Работа с детьми с ограниченными возможностями в Броварской Школе N6. Фото из архива школы.В мае 2017 года в Украине был принят законопроект об инклюзивном образовании. Согласно ему дети с инвалидностью могут обучаться в общеобразовательных школах при поддержке ассистентов учителя. Для учеников с комплексными нарушениями развития теперь предусмотрены учебно-реабилитационные центры, а вместо психолого-медико-педагогических консультаций – инклюзивно-ресурсные центры. Все это должно помочь детям с особенностями развития учиться в обычной школе. Но несмотря на амбициозные намерения, решить эту задачу на практике удается не всем учреждениям.

"Все спихнули на школу"

В Броварской школе №6 Оксану Черную знают все – администрация, учителя, дети. Ее дочь Вика начала ходить в школу три года назад, после двух лет индивидуального образования на дому. В 2016 году здесь появились первые шесть детей с особыми образовательными потребностями, через год их стало на десять больше, а в конце 2018 года было уже 29 человек и 15 инклюзивных классов.

У Вики проблемы с опорно-двигательным аппаратом: она ходит очень медленно, держась за опору. Также у нее нарушено зрение и проявляются дислексия и дисграфия, потому в обучении ей нужен особый подход. Каждому ребенку, который впервые приходит в школу, все кажется новым – порядки, правила, коллектив, уроки и домашние задания. Но для Вики школа стала новой жизнью – до этого она никогда не была в коллективе сверстников так долго.

Оксана Черная занимается просветительской работой в области инклюзивного образования. Украинская Социальная Академия, 6 декабря 2018. Источник: Facebook.Для учеников школы Оксана и остальные мамы детей с инвалидностью начали проводить беседы и общие праздники. Оксана часто рассказывает детям о том, что такое инвалидность и почему она, в первую очередь, касается барьеров внутри общества и неприятия различий между людьми:

• Когда мы впервые пришли в школу, все думали, как к Вике подойти, не станет ли ей плохо, ее просто боялись. Я переживала, что она не поладит с одноклассниками, но вскоре стало ясно – взрослые боятся детей с инвалидностью намного больше, чем сами школьники. Первые три месяца из-за массовости учебного процесса нужно было пережить ад. Из школы я фактически не выходила, просто сидела рядом на уроках, потом сидела в коридоре, пока Вика привыкала к ассистентке, – вспоминает Оксана.

Для того, чтобы помогать дочери в школе, она пошла учиться в университет на коррекционного педагога. За свои деньги Оксана покупает Вике специальные тетради и книги, которые ее могут заинтересовать, иногда расчерчивает альбомные листы. Первое время Вика сидела далеко от доски, а потому не видела, что на ней написано. Сейчас девочка сидит как бы отдельно от всех: ее обычная парта стоит на первом ряду перпендикулярно доске.

• Сначала помощница сказала мне, что Вике незачем идти в столовую – она будет приносить еду ей в класс. Тогда я пошутила, что у меня дома еще два ребенка, и стоит кормить их всех. Учителя и ассистенты хотели лучше, но не знали как, потому проявилась опасная опека. Я запретила им делать то, с чем дочка может справиться без посторонней помощи, и оказалось, что у нее получается делать многие вещи самостоятельно, пусть очень медленно и неуверенно.

Вместе с учителями и администрацией школы Оксана каждый год разрабатывает индивидуальный учебный план для своего ребенка. В этом году им должен был помогать инклюзивно-ресурсный центр, но, по словам Оксаны, помощи они так и не дождались.

На пути к инклюзии

Основная идея новых инклюзивно-ресурсных центров – это отказ от медицинского компонента. Теперь способность ребенка обучаться оценивается не через диагноз, а через его возможности и сохраненные функции организма. По задумке центры должны не только проводить диагностику ребенка, но и советовать родителям, какую форму обучения выбрать: спецшколы, учебно-реабилитационные центры или инклюзивные классы общеобразовательных школ. Эти же центры должны разрабатывать индивидуальный учебный план.

Вообще начало инклюзии положил другой недавний закон – об образовании. До этого сфера регулировалась нормами 26-летней давности. Учреждениям разрешили создавать инклюзивные группы и классы, а в случае обращения родителей нужно открыть такой класс "в обязательном порядке". Появился термин "особые образовательные потребности": речь идет не только о детях с инвалидностью, но и о переселенцах, переживших насилие и оказавшихся в сложных жизненных обстоятельствах, которым в школе может понадобиться дополнительная поддержка.

Несмотря на то, что именно закон об образовании принято считать стартом инклюзии в Украине, еще в декабре 2009 года страна ратифицировала Конвенцию о правах людей с инвалидностью, а значит обязалась обеспечить всем равный доступ к образованию. Кроме того, в августе 2011 года уже был утвержден Порядок организации инклюзивного обучения. Но на практике это не помогло детям реализовать право на образование.

В августе 2011 года уже был утвержден Порядок организации инклюзивного обучения. Но на практике это не помогло детям реализовать право на образование

В очередной раз об инклюзии заговорили, когда эта тема стала основной в деятельности жены президента Марины Порошенко. Впервые государственная субвенция на инклюзивное образование появилась в бюджете 2017 года – в размере 209 миллионов гривен. В бюджете 2018 года на инклюзию предусматривалось уже 504 млн. гривен, в 2019 году – также 504 млн гривен и ставка ассистента учителя.

Должность ассистента учителя появилась в классификаторе профессий в 2018 году. Тогда же в министерстве образования появился отдельный директорат – инклюзивного образования. Его руководитель, в прошлом глава общественной организации в помощь детям с инвалидностью Лариса Самсонова заявила oDR во время публичной дискуссии в Киеве: "Уже сейчас университеты готовы организовать учебный процесс, но профессию ассистента учителя каждый понимает по-своему, потому и компетенциям учат на свое усмотрение. Ассистентами учителя становятся чаще всего родители детей с инвалидностью, и иногда администрация школ им в этом отказывает, поскольку не всем хочется публичности образовательного процесса".

В 2017 году детей, учившихся в инклюзивных классах, было чуть больше семи тысяч, в 2018 – более 11 тысяч. В то же время в спецшколах училось почти 40 тысяч детей, а на индивидуальном обучении – около 50 тысяч. По словам Самсоновой, последние несколько лет в спецшколы идут дети с более сложной инвалидностью.

Согласно принятым законам, ресурсные центры для оценки и поддержки всех "особенных" учеников должны открыться на семь тысяч сельского населения и 12 тысяч городского. Получается, в Киеве их должно было быть минимум 46, но местная власть заявила, что готова открыть всего десять. Однако сейчас в Киеве не работает ни один инклюзивно-ресурсный центр. Получается, что психолого-медицинские комиссии уже исчезли, а альтернатива им еще не появилась. "Местная власть выделяет помещения везде, кроме Киева, потому что в Киеве с помещениями сложно", – говорит Самсонова. Кроме этого, в инклюзивном образовании есть и другие системные сбои.

Первые трения

В Броварской школе, где учится Вика, инклюзивный-ресурсный центр находится в одном из кабинетов. Он настолько маленький, что едва вмещает три стола и всех работников, несколько шкафчиков и место для индивидуальных занятий. В классе повсюду стоят нераспакованные коробки: методики диагностики и реабилитации.

Замдиректора школы Алла Ролдугина разработку индивидуальных программ для детей с инвалидностью называет "изобретением велосипеда". Помимо основной деятельности в качестве учителя-предметника она также работает ассистенткой одной из учениц в инклюзивном классе и не скрывает – несмотря на желание, работать с детьми с особенностями развития сложно, а знаний обычного учителя не хватает:

• Пару раз было, что ребенок вдруг начинал биться головой о парту. Я в таких случаях совсем не понимаю, что делать, у меня никакой спецподготовки нет – только то, чему научилась сама. Вывожу его в коридор (специальных ресурсных комнат для разгрузки от сенсорного перегруза нет), отвлекаю, даю воды выпить, а он в дверь тарабанит, кричит. И так до тех пор, пока мама не прибежит в школу, – говорит она.

Индивидуальная программа хоть и учитывает особенности развития ребенка, сам ученик при этом остается в том же пространстве, что и остальная часть класса, тема урока для него та же, но подход и цели занятия могут отличаться.

• Решаем мы на уроке с моей ученицей химическую реакцию: мучается и она, и я. Я пытаюсь объяснить задание, а девочка не понимает, чего я от нее хочу. Я все чаще думаю о том, что некоторым детям, возможно, не нужна ни химия, ни геометрия, ни физика. Им нужна слегка другая программа – общеобразовательных знаний, прикладной науки, творчества, – считает Ролдугина.

В феврале 2018 года для учителей инклюзивных классов и их помощников установили надбавки к зарплате в размере 15 и 20% от оклада. Но, по словам Оксаны Черной, надбавок этих в их школе не было до тех пор, пока она сама не начала требовать их у департамента образования:

• Пока в вопросе инклюзии фактически все спихнули на школу. Потому получается, что школа есть, персонал есть, а коэффициента полезного действия для детей мало. Должен быть комплексный подход и внешкольное образование, а у нас инклюзия – явление стихийное. Глупо требовать от школы социальные услуги. К обучению нужно обязательно подключать спецпедагогику. Боюсь, если ничего не изменится, вскоре чиновники смогут сказать, что "инклюзия себя не оправдала". И свернуть этот проект.

Как глава общественной организации, Оксана помогает небольшому местному детскому центру развития "Сиалия", созданному родителями детей с особенностями развития, которые остались вне системы образования. Местная власть помогает "Сиалии" с выплатой зарплат, все раздаточные материалы и бытовые траты родители-преподаватели покрывают через благотворителей.

В помещении на три комнаты фактически работает подготовительный класс, в котором детей готовят к приходу в инклюзию общеобразовательной школы. По словам родителей, детей с комплексным нарушениями часто "выдавливают" из садов, а потому первые 6-7 лет многие занимаются с ними дома самостоятельно, а значит приход в школу – первый опыт ребенка взаимодействия с коллективом.

• Не всем детям подходит инклюзия. Некоторые не могут адаптироваться, а помогать им в этом некому. Мы отдаем в школу "готовых"детей, которые понимают что такое класс, как это – достать тетрадь и слушать учителя. Но мы не можем помочь всем. Должна быть система. Системы нет, – говорит Наталья Валерьевна, воспитатель центра и бабушка девочки с аутизмом.

По ее словам, часть учеников центра три дня ходят в инклюзивный класс школы, а еще два – в "Сиалию", поскольку здесь они могут заниматься с логопедом и ходить на массаж, чего школа обеспечить не может.

• Инклюзия, о которой все говорят, должна выглядеть совершенно иначе. Это значит, что ребенок должен ходить в ресурсный класс: если он может пойти на физкультуру вместе со всеми, пусть идет, если хорошо понимает математику, пусть учит ее вместе с другими, но коль какой предмет ему не дается, пусть он пропустит его – находится в небольшом классе и занимается там тем, что у него получается и что для него имеет значение, – заключает Наталья Валерьевна.

Энтузиазм и ответственность

В сентябре 2018 года Людмила пришла работать классной руководительницей инклюзивного класса младшей школы в одном из районов Киева. Сейчас она преподает для 15 детей, у четверых из которых расстройство аутического спектра. В школе есть пандус, но нет лифта, в некоторых классах сделан ремонт. Классная комната Людмилы размером в 25 квадратных метров: поделена на рабочую и игровую зоны. В последней расстелен ковер и есть большой фитбол. Дети в классе сидят группами, в каждой из которых есть ученик с особыми образовательными потребностями. В школе их сопровождают нанятые родителями за свои деньги помощники: в основном студенты-психологи. Вакансия ассистента учителя в классе открыта, но желающих работать нет.

По словам Людмилы, ежедневно она готовит четыре варианта урока – для каждого ребенка прописывает свои задания. Поскольку школа не обеспечена специальными тетрадями, Людмила вместе с помощницами делает их для детей с аутизмом самостоятельно. Однажды они вымеряли размер букв, которыми дети пишут на листе формата А4 и начали прочерчивать клеточки и подшивать листы в общий альбом-тетрадь. Так ученик Матвей научился писать первые слова, хотя до этого целый год не мог совладать с ручкой – чертил линию от точки до точки с утяжелителем на кисти. Другой мальчик научился писать, но делает это исключительно большими печатными буквами. Людмила не требует прописей – "главное, что он может писать".

Поскольку школа не обеспечена специальными тетрадями для детей с аутизмом, учителя изготавливают их самостоятельно.Книги у детей с особенностями развития есть только по математике и литературному чтению, да и те рассчитаны для спецклассов и поэтому пылятся на полке. Потому Людмила с ассистентками распечатывает мальчишкам картинки, карточки и использует самые разные подручные средства для обучения.

• В Украине были школы специальные и нормотипические (для условно здоровых детей), сейчас их объединили и назвали это инклюзией. При этом оставили форму обучения как у стандартной школы. Но я считаю, что в инклюзивном классе урок невозможен по стандарту. Дети с особыми образовательными потребностями не должны выделяться, но сейчас, пока их только увидела школа, они все еще сидят на последних партах – присутствуют на уроках чисто формально. Нам нужно подумать над формой их включения в образовательный процесс, над структурой урока, – говорит Людмила.

Учительница признает: сперва она и вовсе скептически относилась к идее впустить в школу детей с инвалидностью, но теперь, несмотря на все системные недоработки, "рада, что кому-то пришло это в голову".

• Мне страшно думать, что с моими детьми будет в старшей школе. Потому что я знаю, что она видеть их не хочет. Честно говоря, и сейчас моих учеников не любят, они раздражают коллег.

Людмила говорит, что с появлением детей с особенностями развития в классе ученики стали добрее и научились заботиться друг о друге. Первое время другие дети спрашивали, почему их сверстники "странно себя ведут", на что она отвечала, что "это их способ выражать эмоции, когда мы их не понимаем". Сейчас все одноклассники знают: на уроках лучше не шуметь и говорить спокойно, иначе их друзья станут эмоциональными, а Давид от сенсорного перегруза спрячется в шкаф. Потому в классе нет суеты и не принято повышать голос.

• Я обычный учитель, а не коррекционный педагог. Мне сложно понять природу детей с особенностями развития: почему они пишут и мыслят именно так, от чего начинают кричать? Мне не хватает знаний по психологии, которую я учила еще в советское время.

Сейчас учителя фактически брошены на произвол. Только на их энтузиазме и ответственности вся инклюзия и держится

В прошлом году была на курсах повышения квалификации, но их вели люди, которые ни разу сами не видели детей с особенностями развития. Потому я начала заниматься самообразованием. Это скорее исключение. Чаще всего учителя не знают и не хотят знать о том, что такое задержка психического развития, аутизм, синдром дефицита внимания. Логопед и дефектолог могут мне рассказать, как научить детей с аутизмом читать буквы, понимать цифры. Но кто может сказать мне, как научить их составлять слова в предложения, как в дальнейшем объяснить им алгебру и геометрию? Кто-то говорит, что эти дети пришли социализироваться. Но это можно делать в любом другом месте. В школу все приходят учиться в доступной для себя форме.

Инклюзия – это о равных правах. Тогда почему наша инклюзия сводится к тому, что ребенка сажают на заднюю парту и он занимается с ассистентом без педагогического образования? Почему детей не вызывают к доске? Сейчас учителя фактически брошены на произвол. Только на их энтузиазме и ответственности вся инклюзия и держится. Остается верить, что энтузиастов станет больше, – надеется Людмила.