Активистка Юлия Галямина на митинге против реновации. Москва, 12 июня 2017.(c) Sergei Karpukhin/Reuters/PA Images. Все права защищены.Когда меняется общество - меняются и города. Но как именно должны происходить эти изменения? И что нужно сделать для того, чтобы города были не просто "красивыми", но и удобными? Именно об этом в последнее время в ведутся ожесточенные споры. Муниципальные органы, урбанисты и рядовые горожане нередко имеют самые разные точки зрения о том, во что именно нужно вложить бюджетные средства. Иногда результат получается самый неожиданный: громадный фонтан, установленный местным олигархом, стоит в окружении домишек, не подключенных к канализации. Неудивительно, что термины "развитие городской среды" и "урбанистика" многие воспринимают со скепсисом. oDR встретился с социологом Петром Ивановым, чтобы разобраться в том, от какой урбанистики возможен толк - а какая ограничится сносом пятиэтажек.

Когда редактор oDR предложил мне поговорить с урбанистом, я уточнила: "Наверное, с Ивановым?". Он спросил, как я догадалась, а это очень просто: вы – единственный присутствующий сейчас в публичном пространстве урбанист, не обслуживающий повестку мэрии Москвы. Скажите, почему слово "урбанистика" стало ругательством и чем хорошие, правильные урбанисты отличаются от плохих и неправильных?

Проводником слова "урбанистика" в массовое сознание стал Вячеслав Леонидович Глазычев, и оно долго ассоциировалось с ним – с академизмом, с благообразным мужчиной в шейном платке и с трубкой, с хорошо поставленной речью и энциклопедическими знаниями, взвешенно и интересно говорящим неочевидные вещи. Но Глазычева на всех не хватало, к тому же он  оперировал достаточно широкими понятиями, то есть нельзя было определить, что такое урбанистика по Глазычеву.

А дальше получилось так: начиная с протестов 2011 года возникает во многом реактивная риторика "это наш город" и повышенный интерес к городу. Причем именно к среде, а не к архитектуре: не "хорошо или плохо выглядит это здание", а "что это здание для мира, каков пользовательский опыт человека, сталкивающегося с этим зданием". Когда возникла идея небольшого действия, включая и преобразования Капкова, и призыв Навального идти в муниципальные депутаты, понадобилось как-то эту сферу деятельности назвать, и слово "урбанистика" пришлось очень кстати.

Этот элемент появился в обозначениях публичных персон: "урбанист-социолог", "блогер-урбанист" и так далее. Отсюда – предельное размывание понятия и добавление прилагательного "городской" ко всему в попытке сделать это молодежным, стильным и привлекательным: не просто кафе, а "городское кафе" (ну да, ведь не сельское же); раньше толкинисты на набережной танцевали хастл, а теперь это "городской проект".

Чья это была попытка?

Двух сторон. С одной – оппозиционная попытка развернуть риторику небольших дел и заинтересовать тех, кто только что протестовал против фальсификации выборов в Госдуму, проблематикой клумб и лавочек. С другой – попытка приведения городскими властями их инициатив к модному хипстерскому виду, попытка развернуть нарождающийся интерес в сторону чего-то менее радикального.

В какой степени здесь присутствует попытка апроприации властью и огосударствления "современного образа жизни", если можно так выразиться?

Я не уверен в огосударствлении. Тут скорее речь может идти о капитализации творческой энергии креативного класса через создание условий, с одной стороны, для появления прекариата, с другой – принудительного статусного потребления. Но чтобы это происходило, опять же, необходимо создание комфортной среды.

Так что нельзя сказать, что это в чистом виде зловещий проект одной из башен Кремля, скорее здесь действовала логика неолиберального капитализма: лучший способ справиться с протестными настроениями – превратить их в радостный творческий фан.

Речь может идти о капитализации творческой энергии креативного класса через создание условий, с одной стороны, для появления прекариата, с другой – принудительного статусного потребления

При чем тут капитализм, тем более, простите, "неолиберальный"?

Механика действия заключается в капитализации различных сфер, в данном случае речь идет о творческой сфере, имевшей запрос на что-то отличающееся: в одежде, в заведениях и т.д. Для более или менее обеспеченного креативного класса, сформировавшегося за нулевые годы и вышедшего в 2011 году на протесты, понадобилось создать большое количество приятных способов и условий занятости. И капитализм здесь при том, что занятость была создана, и было создано много экономики, с этим связанной.

Как бы то ни было, размывание понятия произошло, и сейчас в профессиональной среде стоит вопрос о самоопределении.

Каковы основные ответы на этот вопрос?

Основная проблема – что та, глазычевская урбанистика не институционализировалась. Он создал кафедру в РАНХиГС, но вскоре скоропостижно умер. Возникла Высшая школа урбанистики Александра Высоковского, но он тоже скоропостижно умер. Эти два личностных проекта создавались в тесной взаимосвязи друг с другом, Высоковский, как и Глазычев, занимался формулированием академической повестки. Их понимание различалось, но то и другое базировалось на обширном пласте научных дискуссий – советских, российских и зарубежных, было завязано на общенаучный контекст.

А урбанистика, которая приобрела статус городской и государственной, во многом внеконтектстуальна, она нахватывает элементы, не осмысляя их. Там нет научной фундированности, и привлечение зарубежных экспертов носит символический характер. Приезжает Ян Гейл, осеняет своими заповедями комфортного города – и мы делаем все вроде как по этим заповедям, хотя на самом деле далеко не так.

Комсомольская площадь, август 1960 г. Источник: oldmos.ru.Потому что те, кого считают комментаторами или экспертами-урбанистами, и я в их числе, слабо задействованы в производстве научного знания. Эксперт очень отличается от ученого. Эксперт – это тот, кто говорит нам какие-то умные вещи. Откуда умные вещи, как он их произвел – неважно, вещь получает статус умной, как только человека наделяют статусом эксперта.

В Красноярске есть такой Степан Амелькин, обладающий в глазах городской администрации экспертным статусом, он продвигает там тотальное озаборивание улиц. Я могу прийти к администрации Красноярска и сказать, что это плохо, но я кто? Эксперт. И он эксперт. Вот так отсутствие научной дискуссии, которая фундировала бы экспертность, очень серьезно сказывается.

Откуда урбанисты в плохом смысле слова берут идеи? Понятно, что центральный мотив всегда (поправьте, если я ошибаюсь) – освоение бюджетов, но ведь это можно сделать сотней разных способов. Почему они выбирают этот, а не тот?

Пешеходную Мясницкую в том виде, в каком она есть, сделало, как ни странно, не КБ "Стрелка", которое написало самые дорогие в мире СНиПы. Главным архитектором, инженером, главным всем этого проекта был лично Петр Павлович Бирюков, бессменный руководитель жилищно-коммунального комплекса Москвы с незапамятных времен. Несмотря на то, что экспертов привлекают, и эксперт может обладать высоким академическим статусом и обширными познаниями, его гениальные идеи ложатся на стол человеку, который всю жизнь был чиновником от благоустройства и, возможно, умеет организовывать строительные бригады, но ничего не понимает в обществе.

У нас до сих пор нет проектирования благоустройства, будь то Мясницкая или двор

Вы клоните к тому, что, как гласит расхожая шутка, верблюд – это арабский жеребец, который прошел все согласования?

Да. Я помню, на общественном совете при мэрии мы рассказывали, как делали двор на Анохина, 38. Мы говорили: "Петр Павлович Бирюков, посмотрите, мы провели опрос жителей прилегающих к этому двору домов, мы провели с жителями серию проектных групп, у нас получился проект двора, который мы хотим реализовать. Но для того, чтобы реализовывать такие проекты, необходимо внести изменения в такие-то и такие-то регламенты Департамента ЖКХ".

Итоги строительных работ во дворе по адресу ул. Академика Анохина, 38. Источник: Высшая школа урбанистики НИУ ВШЭ.У нас до сих пор нет проектирования благоустройства, будь то Мясницкая или двор. Нет проекта как пространственного выражения идеи архитектора. Вместо проекта есть проектно-сметная документация: установить столько-то лавочек, создать столько-то квадратных метров газона. И дальше это идет на откуп здравому смыслу и совести благоустроителя – прораба и его бригады. Мы объясняли простую вещь: надо ввести этот этап, чтобы отдельные виды работ, за которые отвечают разные подрядчики, осуществлялись под общим надзором проектировщика, соединяющего разные уровни: озеленение, благоустройство, коммуникации, водоотвод и так далее. Но мышление Петра Павловича Бирюкова не могло понять эту идею. Он кивал и продолжал переспрашивать, что же мы предлагаем. Демиургами всей этой урбанины являются люди, чье мышление не доходит до управленческих и проектных абстракций.

Другой пример. Когда в 2012-м или в 2013-м году в Школе урбанистики обсуждали пешеходные улицы в центре Москвы, тезисом и наших экспертов, и Яна Гейла, который при этом присутствовал, было то, что нужно развивать пешеходную инфраструктуру. "О, значит надо строить пешеходные улицы!" Нет, идея не в этом. Пешеходная инфраструктура – это не пешеходная улица, а способы, какими пешеход может сделать свое передвижение комфортным. Это тоже иллюстрация того, что управленцы с большим трудом ловят новые абстракции.

За тем, что вы говорите, мне видится неявный мессидж: если бы все эти вопросы решали не Бирюков и не чиновники от водопровода, а высоколобые эксперты, то все было бы хорошо. Вы полагаете, что решать должны мудрецы?

Ну нет, тут тоже есть большая проблема. У нас же был пример просвещенного управленца – Капков. Но в ситуации, когда есть такая штука, как строительство, возникает большая проблема.

У нас очень серьезное строительное лобби в лице… хотя какое "лобби", если это вице-мэр Марат Хуснуллин. Оно очень не заинтересовано как раз в том измерении, о важности которого в урбанистике говорил Высоковский: в регламентировании и ограничении строительной деятельности в правилах землепользования и застройки и в генеральном плане. Они настаивают на том, чтобы строить что они хотят, где хотят, как хотят, и чтобы не согласные с этим жители не могли им помешать. При отсутствии институциональных сдержек и противовесов, даже если бы можно было клонировать Капкова и заселить клонами всю мэрию, ситуация не изменилась бы.

Они настаивают на том, чтобы строить что они хотят, где хотят, как хотят, и чтобы не согласные с этим жители не могли им помешать

А необходимые институциональные сдержки – это, очевидно, какое-то включение жителей, учет их позиции и так далее?

Да, ведь это еще одна проблема почти всех проектов, которые реализуются в Москве: они превращаются в тотальные мегапроекты. Благоустроить – все улицы. Снести – все дома, которые нам не нравятся. Фестиваль – занять все свободное пространство.

Происходит это из-за отсутствия территориально чувствительных консультативных органов или органов представительной власти, которые могли бы идею сверху приземлять на актуальную реальность. Приведу еще одну иллюстрацию из жизни моего района – префектура выделила порядка 59 миллионов рублей на благоустройство бульвара. Тендер выиграло некое ООО "Берендей", которое сделало проект сферического бульвара в вакууме, пешеходная зона в спальном районе получилась двухметровой дорожкой, петляющей между какими-то гротами, садовыми гномами и прочими странными вещами. Когда местный активист Саша Пищальников это увидел, он возопил, вооружился занудством и чувством вкуса, пошел в офис "Берендея" и выедал им мозги, потом пошел в префектуру и выедал мозги префекту.

Дальше он собрал рабочую группу, в которую вошли виднейшие урбанисты. Они вместе разработали проект, пиная "Берендея" и объясняя, что проектировать нужно вот так, особенно здесь, потому что это район Тропарево-Никулино, его планировка, включая бульвар, в 1980году получила Ленинскую премию, мы, жители района, используем бульвар так-то, были проведены опрос и группы с жителями.

И что, "Берендей" их слушал, а не подкарауливал в подъезде с арматурой?

Слушал, потому что Пищальников одновременно вел переговоры с префектурой, а префекту понравились мысль "зачем за 59 миллионов делать плохо, если можно сделать хорошо". В результате бульвар был действительно хорошо реконструирован, там появились нужные вещи – стенды, амфитеатр, все были в восторге. И это произошло ровно потому, что появился "голос района" в лице Саши Пищальникова, который смог донести позицию территории и приземлить деньги в тропаревские реалии. Этого страшно не хватает, отсюда – и территориально нечувствительные проекты, и мегапроекты, которые не претерпевают территориального преломления сообществом.

Дает ли социология ответы на вопрос, чего люди хотят от городской среды, что они получают, а чего не получают от урбанизации, которую им спускают сверху?

Когда я работал в шахтерском поселке Чегдомын – это столица Верхнебуреинского района Хабаровского края, население около 13 тысяч человек, – угольная компания в рамках корпоративной социальной ответственности очень хотела что-то для города сделать. Они пытались спрашивать жителей, жители ответили: хотим физкультурно-оздоровительный комплекс с тренажерным залом. Построили. Первую неделю ходил весь город, спустя три месяца остались три человека.

Сказали: хотим бассейн. Заложили бассейн, правда, не построили. Было несколько таких идей, про которые казалось, что весь город хочет, но, когда я там работал и общался с людьми, я обращал внимание, как они говорят про себя, как сравнивают себя с соседними поселками, как у них организована жизнь. И выяснилось, что не чего-то конкретного они хотят, а разнообразия. Не нужен им монументальный бассейн и физкультурно-оздоровительный комплекс, им достаточно небольшого тренажерного зала, куда они могли бы не ходить, но знать, что он есть, и еще многое разное есть, и если вдруг захочется, можно пойти и туда, и сюда, и куда угодно. Это сложноуловимое на уровне "большого благодетеля" человеческое чувство, которое один ребенок сформулировал очень четко: "Хочу, чтобы Чегдомын был городом". А город – это пространство возможностей, которыми можно не пользоваться.

Город – это пространство возможностей, которыми можно не пользоваться

Но опрос - не единственный и не самый надежный инструмент социологии. Можно мониторить поведение людей, смотреть, где в графике человека, утром вставшего с постели и вечером в нее вернувшегося, возникают "затыки", где в течение дня, который он провел в городе, ему терло, жало и было некомфортно. Есть ли такого рода замеры или исследования?

Есть, например, недавнее исследование Ирины Ирбитской, директора Центра градостроительных компетенций РАНХиГС, которая выделила 32, если я правильно помню, уклада городской жизни. Оказывается, даже в морфологически похожих районах люди живут очень по-разному. Где-то есть культура дворового садоводства, народного благоустройства, культура активной гаражной жизни, где концентрируются активные мужские сообщества, а где-то ничего такого нет.

В рамках этого укладного подхода многие вещи приобретают функционал, отличный от назначенного. Скажем, те же гаражные кооперативы – не домики для машин, а куда более сложная социальная структура. Если их снести и поставить на их месте многоэтажную парковку, у людей мир изменится, и с высокой долей вероятности они будут чувствовать себя плохо. Здесь, мне кажется, кроется некий потенциал для работы с разными городскими сообществами – через понимание того, какие функции для этих сообществ несут вроде как функционально назначенные городом элементы.

Есть ли примеры, удачные или неудачные, учета этих вещей?

Я уже приводил примеры с двором и бульваром. Есть пример в Самаре – "Том Сойер Фест", где удалось создать систему реставрации исторических домов, с которой не справлялась городская власть.

Это в смысле придуманной Томом Сойером методы красить забор?

Да. У города было два варианта – либо сносить исторический квартал под предлогом того, что это "гнилушки" (слово из лексикона тамошнего губернатора), либо, если жители сами пытаются ремонтировать разваливающиеся дома, судить их за вандализм, потому что у "гнилушек" есть статус памятника архитектуры. Там Андрей Кочетков, который смог выстроить сложную систему из согласований с администрацией, организации волонтерского движения, спонсоров, предоставляющих стройматериалы, и получился "Том Сойер Фест".

Том Сойер Фест, Самара. Источник: ВК.В его рамках участники занимаются реставрацией домов, естественно, с участием архитекторов, чтобы это действительно была реставрация, а не вандализм. Это очень успешная и очень правильная система – win-win для всех сторон. Людям весело, им нравится делать свой город лучше. Архитекторы рады, потому что сохраняется историческое наследие. И администрация рада, ведь нашелся путь, который был для нее неочевиден, причем путь репутационно выигрышный. И подобного рода примеров эффективных коллабораций по России довольно много.

В Красноярске есть замечательная история про активистку Машу Быстрову, которая начала с велоактивизма, а потом начала писать рецензии на парковки, которые устанавливали магазины, рестораны и прочие заведения. Администрация на это посмотрела и предложила Маше нарисовать, а как правильно должна выглядеть муниципальная парковка. Она им нарисовала – и это тоже пример разумного взаимодействия.

А чем, кстати, в Красноярске закончился сюжет с заборами?

Конфликт на пике, потому что в рамках национального проекта "ЖКХ и городская среда" там началась разработка проекта благоустройства главной улицы города – улицы Мира. У активистов, естественно, сразу возник вопрос, а как с заборами? И сейчас идет активная борьба, чем закончится, непонятно, но там есть мощная противозаборная фракция, и с высокой долей вероятности на улице Мира они победят.

Это тоже очень важный момент, связанный с масштабом города, потому что подобного рода дискуссию в Москве представить невозможно. И решение у нас все равно будет принято за очень закрытыми дверями, тогда как в городах типа Самары и Красноярска дистанция власти меньше.

Существуют ли общие для разных регионов, разных типов городов тренды в политике властей в области городского планирования и развития, или каждый сам по себе и придумывает свое?

У нас есть такая ежегодная летучка мэров и губернаторов под названием "Московский урбанистический форум", где они узнают, о чем в этом году нужно говорить.

Я наблюдал комичную ситуацию, когда на форум в 2013 году приехал свежеизбранный мэр Новосибирска Анатолий Локоть, который на предыдущем не был, а был на предпредыдущем, где говорили о развитии парков. А на предыдущем - уже про улицы и пешеходную среду. В 2013 году все еще продолжали немножко говорить про пешеходную среду, потому что тема про человеческий потенциал еще не пошла. Выступает Локоть и начинает рассказывать про парки – и все на него смотрят странно. Сразу видно, что он прогульщик и не знает, что в этом сезоне носят.

Moscow Urban Forum, 2016. Источник: Могут возникать и локальные истории. В той же Самаре есть мощный архитектурный вуз, а в нем – мастерская Сергея Малахова и Евгении Репиной, где еще в конце 80-х разрабатывали проект реновации исторической среды с помощью вовлечения жителей, наделения их ресурсами в виде земли и перевода на баланс города с волновым переселением в границах квартала, легким уплотнением и восстановлением исторических домов. Наличие этой школы сказывается в целом на качестве мышления местных управленцев и архитекторов и на том, какие решения принимаются и как.

В мышлении нашего городского режима не существует человека, его комфорта, его мира. Речь даже не о навязанном комфорте, а о выключении человека из ситуации

В Новосибирске очень развивается транспортное направление. Возможно, это связано с университетом, который традиционно силен в точных науках.

"Соучаствующее проектирование городской среды", Вологда. Источник: premiagi.ru. В Вологде есть пример – уникальный – обратного движения, когда местная повестка проникла на федеральный уровень. На архитектурном факультете ВолГУ преподает Констатин Кияненко, который многие годы писал в научные журналы статьи про соучаствующее проектирование. Его ученики Дмитрий Смирнов и Надежда Снегирева начали делать проекты с участием местных жителей. Сначала они научили администрацию Вологды говорить "соучаствующее проектирование" и привлекать жителей к фестивалям, благоустройству и так далее. А дальше смогли продвинуть это на площадку Московского урбанистического форума, а через него – и в документы Минстроя, где сейчас можно найти эти слова.

В одной прошлогодней колонке вы писали, что разные эпохи формируют разный тип коллективного тела: в Древнем Риме одно, в Средние века другое, советский город формирует особое коллективное тело, и так далее. Какое тело формирует Собянин?

Тело без органов. Происходит тотальная ковровая эстетизация пространства. Можно не соглашаться с этой эстетикой, можно ее критиковать, но это эстетизация: у метро “Чистые пруды” убрали некрасивые ларьки и стало пусто. При этом не подразумевается, что по этим красивым улицам ходят люди. Люди – неизбежная издержка, что-то непонятное, неконтролируемое и очень нелюбимое. В мышлении нашего городского режима не существует человека, его комфорта, его мира. Речь даже не о навязанном комфорте, а о выключении человека из ситуации. Происходит абсолютная редукция города до камней, сплошные urbs без всяких civitas, и это – маркер собянинской эпохи.

Есть ли в урбанистике, какие-то ключевые идеи, уже поверенные практикой в разных частях мира, относительно того, каким должен быть правильный, хороший город?

Сложно ответить на этот вопрос на уровне материальности – какой ширины должны быть тротуары, какой высоты здания и так далее. Скорее логика в том, что город должен быть интегративным. Различные элементы в городе должны быть связаны между собой, будь то элементы физического капитала в виде инфраструктуры и домов, социального капитала в виде людей, их связей и доверия между ними, природного капитала в виде деревьев и воздуха с водой, и культурного капитала в виде Большого театра или образа Парижа как столицы любви.

Так вот, хороший городской проект – это проект, в котором предусмотрено много связей между этими элементами, и люди примерно понимают, как и почему они связаны. Ведь человеческий комфорт – это предсказуемость и понимание ситуации, а их отсутствие и порождает городскую невротизацию.