Наследство или наследие? Фото: Визит в Псков / Flickr. Некоторые права защищены.В чеховские времена на авансцену публичной жизни вышли новые люди. Если урожай вишни не имел рыночных перспектив, эти люди были готовы вырубить сад. И от святынь, накопившихся в каждой семье и традиционно неприкосновенных, начали освобождаться.

Прошло сто пятьдесят лет – и россияне оказались по другую сторону этого процесса: святынь почти не уцелело, особенно частных. И мы опять хотим вишневых садов. Цикл замкнулся – и мы совсем не похожи на тех, кто в него входил, кто все это время рубил, жег и грабил. Мы – их дети и внуки.

Наследие и наследство

Один из бывших директоров Изборского музея-заповедника как-то в начале 2000-х заявил на публичном мероприятии:

– Наш долг – свято хранить русские традиции, наше культурное наследие, и мы не позволим превратить наш заповедник в Дисней-Лэнд!

И я – как едва назначенный начальник регионального ведомства туризма – помню, отвечал с той же трибуны:

– Вы даже не представляете, какой уровень менеджмента нужен, чтобы создать Дисней-Лэнд! Но куда важнее, что наше культурное наследие – вовсе не кремли и усадьбы, а панельные жилые зоны, в которых начисто отсутствует эстетическое измерение. Поэтому нам непонятно, что делать с этими "традициями", и мы пользуемся пустым казенным словом "наследие". А то, что мы понимаем и ценим, мы называем "наследством".

Наследие – это обуза, у которой есть только символический собственник – государство, с его запретами и конторами

Наследство – это ценности, доставшиеся нам от предков. Их не надо защищать законом и призывать как-нибудь сохранить. Мы сами знаем, как ими распорядиться, и нас не надо спрашивать: "Киса, а зачем вам деньги?".

А наследие – это обуза, которую даже не пытаются навязать хоть кому. И у нее только символический собственник – государство, с его запретами и конторами.

Возьмём Изборск – деревню, примерно на 600 жителей – на которую однажды свалилась куча денег на подготовку к 1150-летию российской государственности. И нам, Институту регионального развития, заказали социологическое исследование. Имея опыт работы в этом регионе, мы сказали чиновникам, что раз есть деньги, то к проекту стоит подойти обдуманно: не прокручивать весь бюджет через дорожников и строителей, как обычно, а создать турпродукт – гостеприимное и легендарное место. При этом, сделать так, чтобы строительным усердием не угробить деревню. Тут и сказалось резкое различие между досоветским и советским бэкграундами: "мы" и "они".

“Мы” – группа прикладных социологов, видели в Изборске наследство, а не наследие, и хотели включить местных жителей в сценарий сервиса туристской деревни. Чтобы гости могли зайти в одну избу, в другую – и, общаясь с изборянами, ели и пили бы то, что здесь для них бы варили, жарили, пекли, настаивали и томили в печах. Покупали бы платки и горшки, рецепты, диски уникального фольклора и проч. Голосуя рублем за тех, кто делает наследство живым, вкусным и удобным.

Мы делали интервью в каждой семье, живущей на центральных улицах деревни. С каждым, кто умеет или хочет научиться кузнечному, ткацкому или гончарному делу. С экспертами и предпринимателями. Сделали карту будущих сервисов и концепцию поддержки и сопровождения индивидуального и семейного предпринимательства для изборского деревенского сообщества, ориентированного на прием туристов. Словом, провели прикладное социологическое исследование – как положено, с проектной разработкой.

То сообщество чиновников, которое принялось демонстрировать невиданный патриотизм, постоянно конфликтует с теми, кто пытается защищать "культурное наследие"

"Они" – инвестиционное чиновничество, видели перед собой кувшинные рыла из московских "главков" и обязательства перед ними, то есть не только суммы, но и сроки. Время – деньги.

Заказчиком исследования от региональных властей была одна петербургская урбанистка, спец по развитию территорий. На ее столе, среди переписки с федералами и разных циркуляров, лежала "Смерть и жизнь крупных американских городов" Джейн Джекобс, так что урбанистка твердо знала, куда асфальт, а куда – плитку. Кроме того, она владела советской демагогией в духе Щедровицкого с его “системно-мыследеятельностным подходом”. Она сказала:

– Хорошо. А теперь пусть они сами идут в службу занятости населения, оформляют статус безработных и получают пособие на год вперед (тогда, лет 8 тому назад, это было 50 тысяч с копейками). Мы их кормить не намерены!

И в Изборске сделали евроремонт. Жирно заасфальтировали главные улицы, так что они стали выше участков: вода с дороги потекла в огороды, а калитки уперлись в асфальт и уже не открывались. Поставили торговые ряды для сувенирщиков, чтобы те торговали, где решило начальство – но ряды так и остались пустыми. Стены крепости выровняли и вывели в горизонт – но пока без кафеля. Плюс светофоры, новая парковка, громкое уголовное дело да Изборский клуб с патриотами, которые после открытия клуба в Изборске больше не собирались: ну дыра же.

Нет ни хода, ни выхода. Фото: Photobank MD / Flickr.Заметьте: то сообщество чиновников, которое уверовало в Путина и принялось демонстрировать невиданный патриотизм, постоянно конфликтует с теми, кто пытается защищать "культурное наследие". Градозащитники носятся с памятниками архитектуры, раскопками и реставрационными замыслами – а начальству все это совершенно не нужно. Оно взасос дружит с застройщиками и взахлеб хвалится гигантскими стройками. Мосты на острова, гипер-олимпиады и стадионы невиданной щедрости – размах! А на реставрацию в РФ в 2017 г. потратили около 90 млрд. руб., меньше двух "Зенит-арен". Да и то, что потрачено – либо в любимых столицах, либо на евроремонт по-изборски.

Что мы знаем про позицию путинских чиновников в вопросе реставрации? Только дело реставраторов, когда замминистра культуры наладил веерные откаты с крупнейших реставрационных работ. Они с коллегами попросту трезво взглянули на реставрационное ремесло. Строго по-лопатински они рассудили, что все эти реставрации – суть обычные строительные работы, а по смете на порядок дороже. Нашли крупнейшего и опытейшего подрядчика – и приручили его, как овчарку, так что деньги пошли и от петербургского Эрмитажа, и от деревеньки Изборск. Кто же мог подумать, что за промысел, вскормивший уже не одно поколение чиновничества, "наверху" вдруг осудят?

То, что потрачено – либо в любимых столицах, либо на евроремонт по-изборски

Что мы знаем о позиции Росимущества, которому принадлежит наиболее ценная часть объектов культурного наследия? Взгляните на меню их сайта: "Об агентстве, Приватизация, Продажа, Аренда, Реестры, Контакты". Чем не риэлтерская контора? А "Реставрация" или "Памятники" – где? Рифмы прежние.

Любовь к родному пепелищу

Была у меня в Пскове руинка. И преотменная: двухэтажный федеральный памятник гражданской архитектуры, не помню, XIV или XVI век, белокаменный дом. В советские годы в нем колосились какие-то госучреждения, в 90-е грустили заштатные провинциальные конторки – и наконец в "тучные годы" развитого путинизма здание отдали в аренду неуловимому ООО – и оно стало разрушаться. Окна выбиты, на полу свалка, по стенам глубокие трещины.

В моем ведении был только двор вокруг данной руинки. И я сделал вот что – поставьте себя на мое место и оцените, насколько типично все прошло. Пять стадий гражданского участия:

Первая – стадия гражданина: я решаю спасти объект и вернуть его в хозяйственный оборот. Придумываю, чем бы можно было тут заняться, залезаю внутрь, озираюсь в пыли и мусоре, кричу: "гляди-ка, а тут сухо, значит, кровля цела", – и так далее.

Вторая – стадия строителя: я зову своего главного инженера и прошу оценить – "только по-честному, без этих строительных штучек, не задирая смету лишними работами и адовыми ценами" – масштаб реставрационных работ и, разумеется, выхожу на вполне подъемные цифры.

Третья – стадия менеджера: говорю заму: "сходи к местным (ничего не могут), созвонись с Москвой (не берут трубку), поезжай в Москву, и пусть они тебе обозначат свои условия". А мы как госучреждение возьмем объект на поруки, в хозведение/безвозмездное пользование/богзнаетчтоеще. Москва на звонки не отвечает, чтобы отсеять большинство. Самым настойчивым, кто все-таки доехал, говорят: "800 миллионов". Или хоть 80? Не важно, речь ведь о руине. И в ответ на естественную реакцию сообщают загадочную загадку, скажем, так: "Привезите письмо вашего губернатора, что объект пойдет под общественные цели – ну и придумайте, под какие – а мы рассмотрим и, может, отдадим даром".

Москва на звонки не отвечает, чтобы отсеять большинство

Четвертая – стадия директора: нецелевка. Тут добавить нечего: я понял, что не смогу потратить ни копейки на эти белокаменные красоты, хоть бы даже из средств, заработанных нашим учреждением, а про бюджетные и говорить нечего. Все будет нецелевым расходованием средств: ведь руина по-прежнему в аренде у ООО, которое годами плюет на свои охранные обязательства. Тупик, в полном соответствии с Федеральным законом №73 ("Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации", от 25 июня 2002 года) и прочими столь же ценными актами.

Пятая – стадия эксперта: вспоминаю и охаю. Я "хотя бы попробовал" – но "тут всю систему менять надо", и точка.

Насчет "системы" – как не вспомнить ВООПИиК, Всероссийское общество охраны памятников искусства и культуры, одну из старейших отечественных НКО. Эта брендовая аббревиатура для старожилов в одном ряду с промкооперацией, ДОСААФ и ВЦСПС. В прошлом декабре, в какой-то огромной позолоченной комнате прошло заседание совета по культуре и искусству при президенте РФ. Там выступала – дрожащим голосом, почти плача, с каким-то лояльным сумбуром о добровольцах – Галина Ивановна Маланичева, почетный председатель ВООПИиК. Она говорила великому кормчему о маленьких безобидных добровольцах. Не об уходящих навсегда памятниках, которые так неудобны и недоступны ни для бизнеса, ни для бюджета. Не о новых исторически ценных зданиях, которые обрекают на скорую смерть, расселяя и бросая их на произвол вандалов. Не о бесправности своего археологического досаафа. Почему?

Руководители организаций культуры даже не обращаются ни к своему кругу, ни друг к другу

И Сокуров что-то невнятно просил у того же величества. И слитная масса талантливых и популярных убого роптала на мелкие неурядицы. А лидер нации даже не отругал неразумных, но таких послушных, слюнявых и ласковых Мироновых, Цискаридзе и др.

Это беспощадное предновогоднее зрелище меня и доконало: руководители ключевых организаций культуры, собираясь нечасто и только по вопросам культурной политики, даже не обращаются ни к своему кругу, ни друг к другу. Ни один! Только к своему идолу. Идол ответно ласков и говорит с ними, как на классном часе "Встреча с интересным человеком".

Родное пепелище. Фото: GorVlad / Flickr. Некоторые права защищены.И вот – долгожданное соитие: "Председатель СК России Александр Бастрыкин и ректор Московской государственной консерватории имени П.И.Чайковского Александр Соколов (эксминистр культуры – С.Д.) договорились о сотрудничестве по вопросам духовно-нравственного и культурного воспитания.

Сотрудников Следственного комитета роднят с деятелями культуры и искусства одни нравственные ориентиры – доброта, милосердие и стремление к справедливости. “У Московской консерватории и Следственного комитета общая цель – воспитать и развить в молодежи чувство сопереживания, неравнодушие к человеческому горю, которых иногда так не хватает и сотрудникам Следственного комитета", сообщает сайт СК. Что тут добавить?

Пора очнуться: нет никакого Путина, вы его придумали. Как и всю эту воображаемую пирамиду государственной институции, на вершине которой он якобы парит. Вместо этого миража, у нас только неповоротливая колымага, в которой лежит немалый бюджет, вокруг толпятся миллионы чиновников, а воздух над ними дрожит от порожних медийных испарений. Но три феномена, действительно, святы для этих людей. Это ритуальные фетиши: явка, охрана и вождь.

Морок ритуалов

Явка – непременная массовость на похоронах, юбилеях, выборах, литургиях, акциях повиновения и субботниках. Сплошь ритуалы. "А ты чего не пьешь?! Давай-ка, не отделяйся от коллектива!".

Охрана – от главнокомандующего и предсовбеза до последнего мента и вохра. Целое ритуальное войско. "Не служил – не мужик!".

Вождь – для мужичка, состарившегося во всем казенном у всех на глазах, невозможно не придумать харизмы, людоедства, мудрости и прочей муры. "Дорогие товарищи!".

Сотрудников Следственного комитета роднят с деятелями культуры и искусства одни нравственные ориентиры – доброта, милосердие и стремление к справедливости

Сегодня явка не нужна нигде: кому надо, придет и постарается доказать свое, отсудить или пролоббировать. Охрана, ритуальное войско, понимает лучше всех, и как ее много, и как ей нечем себя занять, и как заманчиво и шатко ее право на халяву. Ну а про вождя я даже не решусь говорить уважаемым людям, что это просто набор передач в прайм-тайме федеральных каналов: это все знают.

...Как только мы сбросим с себя этот морок – какая же прекрасная начнется жизнь! Члены совета по культуре и искусству станут обращаться не к президенту, а друг к другу. Тогда они сами поймут, что надо не просить по мелочи, а формулировать важнейшие тезисы. Тут и состав совета переменится само собою – и президенту будет, что послушать и принять в работу. Он же исполнитель. Не в смысле, чумазый разнорабочий, а в смысле, должен же что-то делать.

И мы поменяем законы так, что каждый рубль, независимо от его принадлежности и происхождения, будет удобнее всего потратить именно на памятники.

И никакие власти не смогут расселить исторически ценное здание, не передав его на попечение проверенным волонтерам. Волонтеры сохранят тепловой контур здания, разработают проект приспособления под общественные и коммерческие нужды, напишут грантовые заявки на реставрацию и пойдут к предпринимателям звать их в соинвесторы.

И сложится гражданская институция. Негосударственная. Коллективный оператор общественными ресурсами – в том числе и деньгами, общественными, чьи бы они ни были.

А пока мы готовимся пережидать очередной срок, святыни уходят, кое-что все-таки удается выхлопотать, растут новостройки, пустыри и стажи. Каждый на своем месте, мы проделываем огромную работу, мы заслуженные и достойные люди, и невозможно переоценить значимость нашего общего вклада. И гордо реют над нами наша Явка, наша Охрана и наш Вождь.