Арест Алексея Навального вызвал в конце января 2021 массовые протесты по всей стране: по оценке Фонда Борьбы с Коррупцией в общей сложности на улицы вышли более 250 тысяч человек. Многие из них требовали немедленного освобождения оппозиционного политика, в то время как другие присоединились с другой повесткой: "Надоело!". Но несмотря на массовость протеста, уже в начале февраля штаб Навального заявил о приостановке организации митингов, аргументируя свое решение тем, что дальнейший уличный протест может привести к чрезвычайно высокому числу жертв полицейского насилия и, кроме того, затормозить работу штаба над участием в осенних парламентских выборах.

С начала марта 2021 Алексей Навальный находится в исправительной колонии ИК-2 во Владимирской области. По сообщениям его адвокатов, состояние его здоровья стремительно ухудшается. 23 марта штаб вновь объявил о том, что начинает организацию уличных акций, заявленных "беспрецедентными" по своему охвату и численности участников. Команда Навального предлагает потенциальным участникам протестов зарегистрироваться на своей платформе и указать на карте место будущей уличной акции. Конкретное время акции будет указано, когда на сайте будет собрано 500 000 подписей. Насколько эффективной может быть такая форма организации протеста? В чем заключается ее "беспрецедентность"? Кого рода консенсус может сформироваться в ходе новой волны акций? На эти и другие вопросы oDR отвечают три эксперта:

Дмитрий Травин – политолог, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге;

Олег Журавлев – социолог, сотрудник Лаборатории публичной социологии PS Lab;

Маргарита Завадская – политолог, замдекана и научный сотрудник факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Штаб Навального заявляет, что новая волна протеста будет "беспрецедентной". В чем заключается эта беспрецедентность – в числе потенциальных участников или в повестке?

Дмитрий Травин:

У меня нет инсайдерской информации от штаба Навального, первое, что приходит в голову исходя из их обращения – это стремление организовать значительно более массовый протест в разных городах страны. Это должно произойти за счет того, что людям дадут возможность заранее определиться с тем, когда и каким образом они будут готовы участвовать. Очевидно, идея организаторов митинга состоит в том, что в удобное для людей время и в удобных для людей местах им получится собрать больше народа. Но главная новизна здесь, с моей точки зрения, в другом. Вполне возможно, что организаторы держат это в голове, но вряд ли они заявят об этом публично: не так важно какой конкретно в числовом измерении получится митинг, не так важно сколько именно выйдет людей. У Навального и у его команды существует задача постоянно поддерживать информационную повестку, так чтобы все интересовались, что у них происходит. Пока Алексей Навальный был на свободе, ему это удавалось за счет самых разных инициатив, прежде всего, за счет разоблачительных роликов о коррупции в российских верхах. Сейчас он в тюрьме и может только изредка что-то оттуда писать. Понятно, что интерес к деятельности штаба будет намного меньше, поскольку Навальный – харизматик, он лично интересует миллионы людей, а его команда – в меньшей степени. Поэтому необходимо мероприятие, которое будет держать в напряжении прессу на протяжении долгого времени. Штаб предлагают своего рода марафон; мы все будем следить за событиями: сколько людей отмечаются, как отмечаются. Наверняка журналисты будут брать интервью не только у таких внешних экспертов, как я, но прежде всего, у членов штаба. Тот факт, что мы сейчас с вами об этом разговариваем, говорит о том, что это работает, это очень точный ход.

Я должен сказать, что хотя я постоянно слежу за деятельностью Навального как минимум начиная с Кировлеса и выборов мэра Москвы, мне не удается угадать его следующие ходы. Он все время на шаг впереди экспертов, причем не только меня, но и других – никто не угадывает, всегда все неожиданно. Этот ход тоже был неожиданным, и я думаю, что его команде удастся создать марафон, вызывающий у людей длительный интерес.

Олег Журавлев:

Я думаю, что штаб Навального очень хорошо умеет изобретать различные технические способы мобилизации, убеждения людей. Например, из расследований они научились делать политическую агитацию, и так далее. И в данном случае, что бы не говорили и о чем бы ни думали сами организаторы, объективно речь идет о том, чтобы усиливать оппозицию под руководством Навального. Речь идет о том, чтобы создать условия, в которых массовая мобилизация происходит не стихийно, а в момент, когда для этого нужен какой-то политический резон и когда об этом будет принято соответствующее решение. При этом трудно предсказать, как все будет на деле. Я был на первой январской акции в Москве, и это было совершенно ошеломляюще и ощущалось совершенно по-новому. Предсказать суть этого "нового" до акции было нельзя – например, то, что в таком количестве вышли регионы, и что у силовиков не хватало сил их разгонять. Впервые мы увидели, что соотношение между властями и протестующими достигло точки "кто кого", когда исход противостояния не предопределен.

Кроме того, появилась новая эмоция – классовая ненависть. Неприязнь к силовикам, которые травят оппозиционеров и разгоняют протесты соединилась с ненавистью к дворцам и роскоши. Вместе с тем, акция 14 февраля оказалась, как мне кажется, провальной. Выяснилось, что когда ты находишь у себя во дворе десяток либерально настроенных граждан и приводишь их на Пушкинскую площадь, где собрались еще тысячи таких же, то это выглядит довольно эффектно. Но если ты выходишь только в свой двор, то рискуешь там не обнаружить ни одного фонарика. Можно вывести двор в политику, то нельзя так просто политику привести в каждый двор. Дворы и районы живут своей жизнью – но предсказать этого тоже было невозможно. Поэтому вне зависимости от того, что думают организаторы, можно сказать следующее: речь идет о новом технологическом способе мобилизации, о технологии "рукотворного" управляемого протеста и о беспрецедентной численности участников (на момент публикации за участие в митингах подписалось более 280 тысяч человек – прим.ред.). Но настоящий эффект будет ясен только по итогам акции.

Маргарита Завадская:

Штаб Навального позиционирует эту акцию, действительно, как ход ва-банк. С одной стороны, это может вызывать много скепсиса. С другой стороны, если посмотреть на ситуацию с точки зрения социологии протестов, то заявленная "беспрецедентность" – выглядит вполне реалистично. Те цифры, которые они заявляют как цель – 500 тысяч потенциальных участников – скорее всего основаны на внутренней статистике, с которой они имеют дело: просмотры их расследований, количество пожертвований. Кажется, что штабу Навального было важно сделать очевидной работу с цифрами, обнажить прием. А сила цифр известна: чем больше людей выходит, тем выше для властей становятся издержки репрессий. Но сколько именно людей нужно вывести на площадь – это вопрос эмпирический, мы точно не знаем ответ, в каждом контексте цифра будет своя. В январе выходило достаточное количество людей для того, чтобы государство поостереглось применять силу – и тем не менее мы наблюдали удручающие масштабы насилия.

Мне кажется, что новизна заключается именно в фокусе на численности и организации протеста. И я думаю, что это единственное, что остается делать штабу Навального в этой ситуации: поскольку брать нахрапом и спонтанностью невозможно, поэтому они экспериментируют с репертуаром протеста. И это оправданно. Это такая сигнальная игра; карты и цифры позволяют визуализировать масштаб протестного движения. И адресатом тут являются не столько власти, сколько люди, которым дают понять: смотрите, вы не одни, вы не городские сумасшедшие, нас много.

Насколько эффективной может быть консолидация протеста вокруг одной персоны – а не идеи или повестки?

Дмитрий Травин:

Можно ли собирать людей вокруг сильной личности, а не вокруг политической повестки? Я считаю, что только так и можно, по крайней мере – сегодня. Многие такой подход критикуют, и я эту критику принимаю, потому что объединение оппозиции вокруг одной личности – это все равно вождистская политика. Это не тот культ демократии, которого бы мы хотели. Но это единственный реальный путь в сегодняшней России, нравится нам это или нет. Все попытки оппозиционных политиков собирать людей не вокруг харизматика, а вокруг политической повестки или партии, не приводили ни к чему. Было "Яблоко", были гайдаровские партии, был "Парнас" – но ни один из этих проектов не дал ничего сопоставимого с тем, что сейчас дает проект Навального. Это реальность, и политик, который с ней не считается перестает быть политиком и становится публицистом, который что-то пишет о важности демократии и ничем не отличается от академического эксперта. А Навальный стал практически единственным – наряду с Путиным – политиком в стране. У него есть настойчивые действия, большое число активных сторонников, и он реально борется за власть – не имитирует, а именно реально борется.

Олег Журавлев:

Высокотехнологичный, инновационный способ мобилизации людей в данном случае, в том числе, означает, что руководство движения Навального может демонстрировать свою способность к мобилизации и тем самым подтверждать, подкреплять свой образ, свой статус безусловных лидеров протеста. То есть, если Леонид Волков говорит "мы сворачиваем протесты" – улица замолкает. А потом они говорят "нет, мы снова выводим людей на улицу" – и люди выходят. Такая зависимость мобилизации от решений руководства одного движения, как и символическая привязка протестов к фигуре Навального лично мне не нравится. Здесь есть определенная опасность: представим себе, что сегодня он – демократический лидер, а завтра он скажет – а давайте мы по такому-то поводу не будем протестовать, давайте согласимся на ту или иную реформу или на какое-то компромиссное правительство. Такое символическое и организационное замыкание уличной мобилизации на штаб и на фигуру Навального означает, что в руках нескольких людей находится все движение. И степень его демократичности и демократический характер оказываются под вопросом. Если люди руководят протестом в ручном режиме и консолидируют его вокруг одного человека, то они же могут решать его дальнейшую судьбу – демократическими или недемократическим способом.

При этом говорить о том, что повестка протестов тождественна повестке, связанной лично с Навальным, не приходится. По январским и февральским протестам мы знаем, что много людей выходят, потому что накипело, потому что они не согласны с разными аспектами государственной политики, и при этом Навального они могут не поддерживать. В этот раз тоже очевидно так будет: выйдут люди, которые далеко не обязательно являются его сторонниками. Но когда протест консолидируется вокруг одной фигуры, то эти важные нюансы стираются. Люди выходят не только за Навального, но все дивиденды – и символические, и организационные – получает его команда.

Протесты размытые, абстрактные, с повесткой "за все хорошее против всего плохого" нередко оказываются внезапно "захвачены" авторитарными лидерами или прежними элитами. Взять пример Украины: Евромайдан был очень расплывчатым движением за абстрактно понятую демократию и европейские ценности против диктатуры. Но к власти пришел Порошенко, авторитарный по стилю управления бизнесмен, который успешно захватил протест, в качестве доводов используя тот факт, что он поддерживал Майдан, стоял на площади рядом с обычными людьми. При этом Майдан изначально был анти-олигархическим протестом, в том числе, направленным против Партии Регионов, одним из создателей которой и являлся сам Порошенко. Когда мы говорим о том, что Навальный символ, а не вождь протеста, это еще не значит, что он не сможет стать вождем завтра.

Поэтому я считаю, что протесту необходимы внутренняя демократия и дискуссия о программах. И дело тут не только в том, какая программа победит. Чтобы протестное движение оставалось демократическим, ему необходима определенная культура, в том числе, культура дискуссии о будущем, в которую должны быть, так или иначе, вовлечены широкие слои. Без этого навыка обсуждения и планирования протестное движение рискует перестать быть, собственно, демократическим.

Маргарита Завадская:

Сторонников Навального часто обвиняют в том, что Навальный – популист, но существует много разночтений в том, что считать популизмом. Судя по тому, что происходило в январе, на улице вышло много людей, которые персонально к Навальному относятся со скепсисом и даже негативно, однако поддерживают его акции. Поэтому говорить, что речь идет о "фан-клубе" Навального или "секте" я бы не стала. Мне кажется, что здесь есть консолидация вокруг проблемы, и она обозначена достаточно широко: несменяемость власти, коррупция, систематическое нарушение прав человека. Навальный сам пал жертвой всех трех составляющих этого ряда. Консолидация вокруг одного человека может смущать левую часть оппозиции, и это разумно, но для эффективных совместных действий и для начала чего-то похожего на демократический транзит такого широкого консенсуса достаточно. Такой негативный консенсус – довольно эффективная вещь. Если же прямо сейчас приступить к детализации повестки и разработки программы – что мы будем делать в сфере экономики, кому мы будем давать льготы и так далее – это будет похоже на дележ шкуры неубитого медведя. Такой подход может разрушить даже этот хрупкий негативный консенсус на той стадии, когда требуется хоть какое-то согласие. тактических целях, мобилизация вокруг одной фигуры – это оправданный метод. А вот детализация политических программ – это задача той стадии развития протестного движения, когда уже есть поле свободной конкуренции. Сейчас мы еще не на этой стадии.

Организация митингов во многом резонирует с главным принципом экономики события: быть в нужное время в нужном месте. Штаб Навального в таком случае выступает как платформа, на которой отдельные политические "субподрядчики" могут под свою индивидуальную ответственность осуществлять те или иные действия. Можно ли говорить о том, что протест "уберизируется" – и к чему это может привести?

Дмитрий Травин:

Принцип организации этого протеста, действительно, в чем-то похож на то как работает Uber. Но разница в том, что здесь не так важен результат. Когда я вызываю машину, мне нужно доехать из одного места в другое. И хотя очень интересно смотреть на экране, как передвигаются эти забавные машинки, это не является главным. А здесь процесс передвижения машинок как раз становится самым важным компонентом: ведь неважно, сколько людей соберется на митинг. Официальная информация всегда будет преуменьшать цифры, а оппозиция будет утверждать, что их в тысячи раз больше, и каждый будет верить своей версии. Такого рода митинги не имеют никаких непосредственных результатов, потому что в демократических странах такого рода протесты освещает телевидение, и вся страна понимает – либо миллионы собрались выразить свое мнение, либо они не собрались. А здесь телевидение все исказит, и те кто были за Навального так и будут за Навального, а те, кто считают его вражеским агентом, так и будут считать его вражеским агентом.

Олег Журавлев:

Протесты происходят в той или иной мере в соответствии с принципами экономики события во всем мире. Неудивительно это и в России, где нет программных дискуссий и парламентской политики и где борются друг с другом Путин и Навальный, которые не предлагают обществу программу, а предлагают только самих себя в качестве харизматических лидеров. В такой ситуации технологи убер-протеста становятся ключевыми политическими фигурами. Многие люди считают, что Навальный вообще не политик, а просто блогер. Или что он "просто таран, которым пробивают стену". Но сегодня ситуация так сложилась, что таран и блогер и занимают место самых успешных политиков. У нас нет борьбы программ или борьбы идеологий, и такой способ мобилизации здесь очень уместен: мы вам предоставляем инфраструктуру, а вы ее запускаете в действие. Это многое говорит о том, как устроена российская политика сегодня.

Маргарита Завадская:

Я думаю, что те, кто занимался организацией протеста, явно вкладывали не этот смысл. Скорее всего, ближайшим аналогом была работа с краудсорсинговыми платформами образца пяти-десятилетней давности, типа "Карты нарушений", которая в свое время выстрелила очень удачно. Главный смысл этой технологии – просигнализировать, что нас гораздо больше, чем вы думаете.