хотят тебя слушать.

С точки зрения российского законодательства, он сможет когда-либо вернуться в Россию?

Нет. Дмитрий с его слов, попросил убежища по политическим мотивам в одной из стран Евросоюза. Сама суть убежища говорит об этом — оно предназначено для защиты людей, которые не могут вернуться на родину из-за опасности преследования там.

Как вы оцениваете роль общественных кампаний в его деле?

Я считаю, что в его случае общественная кампания могла быть больше и шире. Но "Болотное дело" длится уже пятый год, и я прекрасно понимаю, что люди устали от потока информации. Даже сами фигуранты, осужденные по делу 6 мая, которые уже освободились, они и те редко приходили на судебный процесс — людям сложно еще раз окунаться в эти события.

Я предполагаю, что судья вынесла бы обвинительный приговор в отношении Бученкова

В свое время Бученкова выпустили из СИЗО под домашний арест. С чем вы связываете изменения условий содержания?

Мы неоднократно упоминали о тех нарушениях, которые имели место при продлении срока его содержания под стражей. Плюс было решение Европейского суда по правам человека в отношении Бученкова. ЕСПЧ исходил из практик российского правосудия в других делах и по аналогии права признал продление меры пресечения в виде содержания под стражей незаконным. Все это звучало на судебном заседании.

Ильдар Дадин. Фото CC BY-SA 3.0: Wiki. Некоторые права защищены.Одновременно с этим было резонансное дело Ильдара Дадина, и оно тоже сыграло свою роль — в отношении Дадина был вынесен оправдательный приговор. К весне 2017 года следствие по делу Бученкова было практически закончено, и веских оснований для дальнейшего нахождения под стражей не было. Суд в своем решении об изменении меры пресечения на домашний арест ссылался как на российскую практику, которая существует в национальных судах, так и на практику ЕСПЧ. В совокупности все это, на мой взгляд, и сыграло свою роль.

Тогда много говорили о том, что это было политическое решение, связанное с приходом в администрацию президента Сергея Кириенко. Как вы относитесь к таким разговорам?

Да, эти разговоры были, но в отношении Бученкова я все же склонна считать, что суд принял решение, исходя из правовых оснований. Однако уже осенью 2017 года судья начал куда-то спешить, не давал защите представлять весь объем запланированных доказательств. Процессы были крайне нервными, суд просто чинил препятствия защите. У меня сложилось мнение, что судья занимала сторону обвинения — исходя из того, каким образом задавались вопросы, как часто отклонялись ходатайства защиты. Я предполагаю, что судья вынесла бы обвинительный приговор в отношении Бученкова.

Были ли у вас в практике аналогичные дела, когда на скамье подсудимых оказывались полностью невиновные?

Да, рассматривалось уголовное дело по разбою, я участвовала в нем уже на стадии апелляции. Человека, которого обвиняли, не было на месте преступления, но в итоге его все равно осудили на восемь лет лишения свободы.

Вы часто защищали людей с левыми и антифашистскими взглядами. Вы разделяете их идеи и ценности?

Среди подзащитных у меня действительно было много людей с левыми убеждениями. Но это скорее потому, что до последнего времени именно левые шли в авангарде тех, кто с чем-то несогласен и имеет активную гражданскую позицию. Я же не придерживаюсь каких-то политических взглядов. Мне близки общечеловеческие гуманистические убеждения, которые присущи, наверное, каждому человеку и касаются мира на земле, как бы это банально ни звучало. Мне небезразлична экология и защита прав наиболее незащищенных слоев населения.

Были ли у вас подзащитные, взгляды которых не совпадали с вашими?

Можно вспомнить публициста Бориса Стомахина, взглядов которого я не разделяю. Но то, что его осудили на такой большой срок только лишь за его слова — это несправедливо. Наказание, которое ему назначил суд, равнозначно тому, что дают за преступления насильственного характера, преступления против жизни и здоровья человека. Каждый имеет право на субъективное мнение, и выступая в защиту Стомахина, я говорила об этом.

Сложнее всего отстаивать справедливость в Мордовии – там очень сильная клановость, которая складывается из поколения в поколение

Можно ли говорить о том, что политических дел в какой-то момент у вас стало больше?

Да, это так. В первую очередь это связано с тем, что изменилась ситуация в стране. Я работаю адвокатом с 2002 года. В числе первых политических было дело марийского жреца Виталия Танакова, осужденного по 282 статье УК РФ (действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии). За публикацию брошюры "Жрец говорит" он получил наказание в виде 120 часов обязательных работ. Тогда лишение свободы по этой статье не практиковалось — люди получали условные сроки или обязательные работы. Сейчас мы называем этот период вегетарианскими временами.

Как вы оцениваете роль ЕСПЧ за последние 10 лет?

В ЕСПЧ есть определенная категория приоритетных дел — такими были и "Болотное дело", и дело Pussy Riot. На мой взгляд, ЕСПЧ своевременно реагирует на то, что происходит в России. Но проблема в другом. Все ждали, какое решение вынесет Верховный суд РФ по делу "болотника" Ярослава Белоусова. Европейский суд признал, что этот процесс проходил с нарушениями. К сожалению, российский суд не принял во внимание доводы ЕСПЧ. Я полностью поддерживаю позицию адвоката Дмитрия Аграновского, который говорил, что это незаконно. Хочется, чтобы те международные договоры, которые Россия подписывала в рамках Конвенции о правах человека, соблюдались неукоснительно и в полной мере.

В 2017 году вы защищали участников антикоррупционного митинга 26 марта. Есть ли какие-то отличия от процессов по "Болотному делу"?

Практика работы по "Болотному делу" дала наработку следствию, и в деле 26 марта следователи полностью изменили свою тактику. Они учли все недостатки, допущенные при работе на предварительном следствии. Сторона защиты в деле 6 мая неоднократно обращала внимание суда на то, что следствие использовало видеодоказательства, полученные с нарушением требований уголовно-процессуального кодекса. По делу 26 марта съемки на месте событий велись уже оперативными сотрудниками Главного управления Министерства внутренних дел Москвы (ГУ МВД) — на улицах работало целое подразделение. Они вели видеосъемку, чтобы впоследствии использовать ее в рамках доказательств по каждому из эпизодов, которые были выделены из материнского дела.

Доводы, которые высказывались стороной защиты относительно видеоматериала, следствие учло. И сегодня оспаривать эти доказательства, основанные на видеозаписях ГУ МВД, очень сложно. Так, аргумент, который я использовала в деле Станислава Зимовца заключался в том, что следователи взяли видеонарезку из большого видеоматериала, без проверки наличия или отсутствия монтажа данных. Но суд все равно отклонил мое ходатайство и посчитал эти видео допустимыми доказательствами.

Станислав Зимовец. Источник: Youtube.После весенних протестов следствие также понимало, что если это будет большое уголовное дело — как было с делом 6 мая — оно вызовет большой резонанс, что может повлиять на сам процесс. Поэтому они разделили его при большом количестве обвиняемых на отдельные дела и предъявили обвинение лишь по статье 318 УК РФ (применение насилия, неопасного для жизни или здоровья либо угроза применения насилия в отношении представителя власти).

В рамках "болотки" мы также говорили о том, что тем ребятам, которые уже отбыли сроки, незаконно вменялась статья 212 ч. 2 УК РФ (участие в массовых беспорядках), поскольку фактически 6 мая на Болотной площади беспорядков не было. Пример беспорядков – события на Манежной площади в 2010 году. А на Болотной были мирные граждане, которые оборонялись от действий сотрудников полиции. 26 марта уголовные дела были возбуждены только по статье 318 - их рассмотрели гораздо быстрее, и такого общественного резонанса не было.

У правозащитников и активистов есть отработанные механизмы помощи?

Да, после событий на Болотной площади удалось консолидировать усилия тех, кто помогает осужденным по политическим статьям. В деле 26 марта показательно дело Станислава Зимовца. Он представитель региона, из малообеспеченной семьи, и материальных средств для его поддержки у родственников не было. Поэтому ему помогали всем миром: материально – правозащитные организации, гражданские активисты перечисляли деньги приносили передачи, покупали вещи, писали письма. Подключались для оказания помощи "ОВД Инфо", ОНК Москвы, "Агора", "Открытая Россия".

После событий на Болотной площади удалось консолидировать усилия тех, кто помогает осужденным по политическим статьям

Для Зимовца это стало полной неожиданностью: он думал, что остался совсем один. На стадии следствия был адвокат по назначению и долгое время Зимовца не могли найти, родственники были беспомощны. И когда выяснилось, что его ищут, что хотят помочь многие, для него это стало шоком! Почему к человеку из глубинки приходят незнакомые люди? Это, конечно, бальзам на душу и поддержка его убеждениям — пусть они у него немного скомканные и наивные, но все же очень искренние. Сейчас он отбывает срок в ИК-12 Волгоградской области.

Вас долгое время не пускали к Зимовцу в СИЗО. Почему?

Ситуация, когда меня официально не допускали к подзащитным, была дважды. К Бученкову меня не допускали представители Следственного комитета, а к Станиславу Зимовцу — Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН). Последние ссылались на то, что я должна представить документы, что являюсь его защитником. Это абсолютно противоречит законодательству. Адвокатская палата Москвы очень давно борется с ФСИН по этому поводу, но ФСИН продолжает требовать от адвокатов при посещении изоляторов в Москве разрешение от следствия или суда, что мы являемся участниками дела.

В других регионах такой практики нет?

В регионах с этим вообще никаких проблем — ведь это незаконно.

Есть ли подобные проблемы с посещением колоний?

Я много где побывала: в колониях Коми, Кировской, Брянской, Рязанской, Ярославской, Тверской, Архангельской, Иркутской областях, в Республике Мордовия и других субъектах России. Везде свои особенности. Сложнее всего отстаивать справедливость в Мордовии — там очень сильная клановость, которая складывается из поколения в поколение. Почти в каждой колонии тебе скажут, что здесь работали отец, мать, дед. Родственные связи очень крепкие. Да и приезд московского адвоката вызывает много вопросов: мол, зачем проделали такой большой путь. Начинают пробивать по базе адвокатов, и это занимает много времени: пока личные данные не проверят, к подзащитному не допустят.

С другой стороны, в Мордовии есть колония №10 – ее можно ставить в пример остальным в плане допуска адвокатов. Там не приходится тратить много времени на подготовку и согласование документов. Но при этом, в очень много жалоб заключенных на условия содержания в ПКТ (помещения камерного типа) и условия работы.

За время работы вы встречали порядочных судей, следователей и прокуроров?

Безусловно, порядочные следователи и судьи есть. Но к сожалению ни следствие, ни суд не являются независимыми. Следователь говорит, что ему приказало руководство, а судья зависим от указаний вышестоящих судов. И по резонансным делам это ощущается особенно остро.