В центре последних российских новостей – университетская профессура. В ночь с 7 на 8 ноября 2019 доцент исторического факультета СпбГУ убивает и расчленяет свою бывшую студентку. Как выясняется позже, погибшая, состоявшая с ним в интимных отношениях, была не первой его жертвой – уже в 2008 году другая студентка подавала на доцента в полицию заявление о побоях. Тогда, одиннадцать лет назад, он беспрепятственно продолжил свою преподавательскую деятельность. Случаи хамского и агрессивного отношения к студентам со стороны доцента хоть и рассматривались этическим комитетом СпбГУ ранее, но не повлекли за собой ничего, кроме “дисциплинарной ответственности”.

Пока следствие разбирает дело об убийстве в Санкт-Петербурге, комиссия по этике ВШЭ в Москве предъявляет своему профессору обвинения в "сознательном распространении непродуманных и безответственных высказываний, повлекших за собой ущерб для деловой репутации университета" и требует публичных извинений. Повод для скандала – критическое замечание о состоянии русского языка, сделанное профессором на его личной странице в фейсбуке.

Одновременное присутствие в новостных лентах дела Олега Соколова и скандала вокруг Гасана Гусейнова заставили многих задуматься о том, какую роль играют в российских ВУЗах этические комитеты. Способны ли они защитить интересы своих сотрудников и студентов – или, запрещая им участвовать в протестах, затыкая им рот и попустительствуя открытому сексизму, этические комитеты сами являются инструментом того насилия и злоупотребления властью, от которого призваны оградить? Об этом oDR поговорил со специалистом по академическим свободам Дмитрием Дубровским.

Нужны ли сегодня в России в высшей школе инстанции, способные эффективно следить за моральным обликом своих сотрудников? И возможны ли они вообще?

Для того, чтобы существовали такие инстанции, необходим ряд условий, первое из которых – наличие общего рынка репутаций и всеобщего принципиального подхода к тому, что является моралью, и что является академической этикой. Сейчас мы имеем ситуацию, в которой одни коллеги считают нарушением академической этики лапанье студенток, а другие коллеги – радикальные высказывания по поводу русского языка. Похоже, что эти два сообщества не связаны друг с другом. Это не одни и те же люди. И главный раскол, по моему мнению, проходит по логике корпоративности. Академическая организация – тоже своего рода корпорация, но она должна принципиальным образом отличаться от какого-нибудь "Самсунга". Проблема заключается в том, что очень многие ректоры и коллеги полагают, что корпоративное единство превыше академической этики. В данном случае, многие, из тех, с кем я общался считают, что в ситуации с нехорошим поведением профессора и студентки (или студента) лучше разбираться тихо и не выносить сор из избы, потому что это подрывает репутацию университета. Здесь логика корпоративности превалирует над логикой академической этики.

Второе обстоятельство – это отсутствие общего рынка репутаций. В гуманитарных науках, не знаю как у математиков и физиков, живут разные сообщества, которые внутри себя производят разную этику, специфическую для разных профессиональных групп. Отсутствие единого профессионального milieu означает и отсутствие единой академической этики. Именно поэтому этический комитет ВШЭ для Гасана Гусейнова – нелегитимный орган: этот орган не функционирует в рамках единого поля репутаций, в рамках единого поля представлений об академической этике. Поэтому отношение такое: "ну они нам сказали такую гадость, а мы пожали плечами и сказали, что это глупость".

А можно ли вообще формализовать академическую этику? Или это какая-то тонкая материя?

Я думаю, что этика, в отличие от закона обладает высокой лабильностью и не должна быть сформулирована в жестких правовых категориях. В Израиле была предпринята попытка ввести единый этический кодекс во всех университетах, и за его нарушение буквально карать увольнением. Там это было сформулировано как "за высказывание политической позиции". Нужно отдать должное ректорам университетов Израиля, которые все хором сказали "пошли вы на…". И министерство образования утерлось и пошло.

Этические комитеты безусловно должны существовать, но я напомню, что они изначально существовали совсем не для того, чтобы следить за моральным обликом сотрудников университетов, а для надзора над этичностью научных исследований. Однако большая часть скандалов сегодня, действительно, связана с чьими-то задетыми чувствами, с так называемыми микроагрессиями и так далее. Все это имеет право на существование и является частью процесса установления и переустановления границ внутри университета. И именно поэтому у этической комиссии должна быть задача не наказания, а примирения, коррекции какой-то ситуации. Но пока что у нас все это напоминает товарищеские суды. Какие-то носители высшего морального начала могут указать зарвавшемуся профессору – Гасану Чингизовичу, например, – что он нехорошо себя ведет и что-то там себе позволяет.

Есть ли в том, как устроены этические комитеты в российских ВУЗах какие-то особенности?

Здесь есть несколько проблем. Во-первых, в России этические комитеты чрезвычайно сервильны, потому что они являются частью ученого совета и поэтому очень сильно зависят от ректоров. В разных университетах – это не только Высшая Школы Экономики, но и СпбГУ тоже, например – довольно активно используют этические комитеты для решения проблем с академической этикой не связанных никак. Например, для того, чтобы обвинить в неправильном поведении дворника университета и поставить ему это на вид. Таким образом, советы по академической этике – как и в случае с Гусейновым – напрямую используются в целях ровно противоположных академической этике: не для поддержания свободы слова, а для ее ограничения.

Советы по академической этике совершенно не знают, что такое академические права и свободы и они не руководствуются этими положениями. Они не знают этих текстов, у них есть просто свое внутреннее ощущение того, как и что должно быть в их собственном университете, и это они называют этикой. Получается, что этика – это то, что понимается под ней в данном конкретном университете.

Во-вторых, совершенно непонятно, почему именно те или иные люди становятся членами советов по этике, на каком основании. Они назначены ученым советом как носители каких–то высоких принципов? Критерии и процедура назначения совершенно непрозрачны. Такое ощущение, что исходят, в первую очередь, из возраста. Состав этического комитета СпбГУ выглядит как совет старейшин. Это пожилые профессора, которые могут быть и прекрасными специалистами, но они все выросли и сформировались в Советском Союзе и их представления об этике с этим напрямую связаны.

В целом, я считаю, что этические комитеты не должны иметь постоянный состав и обязательно должны включать студентов. Попытка установить каких-то людей, в качестве мерила правильного академического поведения по любому вопросу – это неправильно. Непонятно и то, почему этические комитеты – как в ВШЭ – формируются из членов ученого совета.

На мой взгляд, этические комитеты должны создаваться ad hoc, по конкретному поводу. Механизм включения в них может выглядеть совсем иначе – что-то вроде восстановительного правосудия. Должен быть заявитель, ответчик и какое-то количество независимых арбитров, у которых задача не в том, чтобы выяснить прав Иванов или не прав, а выяснить, каким образом проблема имеет отношение к академической этике и как может быть скорректирована. То есть, это скорее исследовательская задача, а не задача надзирать и наказывать.

Что могут предпринять в студенты или сотрудники университетов, которых возмущает поведение того или иного коллеги? Куда можно обратиться?

Для разрешения таких конфликтов существуют независимые профсоюзы – это раз. Для этого должны создаваться независимые студенческие организации – это два. Этические комитеты и студенческие советы, интегрированные в систему университета, не являются независимыми.

Кроме того, свои заявления делать следует максимально публично. Я с интересом наблюдаю, как люди реагируют на реальные случаи сексизма в каком нибудь хорошем университете – то есть, никак не реагируют. Потому что все думают, как же так, это такой хороший университет, если ты откроешь рот – то его тут же сделают хуже специальные органы, которые якобы следят за качеством образования.

Но катастрофа заключается в том, что люди официально, не боясь никакого этического комитета, профессор СПбГУ говорит в интервью: "я уже живу с третьей студенткой"! Это логика из старого патриархального мема: жены приходят и стареют, а студентки нет.

В американских ВУЗах сейчас принимается масса регуляций по поводу харрасмента и домогательств. Чему можно у них научиться?

Мы можем научиться тому, что прямые жесткие запреты, такого рода кодексы, если они напрямую не связаны с законодательством, легко обходить. Общие, негибкие правила очень легко обойти .. Именно поэтому нужны ad hoc советы по каждому конкретному поводу. Допустим, недопустимо, если у преподавателя и студента отношения, когда они на одном факультете – но если они на разных, и начиная с магистратуры, то это другое дело. В гуманитарных и социальных науках у нас, как мне кажется, вообще сплошной промискуитет, и это не вчера началось. И это очень сильно переплетено с реальной работой, отчего возникает ощущение тотальной коррупции. За рубежом все-таки нет такого сплава между блатом, коррупцией, промискуитетом и академической жизнью.

Точку зрения о том, что сексуальные, интимные отношения со студентами – это табу – разделяют далеко не все. Очень многим кажется, что им навязывают очередной моральный кодекс строителя коммунизма, что взрослым людям не надо говорить, как им жить. И это опасение вполне понятно. Потому что, действительно, если принять жесткий кодекс, то советы по этике превратятся в квази-судебные инструменты. В этом случае должны появиться адвокаты по академической этике, прокуроры и судьи по академической этике.

Ограничения на интимные отношения между сотрудниками ВУЗов и студентами должны быть внесены в уставы. Но каждая конкретная ситуация должна разбираться отдельно. Люди работают вместе, у них начинаются отношения – прекрасно, преподаватель временно уходит с факультета, пока студент его не закончит. Это не катастрофа, просто нужно предпринять какие-то действия для того, чтобы они не пересекались профессионально и чтобы не возникало коррупции.

В случаях прямого нападения, прямого харрасмента, разумеется, нужно создавать инструменты защиты, в первую очередь, для студентов и аспирантов. Но существующие этические комитеты этих проблем не решают. Так, например, в Колумбийском университете был создан целый департамент, который занимается харрасментом, консультированием людей, переживших насилие, занимается их ре-интеграцией. И это правильная постановка вопроса, потому что это катастрофа не только для жертвы, но и для университета. Они работают с конкретными жертвами и с конкретными насильниками. Комитет по этике, в том виде, в котором он есть в российских ВУЗах, эти проблемы не решит – он не для того существует.