В Орле открыли первый в России памятник Ивану Грозному. (с) Howard Amos AP / Press Association Images. Все права защищены.Эксперимент с созданием национальных культур где-то получился, где-то нет, но, думаю, только в России предприятие увенчалось полным успехом. Остается выяснить, что же имеется в виду под "национальным", и что такое, в данном случае, "успех".

В этом цикле мы не раз обращались как к самому Ленину, так и к его идеям – говоря о "постсоветском", невозможно уйти от человека, который являлся создателем "советского". Обсуждая идеологические и социальные аспекты "постсоветского проекта", мы уже отметили, что "пост-" в этих случаях значил "анти-", пусть и замаскированный под преемственность по отношению к предыдущему периоду. В сюжете о культуре эти отношения выглядят сложнее.

Я себя под Лениным чищу

В одной из самых знаменитых работ Ленина, в статье "Критические заметки по национальному вопросу" (1913) есть формулировка, до боли знакомая всем, чье детство, юность и даже часть взрослой жизни пришлась на советский период. Вот она: "Есть две нации в каждой современной нации — скажем мы всем национал-социалам. Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, — но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова".

Если сдуть с этого высказывания пыль – и забыть о том, что им ментально изнасиловали не одно поколение советских людей – то содержание его представляет исключительный интерес. На первом – поверхностном, банальном – уровне Ленин делит национальную культуру на "культуру господствующих классов" (черносотенец Владимир Пуришкевич, октябрист Александр Гучков, бывший марксист и тогдашний "либеральный консерватор" Петр Струве) и "демократическую культуру" (демократический революционер Николай Чернышевский и марксистский теоретик Георгий Плеханов).

Здесь интересно, что "культура господствующих классов" берется как целое, без учета глубокой политической пропасти между, скажем, Пуришкевичем и Струве. Здесь Ленин проявил удивительную прозорливость, будто заранее зная, что второй к концу жизни перейдет на ультрамонархические позиции, характерные для первого (хотя и без открытого черносотенства).

CC BY 2.0 Cheburashkina_Svetlana / Flickr. Некоторые права защищены.Итак, "две национальные культуры" – недемократическая культура господствующих классов и демократическая угнетенных сословий. Это противопоставление "снимает" все остальные, в том числе, и пару "высокая культура"  - "низкая культура". Кстати говоря, "народная культура", столь красочно описанная Бахтиным, никакого отношения к ленинской  формулировке не имеет – ни интеллигент Чернышевский, ни интеллигент Плеханов к ней не принадлежат.

По сути, в ленинской работе даны две разновидности именно "высокой культуры" – культуры образованных людей, читающих, пишущих, рефлексирующих с помощью традиционных для этого социального слоя инструментов. Просто одна из них "транслирует" на народ неправильные ценности и мировоззрение, а другая – правильные.

"Культура" есть массовый инструмент пропаганды и самостоятельной ценности не имеет – таков ленинский завет грядущим поколениям

Именно на этих основаниях первоначально строилась советская культура – важно было не "кто", а "за что выступает". Программа культурной революции, выдвинутая Лениным после революции и гражданской войны, предполагала расширение "культурного слоя" страны до размеров всего населения. Всеобщая грамотность была, прежде всего нацелена на то, чтобы охватить неграмотных коммунистической пропагандой. Идеальная картинка: крестьянин, разворачивающий на досуге газету "Правда". Оттого и кино было "важнейшим из искусств", и распространением радио занимались знатные большевики. "Культура" есть массовый инструмент пропаганды и самостоятельной ценности не имеет – таков ленинский завет грядущим поколениям.

После Ленина этот подход был трансформирован – причем в реакционную, романтическую сторону. Прежде всего, в "культуру" вернулось "национальное" – оно содержалось в строгих рамках, должно было служить конечной цели, но все-такидопускалось и поддерживалось. На месте ленинского образа моногенной интернациональной советской культуры, встал другой – образ лоскутного одеяла, пошитого из разноцветных национальных кусочков. "Советское" как самостоятельное "содержание", исчезло, став рамками, горизонтом, целью, идеологической интенцией. А на узоре этого лоскутного одеяла выделялась одна национальная культура, взятая, как таковая – русская. Она была в центре, определяя расположение остальных элементов.

В тоске по поп-культуре

Если все-таки вернуться к системе "высокая культура"  - "низкая, популярная культура", то в позднем СССР она выглядела так, что первый элемент этой пары был чисто "национальным", а второй – "интернациональным", собственно, "советским".

Классическая литература и классическая музыка, "серьезный" театр и изобразительное искусство – все это получила невероятно высокий статус, навсегда будучи замурованным в "наследии". Классика – не только то, что мертво, но и то, что сделано внутри национальной культуры (русской, украинской, грузинской, неважно). Другое дело: исходя из того, что русский народ – "старший брат", то и его национальная высокая культура была выше, главнее остальных. Перед нами самый решительный отказ от ленинской культурной концепции, гораздо более серьезный, нежели даже в сфере экономики или социальной.

Передовики сельского хозяйства из республик СССР на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, 1954 год. (c) Анатолий Гаранин / РИА Новости. Все права защищены.Если "классика" – это то, что мертво, и находится на недосягаемой эстетической и моральной высоте, то  "поп-культура" в СССР была как раз живой и интернациональной. Именно она и создала тот образ "советского", по которому ностальгируют сегодня жители постсоветского пространства. Они вздыхают не по условному советскому "Эрмитажу" или "Большому театру", или по академическим собраниям сочинений Достоевского и Толстого , нет – им хочется вернуться в мир "Иронии судьбы", "Мимино", ВИА "Самоцветы" и юной Аллы Пугачевой.

Именно в этой сфере советский интернационализм работал лучше всего, смешивая все со всем – молдавскую певицу с Украины с ленинградским кинорежиссером, грузинскую песню с интерьером московского ресторана. В этой сфере все были равны, дружба народов процветала – и по-другому быть не могло, ибо поп-культура должна претендовать на универсальность, иначе это не "популярная культура". Ненависть и презрение "русских патриотов" советского времени, от Виктора Астафьева до Владимира Чивилихина, к "эстраде" и прочим проявлениям распущенности – реакция на живую жизнь хранителей трупа "великой русской культуры".

Удивительно, что эти люди не понимали, что их "великую культуру", как особую и высокую ценность, придумал Сталин в год всенародного празднования столетнего юбилея убийства Пушкина, в зловещем 1937.

Если "классика" – это то, что мертво, и находится на недосягаемой эстетической и моральной высоте, то  "поп-культура" в СССР была как раз живой и интернациональной

Наконец, в 1991 это все кончилось и начался совсем другой период. Девяностые, особенно их первая половина, стали временем исключительно интересного эксперимента, когда на смену одного типа культуры, довольно сложной, иерархизированной, находящейся под строгим контролем, пришел совсем другой, децентрализованный, ориентированный на чистую прибыль и, главное, чужой.

Западная поп-культура, выросшая из определенного общественно-политического и социокультурного контекста, манила советского человека, как что-то далекое и слабо достижимое. Она воплощала в себе его тайные мечты о настоящем стиле, настоящей красоте, настоящей открытой сексуальности. В качестве смутного объекта вожделения, данная только на плохих фотографиях в идеологически-выдержанной книге Александра Кукаркина "Буржуазная массовая культура" да в редких песнях, романах и фильмах, прорвавшихся сквозь "железный занавес", она была прекрасна.  

Но когда она пришла на земли бывшего СССР и по-хозяйски там расположилась, образ ее изменился. Эта культура апеллировала к общему, универсальному массовому человеку. А постсоветский человек вдруг остро почувствовал в себе недостаток чего-то особенного. Постсоветский человек захотел идентифицировать себя посредством культуры – и чтение "Войны и мира" или прослушивание Прокофьева здесь не помогало. Так что потребовалось создать свою собственную поп-культуру, национальную.

Прежде всего, в этом нет никакой экзотики – подобное давно уже произошло в Индии, Японии, чуть попозже – в Китае. Собственно и в странах "первого мира", даже в Европе, поп-культура – или, как любил выражаться старик Кукаркин, "массовая культура" – становится не просто "национальной", она есть маркер национальной идентичности и даже национализма. Оплот ксенофобии в нынешнем мире – массовая "желтая пресса" и популярные народные телеканалы. Так что ничего особенного в постсоветской России не произошло. Принципы устройства поп-культуры в нынешнем мире – универсальны, содержание – национально.

CC BY 2.0 Sergei Norin / Flickr. Некоторые права защищены.Главным условием для конструирования или складывания поп-культуры является наличие в обществе консенсуса по поводу некоторых главных вещей. Прежде всего – это эстетические и этические ценности и представления, а также способы социальной идентификации. Обычно такой консенсус является результатом довольно долгой традиции – но иногда и последствием недавних потрясений, как в послевоенной Германии.

В постсоветской России ничего похожего на немецкую денацификацию и сознательный отказ от чудовищного прошлого не произошло; впрочем, и никакой живой "старой русской дореволюционной традиции" в здешнем обществе не было, чтобы там ни говорили романтические настроенные патриоты России. Но консенсус был – и его основой стала советская поп-культура, единственная настоящая живая ценность, доставшаяся в наследство постсоветскому россиянину (да и большинству постсоветских людей вообще). Вот она и стала содержанием новой постсоветской массовой культуры. Забавно – некогда оплот советского интернационализма стал воплощением национальной специфики, вроде салата оливье.

Варварская эксплуатация

Это культура "низкая", "массовая", "народная". А что произошло с "высокой", даже с "высоколобой"? В противоположность тому, что происходило до 1991 года, она вдруг сделалась интернационалистской, заявив о своей принадлежности к "мировой культуре". Более того, возник парадокс: высоколобая культура, по определению "антидемократическая", стала прибежищем тех (как создателей ее, так и немногочисленной публики), кто как раз исповедовал демократические, "либеральные" ценности.

Здесь постсоветская Россия может похвастаться первенством – именно в ней этот процесс начался задолго до того, как он проявился на Западе. Это ведь только сейчас в Британии перестало удивлять то обстоятельство, что утонченные интеллигенты, читатели газеты Guardian, презирающие желтую прессу, бульварное чтиво и Джастина Бибера, являются главными защитниками "народа". "Народ" же сам себя защищать не хочет, не видит в этом нужды, он преспокойно читает таблоид Sun, смотрит мыльные оперы и не любит иностранцев.

Если мы поменяем Guardian на "Новую газету" или Colta.Ru, а Sun на "Комсомольскую правду" или Life.Ru, то подобную картину можно было наблюдать в России значительно раньше. Отличие составляет, конечно, содержание телевизора – в России ситуация такова, будто ультраправый популистский Fox News стал государственным и его крутят, в некоторых вариантах, по всем каналам. Воображаю, как бы все это не понравилось Ленину.

В этом и заключается главная причина конца постсоветского времени в области "культуры". Прежде всего, прошло уже 25 лет с распада СССР. "Советское" – и, прежде всего, советская поп-культура – в качестве пространства и главных опор национальной идентификации себя исчерпывает. Оно не вечно, тем более, что эксплуатация месторождений позднесоветской культуры производится в России столь же варварским способом, как и эксплуатация недр. За эти годы ушли из жизни почти все герои той поп-культуры, да и немало их поклонников тоже.

Для более молодых поколений ту же роль – перескочив через период "перестройки", ставший для российского национального сознания травматическим и оттого запрятанный в дальний угол коллективной памяти, – стали играть "девяностые" и даже "нулевые".

Эксплуатация месторождений позднесоветской культуры производится в России столь же варварским способом, как и эксплуатация недр

Наконец, нынешняя власть тоже чувствует исчерпанность этого культурного ресурса и в поисках нового движется вглубь прошлого. Одни пытаются нащупать новый консенсус в сталинских временах, другие возвращаются к сентиментальной чуши о "вечной России, испорченной нерусскими большевиками", к призывам вернуться в "Россию, которую мы потеряли". Вряд ли многонациональное население Российской Федерации можно будет убедить в том, что "мы" имеет к ним отношение.

Быстро выкачав из брежневского периода остававшиеся там культурные залежи, постсоветское общество вынуждено теперь либо еще глубже копать историю, либо соорудить концепцию Вечного Прекрасного Настоящего. Первое чревато потерей интереса – кому нужны заржавелые консервные банки? Второе требует огромного таланта самоубеждения, или, точнее, требует от власти огромного таланта убеждения общества. Очевидно, что "настоящее" бедной, отсталой и расколотой социальным неравенством России не вечно и далеко не прекрасно. Вряд ли министр Мединский и его подчиненные обладают талантом убеждать общество; талант – не аматерская диссертация барина, защищенная в крепостном Ученом Совете.

В любом случае, какая бы культура в результате ни сложилась, она не будет уже "постсоветской" – как и окормляемое ей общество. И, имея в виду пропасть между бедными и богатыми в России, я бы советовал внимательно перечитать работу Ленина "Критические заметки по национальному вопросу". Причем, не только жителям России.

От редакции. Мы продолжим публикацию серию эссе Кирилла Кобрина о смерти постсоветского проекта.