Осенью 2019 года Генпрокуратура Украины создала отдельный департамент по расследованию пыток, которые совершают сотрудники правоохранительных органов. Его возглавил правозащитник, исполнительный директор Экспертного центра по правам человека, экс-руководитель национального превентивного механизма при офисе Омбудсмена (подразделения, которое занимается мониторингом и защитой прав людей в местах несвободы – прим.ред.) Юрий Белоусов. Полноценно департамент противодействия пыткам заработал в начале 2020 года. Сегодня 19 прокуроров расследуют самые жестокие дела, в которых сотрудники правоохранительных органов похищали, пытали, унижали, насиловали, психологически воздействовали на людей. Одним из самых резонансных стало дело против сотрудников полицейского участка в Кагарлыке под Киевом. Там 26-летнюю девушку душили противогазом, стреляли над головой из табельного оружия, били по голове, затягивали ремнем живот, держали в коридоре прикованной наручниками около 5 часов и затем насиловали в течении нескольких часов. В ходе следствия выяснилось, что жертвами полицейских стал не один человек. Сейчас на скамье подсудимых пятеро правоохранителей, в том числе и экс-начальник участка.

Скорее всего, приговор по Кагарлыцкому делу станет первым в истории работы департамента. По словам Юрия Белоусова, их главная задача – запустить механизм расследования пыток и показать, что их можно довести до логического завершения.

Сколько уголовных дел, связанных со злоупотреблением властью и пытками со стороны правоохранителей, регистрируется ежегодно? Какая динамика таких дел?

В отличии от международных стандартов, согласно которым пытки являются исключительно служебным преступлением, в Украине за это преступление могут привлечь к ответственности кого угодно: если муж издевается дома над женой или сосед над соседом – это все считается пытками. Разумеется, это не означает, что мужа или соседа в этой ситуации нужно освободить от ответственности! Речь идет лишь о том, что привлекать их нужно по другим статьям Уголовного кодекса.

Потому ранее было практически невозможно определить, сколько же пыток совершается конкретно работниками правоохранительных органов. Мы доработали Единый реестр досудебных расследований Украины и теперь при регистрации преступления следователь или прокурор должен отмечать, совершено ли это преступление работником правоохранительных органов.

Существует несколько категорий дел, связанных с пытками и жестоким обращением. Наказание за непосредственно пытки предусмотрено статьей 127 Уголовного кодекса, а превышение власти или полномочий, связанных с применением насилия – статьей 365. В 2018 году подозрения в пытках получили девять правоохранителей, в 2019-м – двое. В 2020 году их было уже 26. Также мы впервые применили статью о насильственном исчезновении человека – 146.1 Уголовного кодекса. Плюс этой статьи в том, что она позволяет привлекать к ответственности и руководителя какого-либо правоохранительного органа, который знал, что сотрудники украли человека, но не предпринял меры.

В 2018 и 2019 году в превышении полномочий подозревались всего 79 человек, и только в 2020 году таких людей стало уже 107. Постепенно правоохранители начинают видеть дела, которые доходят до суда, и начинают понимать, что за такие вещи реально привлекают к ответственности. Регионы поняли, что Офис генпрокурора контролирует эти дела. Если раньше никто не спрашивал за расследования пыток, то только потому, что они не были в приоритете.

Почему дел по квалификации "Пытки" (по статье 127) в десятки раз меньше, чем по превышению полномочий? В Украине пыток нет?

Раньше я тоже был сторонником того, что работников правоохранительных органов, подозреваемых в пытках, нужно привлекать по 127-й статье. Но сейчас понимаю, что не все виды ненадлежащего обращения могут быть квалифицированы именно как пытки. Например, ЕСПЧ, принимая решение о нарушении тем или иным государством статьи 3 Конвенции по правам человека (запрет пыток – ред.), все же разграничивает виды ненадлежащего обращения, рассматривая пытки как наиболее жестокий его вид. При оценке вида жестокого обращения суд берет во внимание уровень причиненной жестокости: учитываются длительность страданий, условия, состояние потерпевшего.

В итоге, учитывая особенности национального уголовного законодательства, мы пришли к выводу, что статья 127 наиболее полно подходит именно к пыткам, а часть 2 статьи 365 – к другим видам жестокого обращения.

Так, к примеру, в Кагарлыке, когда человека душили противогазом, ни о каком превышении полномочий речи быть не может, это однозначно пытки. Различие между статьями бывает и в умысле. Если человеку дали пару подзатыльников, чтобы он признался, – это пытки.

В случае задержания человека работник правоохранительного органа имеет право применять силу, но он должен перестать это делать как только человек прекратил оказывать сопротивление. Если он не останавливается, мы квалифицируем действия как превышение полномочий.

Бывают дела, которые находятся на грани. Одно из первых таких дел, которое мы направили в суд, было связано с разгоном демонстрации в Харькове. Там работник полиции совершенно неадекватно себя повел – ударил демонстранта. Это был единичный удар и серьезных последствий для человека не наступило. Мы долго думали, какой уровень пыток и жестокого обращения был в этом одном ударе. Исходили из позиции Европейского Суда, который говорит, что пытки – это длительное, систематическое причинение боли. Решили квалифицировать это дело как превышение полномочий, потому что суд не увидел бы здесь состава пыток, хотя умысел был. С одной стороны по умыслу это подходило к пыткам, с другой стороны, по длительности, пытками быть не могло. Санкция статьи по пыткам предусматривает 10 лет максимум, а санкция по превышению полномочий – до 8 лет. Так что нельзя сказать, что наказание намного мягче.

Мы подавали несколько предложений по законопроектам. Сначала была идея сделать одну статью, которая собирала бы в себе все виды бесчеловечного обращения. Например, первая часть статьи – унижение достоинства, вторая часть – жестокое обращение, третяя часть – пытки. Но сейчас это будет сложно сделать, ведь сложно убедить народных депутатов, что пытки – это именно служебное преступление. Поэтому пока мы подали ряд предложений к уголовному кодексу. Предлагаем добавить к статье 127 отдельную часть, которая описывает наказание за такое преступление, совершенное сотрудником правоохранительного органа. Раньше такая норма была в этой статье, но почему-то из кодекса она исчезла.

Насколько часто правоохранители действительно пытают людей ради "удовольствия"? Или это больше связано с тем, что они не знают другого способа раскрытия преступлений, считают это нормальной частью рабочего процесса?

Мне кажется, случаи пыток ради чистого удовольствия единичные. Пытки все еще рассматриваются как неотъемлемая часть процесса расследования преступлений.

С одной стороны многие действительно не знают, как работать по-другому. В рамках инициативы по внедрению процессуального интервью мы изучали практики обучения допросам в украинских университетах. Оказывается, что как в вузах МВД, так и в гражданских, где готовят юристов, нормально не обучают тактике проведения допросов. Этому посвящены единичные маленькие и совершенно не связанные между собой кусочки учебной программы на разных курсах. То есть молодого сотрудника, который завтра приступает к допросу, реально не научили его проводить. Он не знает, как планировать допрос, как собирать доказательства, как предъявлять их, тактику не понимает, психологический контакт. Вероятность того, что он будет пытаться выровнять свой статус с помощью насилия возрастает. К тому же старшие товарищи говорят: "Да что ты там с ним возишься, давай пожестче".

В демократических странах стараются идти от доказательств к человеку. У нас же устанавливают, кто может быть причастен к преступлению, а от него идут дальше. Насилие здесь является средством, инструментом раскрытия преступлений. А когда за это еще и нет никакой ответственности, то зачем напрягаться и работать иначе? Задержал 20 человек, дал им по голове, двое признались, остальных отпустил.

Важно также понимать, что в этом процессе большую роль играет уровень нагрузки. Даже если следователь квалифицирован, но у него, например, как в Киеве, 400-600 уголовных дел, их невозможно даже запомнить, не то что грамотно выстраивать стратегию расследований. Получается, что главное – выполнить показатель (направить 2-3 дела в суд в месяц), а грань "виноват-не виноват" стирается. Нагрузка, отсутствие квалификации и наказания за это не стимулирует поиска других методов.

Предъявление подозрений в адрес правоохранителей – это еще не обвинение и тем более не приговор. Удалось ли за эти полтора года привлечь к ответственности хотя бы одного сотрудника правоохранительных органов?

Предъявление подозрений – это только один из индикаторов качества работы Департамента противодействия пыткам, ведь человек может оказаться невиновным. В связи с тем, что мы только начали работать, мы определили несколько индикаторов эффективности. Вторым таким показателем будет количество направленных Департаментом в суд дел. За время нашей работы приговоров еще не было, но у нас около 10 дел в судах. Я надеюсь, что в течении нескольких месяцев будет приговор по Кагарлыку, несмотря на то, что это сложное и многоэпизодное дело. Далее мы ожидаем целый ряд приговоров.

Насколько по вашему мнению украинские суды готовы рассматривать дела о пытках со стороны правоохранителей и не откладывать эти дела на года?

Суды на самом деле готовы, но есть другой неурегулированный законом момент. Суд рассматривает дела по месту совершения пыток. Это значит, что судьи и правоохранители знают друг друга, общаются по рабочими вопросам. С моей точки зрения, в таком случае есть риск, что судья не сможет оставаться независимым в принятии решения, есть риск предубеждения. Если в больших городах этот риск можно минимизировать, то в небольших судах, где работают 2-3 судьи, эта проблема еще более актуальна. Необходимы изменения в закон. В отношении судей в уголовно-процессуальном кодексе предусмотрена норма: если обвиняемым является судья, то дело не может рассматриваться тем судом, в котором он работал. Такой подход должен применяться и для работников правоохранительных органов.

Часто, особенно в маленьких городах, жалоба на человека, который причастен к пыткам, в итоге рассматривается им же. В одном из интервью вы приводили пример, что в конце 2019 года более 200 уголовных дел в отношении полиции расследовались самой же полицией, хотя должны были – Госбюро расследований. Удалось ли изменить их подследственность?

Это проблема, к счастью, сходит на нет. Теперь такие случаи скорее исключение. Мы стараемся влиять через областные прокуратуры, ведь подследственность фактически определяет прокурор. Иногда бывает, что полиция прямо в ходе расследования узнает о том, что в деле фигурирует их сотрудник. С этого момента дела должны передаваться и прокурор должен это контролировать. Также положительную роль играет то, что у Госбюро расследований появились представительства в каждой области. Еще совсем недавно оно фактически присутствовало лишь в нескольких регионах, каждое территориальное управление обслуживало несколько областей, поэтому иногда материалы передавались в Нацполицию для проведения предварительной оценки в отношении работников полиции. Теперь такие случаи практически не встречаются, ведь механизм служебных проверок не может заменять полноценное расследование.

Вы также занимаетесь и расследованием пыток в других правоохранительных органах, в том числе в пенитенциарной системе. Насколько распространены эти дела в вашей практике?

Более 90% всех преступлений расследует полиция. Поскольку пытки, как мы уже говорили, нередко становятся частью методов расследования, именно в отношении полиции дел больше. У нас есть целый ряд дел о применении насилия в СИЗО и колониях. Там цель – подчинить человека как законным, так и незаконным требованиям. В любом случае, метод подчинения сам по себе является незаконным, но он все еще распространен. Насколько сильно, говорить сложно.

Согласно положению о нашем департаменте, мы осуществляем процессуальное руководство по делам о пытках, совершенных всеми сотрудниками правоохранительных органов, кроме военнослужащих. Так, сотрудники Службы безопасности являются военнослужащими, потому они попадают под юрисдикцию военной прокуратуры. Конечно, в особо резонансных случаях руководство Генпрокуратуры на уровне заместителя генпрокурора может изменить подследственность и передать дело нам. Пока такого еще не было, но мы думаем о том, чтобы взять себе пару дел.

В Украине до сих пор не вынесен ни один приговор сотрудникам правоохранительных органов, которые применяли психологическое насилие, хотя подобные правонарушения происходят постоянно. Последняя ситуация произошла на Житомирщине: там полицейский приставил к голове 18-летнего парня пистолет и требовал признаться в угоне машины. Он нажал на курок, но пистолет оказался незаряженным. Затем парню нанесли телесные повреждения. Насколько мне известно, этот случай стал первым, когда полицейским предъявили обвинения в пытках в связи с применением психологического насилия. Почему все-таки психологические пытки тяжело доказуемы? Ведь иногда людям угрожают, запугивают, не применяя силу, но такие дела так и не доходят до суда.

Если следователь говорит человеку о том, что соглашение со следствием повлияет на его дальнейшее отбытие наказания, является ли это насилием? Это тонкий момент. Сейчас уголовный кодекс предусматривает смягчающее обстоятельство за признание вины и способствование расследованию. Разумеется, работа следователя – получить информацию, а значит он в принципе может предложить такие варианты в рамках закона. Другое дело, когда следователь реально угрожает жизни, здоровью, близким – это переходит грань.

Физические пытки проще доказать, потому что они всегда оставляют следы на теле, которые можно задокументировать. Психологические пытки далеко не всегда оставляют след. Мы внедрили практику проведения судебно-психиатрических экспертиз, чтобы оценить травму, которую человеку нанесли пытками. Есть дела (такие как Кагарлык), где судебно-психиатрическая экспертиза показала наличие психологической травмы, связанной непосредственно с применением пытки. Но были случаи, где жесточайшие пытки последствий не оказали. Такое случается когда человек бывал неоднократно судим и вследствии жизненного опыта сталкивался с таким обращением, которое для него стало разновидностью нормы. Крайне сложно также зафиксировать словесную угрозу. Если нет третьей стороны, то в суде перспектив у такого дела фактически нет.

Чаще всего свидетелями правонарушений правоохранителей становятся именно их коллеги. Они годами могут видеть и слышать, как в соседнем кабинете пытают людей, но не сообщать об этом. Насколько система готова защищать тех, кто стал свидетелем пыток, особенно тех, кто находится внутри нее?

У нас уже есть дело, в котором основной свидетель пыток – сотрудник райотдела. Это очень хороший сигнал. Мы для себя основным источником информации и видим других коллег. Надеемся достигнуть если не нулевой, то минимальной толерантности к пыткам.

Отдельного законодательства, которое бы регламентировало защиту свидетелей пыток, нет. Есть закон о защите участников уголовного судопроизводства. Он предусматривает как возможность сменить место работы, так и изменить внешность. В Украине дополнительная защита предусмотрена для обличителей коррупционных преступлений. Если человек сообщает о коррупционном деянии, закон прямо запрещает его уволить. К сожалению, в отношении свидетелей пыток такого механизма пока нет.

Теоретически заявившего о пытках работника райотдела могут уволить по дисциплинарному нарушению и ему будет сложно заявить о том, что это стало следствием его сообщения. Учитывая, что в этом деле сразу отреагировало руководство Нацполиции, внутренняя безопасность сработала, подозреваемых быстро отстранили, мы надеемся, что свидетель не пострадает.

Есть у нас также и дело, в котором человек заявил о пытках, но хотел сохранить анонимность. Для такой ситуации у нас есть механизм тайного свидетеля. Он универсален для любого преступления, но мы его впервые пытаемся применять для свидетелей, которые сообщают о пытках. Такое лицо можно допросить у следственного судьи без разглашения его персональных данных.

Предусмотрена ли ответственность для сотрудников, которые стали свидетелем пыток, но не сообщили о них?

Ранее была отдельная уголовная статья за недонесение о тяжком уголовном преступлении, но сейчас ее нет. Если работник слышит, что кого-то избивают, видит это, но при этом никаких действий не предпринимает, об уголовной ответственности речь не может идти, к сожалению. Возможна только дисциплинарная ответственность: максимум – выговор, возможно, увольнение из органов полиции. С другой стороны, если такой сотрудник будет давать ложные показания, то его можно привлечь к уголовной ответственности за лжесвидетельство.

Есть уголовная ответственность за укрывательство тяжкого преступления. В этом случае человек должен не просто молчать, но активно действовать с целью скрыть следы пыток: вытирать кровь, удалять видео, прятать информацию, вырывать листы из регистрационных журналов. Насколько я знаю, не было еще ни одного дела, где бы привлекали работника правоохранительного органа за укрывательство пыток. Но в ближайшее время такое дело будет не одно. Таким образом мы будем стимулировать коллег не молчать и не помогать скрывать пытки. Сотрудники сами должны быть в этом заинтересованы. Пытать должно стать, мягко говоря, немодно. Другое дело, что должны быть также надлежащие условия работы для следователей, нормальная нагрузка и обучение. Зарплата никогда сама по себе на уровень пыток не влияла. Сотрудники ЦРУ, пытавшие людей в Гуантанамо, неплохо зарабатывали, но это не останавливало их от применения пыток.

После того, как кагарлыцкое дело было предано огласке, в Украине прошли митинги против полицейского произвола. На них родился вопрос: "Что делать, когда насилует полиция?" Как бы вы на него ответили?

На этот вопрос я буду отвечать скорее как юрист и просто человек, чем как руководитель подразделения по противодействию пыткам. Если есть возможность избежать насилия, лучше это сделать. Но если человек понимает, что остается один в кабинете с несколькими работниками полиции, нужно понять их требования. Возможно, лучше подчиниться, но реагировать сразу после. Можно подписать требуемый документ, выйти живым, зафиксировать телесные повреждения, написать заявление в органы прокуратуры или Госбюро расследований и дать показания о том, что вы сделали это в следствии применения пыток. В этом случае значение подписанного под давлением документа нивелируется. Скорость реакции критически важна: чем раньше информация попадет в органы расследования, тем лучше. Еще очень важно, несмотря на стресс, запомнить максимально много деталей: кто применяет силу, на каком вы этаже, как выглядят люди, запомнить предметы в кабинете.

Также нужно помнить, что чем больше человек подготовлен к коммуникации с работником правоохранительного органа, тем лучше. Когда человек знает, что ему не следует давать показания без адвоката, предупреждает, что будет жаловаться в прокуратуру и Госбюро расследований в случае незаконных действий, более-менее адекватные сотрудники понимают, что это им может чем-то грозить. К тому же сейчас они уже реально видят, что есть механизм расследований и понимают, что лучше им насилие в своей работе не применять.

Сегодня Комитет министров Совета Европы контролирует исполнение Украиной около 100 дел, в которых установлено нарушение статьи 3 Конвенции по правам человека в связи с непроведением эффективного расследования по жалобам на пытки. Количество этих дел с годами не уменьшается, а только увеличивается. Почему за все время ни по одному из них Украина не доказала, что приняла исчерпывающие меры для установления всех обстоятельств дела и виновных лиц?

Это происходит из-за отсутствия нормального взаимодействия между теми институциями, которые должны это делать. Коммуникация идет через Министерство юстиции, поскольку они отвечают за реализацию решений Европейского суда. Минюст сбрасывает дела прокуратуре. До этого никто не понимал, зачем дела дорасследовать, каков механизм закрытия и снятия их с контроля. Сейчас у нас подготовлена инструкция, где четко прописано, кто за что отвечает. Я искренне надеюсь, что мы ее подпишем в течении максимум двух месяцев. Мы провели специальное совещание, где пояснили, почему мы вообще эти дела со своей стороны взяли на контроль. Мы истребуем дела 20-летней давности, которые были еще по старому уголовно-процессуальному кодексу, в которых умерла половина свидетелей, и возвращаем их с просьбой провести определенные следственные действия. Кто-то думал, что мы, издеваемся, понимая, что перспектив в этих делах нет. Но я объясняю всем, что мы хотим снять эти дела с контроля Комитета министров. Снятых дел пока нет, мы надеемся в этом году механизм запустить.

Грозит ли Украине чем-то неснятие дел с контроля?

Украина раз-два в год постоянно за них отчитывается. Мы в этом деле один из анти-лидеров среди 47 стран Совета Европы. Это как неблагополучная семья в подъезде – сплошные репутационные потери.

Что можно сделать для того, чтобы предотвратить пытки уже сейчас?

Совместно с неправительственными организациями мы разработали проект политики, которая предусматривает четкие мероприятия на ближайшие три года. Мы презентовали политику комиссии по исполнению решений ЕСПЧ, теперь ждем утверждения ее правительством. Надеюсь, что в марте ее утвердят, а значит в апреле-мае мы финализируем план мероприятий. Будет разработан четкий механизм реагирования на заявление о пытках, будет вестись учет жалоб (ведь никто не знает, сколько письменных жалоб о пытках заходит в прокуратуру, полицию, Госбюро). Кроме того, врачи по всей Украине будут фиксировать телесные повреждения по одной схеме и отправлять эту информацию в Госбюро. Мы наконец добьемся от Минздрава, чтобы он утвердил наши формы фиксации повреждений по Стамбульскому протоколу. Также будет обучение методикам расследования пыток для сотрудников Госбюро расследований и органов прокуратуры. Отдельный блок будет посвящен работе с самими правоохранителями, с которых нужно снимать нагрузку, создавать им нормальные условия работы. Также планируется внедрение системы Custody Records (единой электронной базы, фиксирующей действия, которые проводятся с задержанными, – авт.) Если все это удастся реализовать на системном уровне, мы точно значительно снизим уровень применения пыток.