Иллюстрация Полины Заславской. Все права защищены.Неужели кто-то может не захотеть жить в стране, где есть мраморное метро и чемпионат мира по футболу – в самой большой в мире стране с самым сильным президентом? Евгений Шторн, петербургский социолог и активист, вынужденный под давлением ФСБ покинуть Россию в начале 2018 года, отвечает на этот вопрос своим соседям по общежитию для беженцев.

Все имена изменены, любые совпадения случайны. Иллюстрации к серии выполнены петербургской художницей Полиной Заславской.

***

Еще в самый первый день, войдя в столовую, я заметил одну пару. Им где– то под шестьдесят. Он носит на голове странный черный тюрбан, густая короткая борода с редкой проседью обрамляет его красивое лицо. Женщина невероятно статная, она похожа на Ахматову с портрета Модильяни, ее грация приковывает внимание всех, когда она неспешно плывет к своему столу. Кажется, оба эти человека совершенно случайно оказались здесь –  вернее это мы их совершенно случайно видим, но сами они не здесь, а где-то в другом измерении.

Когда взгляды наши пересекаются, мы всегда приветливо киваем друг другу. Во дворе их не видно, даже в хорошую погоду, которая, правда, случается нечасто. Мы никогда не разговариваем. Впрочем, и они между собой никогда не разговаривают. Они молча проходят к самому дальнему столу. Садятся друг напротив друга. Молча неспешно едят и царственно покидают столовую. Дети, которые обычно бегают между столами, часто показывают пальцами на черный тюрбан. Они боятся подходить близко к этим людям, поэтому иногда они скучиваются где-то поодаль и смеясь, показывают на него друг другу пальцами.

Эти люди очевидно не владеют английским. Это понятно по тому, как они показывают на то блюдо, которое выбирают себе на ужин, по тому, как неглядя отодвигают информационные флаеры, которые работники общежития раскладывают по столам перед обедом или ужином, по тому, как растерянно улыбаются в ответ на вопрос "How are you?".

Сегодня утром, когда суровая рука бюрократии взяла меня за шкирку и поволокла по кабинетам, я пришел заранее на остановку, чтобы точно успеть взять билет на бесплатный автобус. С утра часто людям не хватает места, поэтому на эти рейсы надо заранее брать билет. Человек в черном тюрбане сидел на скамейке. Мы приветливо улыбнулись друг другу,  я присел рядом с ним и утонул в телефоне. Краем глаза я заметил, что он пристально смотрит на меня. Я обернулся в его сторону.

– Здесь мало людей из России. В основном грузины, но о них ходит дурная слава, – сказал он мне по-русски. Я даже не сразу сообразил, что он говорит по-русски. Я вообще все время говорю сразу на всех языках и уже иногда перестаю их различать. Я смотрел на него и не понимал, как реагировать. Короткое замыкание стало затягиваться.

"Я все время говорю сразу на всех языках и уже иногда перестаю их различать"

– Вы говорите по-русски? – только и смог выдавить из себя я.

– Да, как ты можешь слышать, я говорю по-русски, – он подмигнул мне и улыбнулся во весь рот.

– А откуда вы?

– Мы из Кабула. В Кабуле все очень плохо с медициной, из-за болезней жены пришлось уезжать сюда.

– А вы выучили русский во время войны?

– Нет, я выучил его в Могилеве. Я там учился, потом работал переводчиком, сначала военным, а потом на предприятии. Я всегда любил русский. Когда появился интернет, я сразу стал смотреть советские фильмы. Раньше, помню, их показывали по нашему телевидению: "Война и мир", "Семнадцать мгновений весны". Как тебя зовут?

– Меня – Женя. А вас?

– Меня Синк. Очень приятно.

Иллюстрация Полины Заславской. Все права защищены.Странным было то, что несмотря на легкий акцент, он говорил очень грамотно. Чувствовалось, что он начитан и действительно любит язык. Такая аккуратность в иностранном языке обнаруживается именно когда учишь его с любовью, а не из-под палки или по необходимости. Ты всматриваешься в детали, схватываешь какие-то интересные особенности и стараешься их применить, радуешься каждому новому незнакомому слову или выражению.

Синк рассказал, что Советский Союз потряс его, что он побывал в Киеве, Ленинграде, Москве. Но больше всего он запомнил Одессу. Ему нравились плацкартные вагоны, нравилось болтать с людьми. Тогда было немыслимо остаться, это была какая-то правительственная программа, по которой он учился в могилевском машиностроительном училище. Но по специальности толком не работал. Вернулся, когда началась война и сразу стал работать переводчиком. В последние годы преподавал русский в какой-то кабульской школе.

Больше всего он запомнил Одессу. Ему нравились плацкартные вагоны, нравилось болтать с людьми

Когда мы дошли до места назначения, я сказал Синку, что ненавижу бюрократию и всегда дико нервничаю при столкновении с ней.

– Не бойся, тут они умеют говорить с тобой как с человеком. А любить вам друг друга необязательно.

***
Шадрака из Конго я запомню надолго. Наш разговор был совершенно ни о чем, мы болтали в основном с Патрисом, потому что его французский я понимаю лучше, чем остальных. Они очень удивились, что я некрещеный, потому что в бога можно не верить – хотя они и не знают как именно можно не верить – но они точно не понимают, как можно не крестить ребенка.

– Ведь это же очень страшно, – сказал один из друзей Патриса.

– В те времена, когда я родился, это было не страшно. К сожалению, сегодня в России скорее согласились бы с тобой, чем со мной.

– Ты из России? – спросил вдруг самый молодой из друзей Патриса. Обычно он редко принимает участие в разговорах, молчит и улыбается. Это был Шадрак. – Но ведь Россия – богатая, сильная и мощная страна. И у вас есть Путин – самый крутой президент в мире. Зачем же ты уехал оттуда?

– Россия – очень богатая страна, – согласился я с Шадраком. – Но люди в ней живут бедно. А Путин – это дерьмо.

– Нет, ты все врешь! Ты не можешь так говорить – заволновался Шадрак.

Иллюстрация Полины Заславской. Все права защищены.– Мой дядя учился в Москве и остался там. У него русская жена. Очень красивая. Он восхищается Путиным и говорит, что Москва – это самый лучший город на свете. В Москве есть все и все люди богатые.– Даже в Москве не все люди богатые, а в остальной России все гораздо хуже, чем в Москве. – В столицах всегда лучше, – сказал Патрис. – Я обожаю Путина. Я считаю его самым крутым человеком на земле.– Путин – говно (я бы сказал и больше, но у меня не очень хорошее знание французской обсценной лексики). Он обворовал нас. Он не оставил людям ничего. В России столько природных ресурсов, а у многих людей не то, что газа в доме, но даже канализации нет. Чем это отличается от некоторых регионов Африки? Только тем, что в России идет снег.– В России красивое метро, брат присылал мне фотографии. В России есть самое мощное оружие. И ее все боятся. Я бы мечтал, чтобы у нас был такой президент, как у вас!– Забирайте! – сделал я широкий жест рукой.

"В России красивое метро, брат присылал мне фотографии. В России есть самое мощное оружие. И ее все боятся"– Путин – могущественный, он самый богатый человек на земле, и он никого не боится, наоборот, все боятся Путина, и Америка, и Европа. А еще в России будет чемпионат мира по футболу. А в Конго его никогда не будет.

– Я тоже Путина уважаю, – сказал Патрис. – Он много помогает церкви. Защищает христианские ценности. Это очень важно сегодня. Потому что Европа больше не хочет поддерживать церковь и христианство и скоро ее уничтожат те, кто живет здесь рядом с нами.

Я схватился за голову.

– Послушайте, – сказал я, начав заводиться. – Путин – преступник и убийца, церковь – это зло. Люди в России живут бедно. Многие стараются уехать. Пока им это удается без того, чтобы просить статус беженца, но это не значит, что они хотят там жить или видят там для себя какие-то перспективы.

– Ну я не буду с тобой спорить, – примирительно сказал Патрис. – В конце концов ты там жил, а я даже ни разу не был.

– А я буду спорить. Потому что там живет мой дядя. И он мне рассказывает. И я читал в википедии и смотрел передачи. И я знаю, что в России люди живут очень хорошо, что им все нравится, что у Путина самая большая поддержка и что он самый богатый, сильный и могущественный человек на земле. Я бы хотел жить в стране, где мой президент самый богатый и самый могущественный.

– Но это наши деньги, а не его.

– Он президент – это его деньги! – очень серьезно ответил мне Шадрак. Его лицо по-детски нахмурилось, он смотрел исподлобья.

– Хорошо, Шадрак. Я могу тебе только пожелать стать выдающимся архитектором и поехать строить дворец для Путина. Уверен, он хорошо тебе заплатит.

– Ты ничего не понимаешь – упорствовал Шадрак. – Ты можешь шутить сколько хочешь, но это ничего не изменит. Путин все равно будет самым крутым. Я его обожаю. Он – лучший!

– Je me presse de rire de tout, de peur d'être obligé d'en pleurer (Я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать – прим.ред.), – вспомнил я не то Евгения Петросяна, не то Пьера-Огюстена Бомарше.

***
Я включил на телефоне "Муравейник" Цоя. Вообще странно, я никогда не слушал группу "Кино", а тут почему-то все время напеваю. Со школьных лет я любил БГ, в университете старался ходить на все его концерты, потом как-то прошло, но любить "Аквариум" я не перестал, а вот "Кино" я никогда не слушал. У меня не было ни одной их кассеты или диска. Песни их я, конечно, знал, но никогда специально не слушал. А тут что-то в последнее время только они и крутятся в голове – "Красно-желтые дни", "Кукушка", "Алюминиевые огурцы".

– Что это за дерьмо! – закрыл уши руками Камва. – Как ты это слушаешь?!

– Да, что-то у тебя совсем нет музыкального вкуса, – огорченно сказал Мекс.

– Это русский рок, – виновато прошептал я.

– Это вообще не рок! – засмеялся Мекс. – Это похоже на группу ABBA, только скучнее. – Рок – это Rolling Stones, Queen. Мне и эти группы не нравятся, ну то есть я их не стал бы слушать, но то, что ты поставил – это совсем плохо.

"Это вообще не рок! Это похоже на группу ABBA, только скучнее"– Зато там тексты хорошие, – сокрушенно сказал я.

– Ну так и читай тексты, зачем же их слушать под такую отстойную музыку! – недоумевал Камва.

***
Я долго не мог уснуть, ворочался, листал ленту фейсбука, снова пытался заставить себя заснуть. Наконец, спертый воздух, храп соседей, тяжелые мысли выгнали меня вон из комнаты. Я спустился на первый этаж. В общей комнате сидели Оцзен и еще один смазливый албанец, который совсем недавно приехал.

– My Russian friend, – представил меня Оцзен своему земляку.

– Эди, – махнул мне друг Оцзена. – Ты встречал русскую мафию? – спросил он сразу же и без обиняков.

– Русскую мафию? – не понял я его вопроса.

– На свете есть только одна мафия, которая сильнее албанской – сказал уважительно Эди. – Это русская мафия. В мире нет страны, где не было бы албанцев, мы умеем все контролировать. Мы настоящая мафия, но есть мафия, которая гораздо сильнее нашей, но с которой наша мафия нашла общий язык и поэтому наши две мафии самые сильные. Албанцы и русские друзья, потому что Энвер Ходжа знал, что надо дружить с русской мафией.

– Тогда она была еще советской.

Иллюстрация Полины Заславской. Все права защищены.– Нет, никакой советской мафии не было, всегда была только русская мафия. Есть мафия, которую не видно, а есть грузины. Они тоже русская мафия, просто их видно, потому что они маленькие рыбки. Настоящая русская мафия – до нее трудно добраться. Но я уверен, что ты знаешь русскую мафию. Иначе, что здесь делать русскому. Русские приехали сюда, чтобы захватить Европу. И албанцы им помогут! Наше время пришло! – Эди говорил спокойно и внимательно смотрел на меня. Оцзен зловеще засмеялся.– У тебя есть пистолет? – спросил меня Оцзен.– Нет, откуда у меня пистолет! – искренне удивился я.– Не здесь, в России! – уточнил Оцзен.– И в России нет! – пожал я плечами.– В Албании у нас у всех есть пистолет. У каждого дома есть как минимум один пистолет, – гордо сказал Эди.– Ми-ни-мум! – сказал мне по слогам, видимо, для большей значимости Оцзен.– Брат, если ты знаешь русскую мафию, то ты должен нас познакомить, – подмигнул мне Эди.– Я не знаю, но, если узнаю, я обязательно им расскажу про вас. А сейчас я пойду спать. ***Почти все эти люди считают, что ты шпион и что тебя специально прислали ирландцы, чтобы ты все про них разузнал. Из-за того, что ты все время что-то записываешь и потому что ты говоришь на разных языках. Они не верят, что такой образованный человек, тем более из такой богатой страны, как Россия, может быть беженцем.